Первая просека - Александр Грачев

— Какие могут быть у меня враги? — отмахнулся Захар. — Девушка одна, собственно, она теперь уже не девушка, замужем, когда-то была на меня в обиде. Дружил с ней, когда приехал на Дальний Восток… Но она не способна на такую подлость. Да и обиды в ней, наверное, не осталось — вместе кончали техникум, защищали дипломы и вообще в хороших отношениях. А потом же у нее муж, и, кажется, они неплохо живут. Есть, правда, один, — вспомнил Захар. — Наш, с Дона, когда-то я его критиковал, так он теперь ищет случая отомстить мне. Но я не думаю, чтобы он был способен на это. Работает в постройкоме, член пленума крайкома комсомола. Нет, он этого не сделает! — решительно произнес Захар.

— А почерк знаком тебе? — допытывался Агафонов.

— Письмо-то на машинке напечатано.

— И адрес.

— И адрес?

— Ну, тогда это липа! — Агафонов решительно мотнул головой. — Честное слово, Захар, липа! И ты на веру ее не бери. Проверь, убедись, а уж потом делай выводы.

На протяжении двух недель, что оставались до конца сборов, Захар не написал ни одного письма домой, хотя за это время получил два от Настеньки; в обоих она с тревогой спрашивала, почему он молчит. Даже командир заметил, что Жернаков стал намного пассивнее, чем прежде, относиться к боевой учебе.

Захар не сообщил Настеньке о своем приезде. Все пережитое невыносимым грузом давило на плечи. Но вот удивительное дело: где-то в самых дальних закоулках души, в подсознании таилось чистое, светлое, ничем не запятнанное чувство любви к Настеньке, тоска по ней. А Наташка! Какая-то она теперь? До боли, до спазм содрогалось сердце при мысли о дочке. И чем ближе к дому, к дверям квартиры, тем сильнее волнение.

Но на стук в дверь никто не откликнулся. Пришлось доставать из чемодана свой ключ. В квартире никого. Значит, Настенька увела Наташку в детский садик, а оттуда пойдет на работу. И сразу ревнивое любопытство: что изменилось в его отсутствие? Кажется, все по-старому. Ага, на его письменном столе новый дерматиновый верх. О, да и стул новый, а вон и второй, у кушетки, на кухне. Нет ли пустых бутылок из-под вина? Ведь он любит выпить. Пустых нет, но в шкафу оказалась нераспечатанная бутылка портвейна. Откуда она? Может быть, для него брала, а он не пришел?

Никогда еще не бывало с Захаром, чтобы он пил один. А тут вдруг захотелось — не то назло кому-то, не то просто от горечи на душе. В духовке нашел жаренную с ветчиной картошку, манную кашу на молоке — Наташкину еду, горячий чай. С трудом откупорил бутылку, налил полный стакан и прямо стоя вытянул все до дна. Есть не хотелось, сжевал несколько хрустящих кружков картошки, поставил сковородку в духовку. Вспомнил про конфеты — подарок Настеньке и Наташке (что бы там ни было, а гостинец нужен, когда возвращаешься домой), достал из кулька леденец и долго сосал его. Вино ударило в голову. Легко, как-то даже весело стало на душе. Забылась боль обиды, и так захотелось сейчас обнять и приласкать Настеньку! В легком винном угаре бродил Захар по квартире, не находя себе никакого занятия и не зная, на что решиться: лечь ли отдыхать или позвонить на работу Настеньке и позвать ее домой? До чего же сиротливо на душе, когда ты один!.. Захар прилег на кушетку, чтобы поразмыслить, да и не заметил, как уснул.

Сколько он спал, неизвестно, только когда открыл глаза, перед ним стояла Настенька — радостная, сияющая.

— Приехал муженек и помалкивает? — Она присела на край кушетки и, не дав Захару опомниться, прильнула к его губам.

Спросонья, да еще после стакана вина, Захар и не вспомнил сразу о своей обиде. Только придя окончательно в себя, нахмурил брови, грубовато отстранил от себя Настеньку. Нет, нелегко дался ему этот жест, он был на грани того, чтобы обо всем забыть и простить Настеньку — ведь вон как она соскучилась по нему! Но нет, хватит, он больше не намерен прощать ей лицемерия и лжи.

— Зоря, ты почему отталкиваешь меня? — удивилась Настенька.

— Хочу объясниться с тобой…

Он сел за письменный стол.

— Либо ты мне сейчас начистоту расскажешь о своих отношениях с Прозоровым, — продолжал он, сурово глядя на жену, — либо я собираю свои вещи и ухожу от тебя. Одно из двух, иного выбора нет.

— Я тебя не понимаю, Зоря… — Настенька широко открытыми глазами смотрела на Захара. — От тебя, кстати, попахивает. Ты сильно выпил, что ли?

Захара взорвало. Не владея собой, он грохнул кулаком по столу и заорал:

— Когда ты перестанешь обманывать меня! Я повторяю: либо ты…

— Да не надо повторять этого глупого вопроса. — Настенька ласково улыбнулась. — О каких ты отношениях моих с Прозоровым говоришь?

— Ты что, маленькая?

— Да, честное слово, Зоря, милый, нигде, кроме как на работе, я не вижу Прозорова. И откуда, ты взял эту гадость? Сказать, что я его терпеть не могу, я не скажу, потому что уважаю его как инженера и как порядочного человека. Говорить же о каких-то особых «отношениях» с ним, ну, просто глупо! Да, он мне объяснился раз в любви, это было уже в конце нашего пути, как раз перед твоим приходом в Вознесеновку, но что из того? Он уважает нашу семью, очень уважает и высоко ценит тебя, никогда даже намека не сделал, чтобы вторгнуться в нашу с тобой жизнь.

Не говоря ни слова, Захар достал бумажник, извлек из него письмо, рывком протянул Настеньке.

— На, читай.

Настенька впилась глазами в строки, приложила ладонь к щеке.

— Боже мой, да кто же мог написать такую гадость? Тут же нет ни одного слова правды, Юркова? А кто эта такая? — Настенька с интересом взглянула на Захара.

— А откуда мне знать? — Он сумрачно посмотрел на жену.

— Я сейчас схожу к соседям, спрошу, к кому она ходит.

С этими словами Настенька, поправив прическу, вышла в коридор.

Ну что за диво! Ведь так убедительно говорит обо всем Настенька, что у Захара даже от одного этого короткого объяснения пошатнулись все подозрения. А может, и впрямь это злой навет, клевета?

Захар нервно зашагал по комнате, посмотрел на чары. Второй час — значит, у Настеньки обеденный перерыв. Вдруг она ни в чем не повинна, а он испортил ей все: и встречу и отдых? И жалко, ой как жалко стало ему Настеньку, милую Настеньку…

Но вот и она. На лице недоумение и озабоченность.

— Никто из соседей никакой Юрковой не знает, — сообщила Настенька. — Это подделка, Зоря, чья-то подлая подделка.

— Ну, знаешь ли, — запротестовал Захар, — дыма без огня не бывает!

— Зоренька, ну пойди сам убедись.

— А что мне убеждаться? — Захар заметно сдавал.

— Тогда вот что, — решительно сказала Настенька, — вместе пойдем к Прозорову, покажем ему письмо и объяснимся.

Захар не отвечал. В голове неразбериха, мысли спутались. Кажется, он уже окончательно поверил Настеньке. Письмо — грязная анонимка. Юркова — чей-то псевдоним. Но вдруг анонимка содержит действительные факты? Вдруг то, что он принимает за искренность Настеньки, — тончайшее, чудовищно умело скрытое лицемерие? Нет, во всем этом нужно детально разобраться, как это ни гадко и ни противно его душе!

— Не пойду к Прозорову, — сказал он мрачно.

— Тогда я сама пойду к нему с этим письмом и попрошу, чтобы он объяснил тебе все.

— Хорошо, но лучше вместе.

Он согласился пойти. Но до чего же противна была Захару вся эта низкая процедура!

Забрав Наташку из детсада, Захар перед концом рабочего дня поднимался на второй этаж дома, где помещалась контора управления. Ожидая Настеньку — она ушла куда-то на строительный участок, — Захар забавлял Наташку, сидя с ней на широком подоконнике в конце коридора. Из кабинета, на дверях которого дощечка с надписью: «Главный инженер», вышел Прозоров.

— А-а, Захар Илларионович, с возвращением вас! — Прозоров подошел, пожал руку. — Ну, как служилось? Что, уже танкист?

Захар смущенно пробормотал, что служилось хорошо, что он теперь действительно танкист, чем очень доволен. И мгновенно решил: надо начать разговор сейчас, без Настеньки. Так будет легче.

— Игорь Платонович, я к вам, — сказал он, смущаясь, почувствовав, как учащенно заколотилось сердце.

— Да, я знаю, Анастасия Дмитриевна говорила мне, что вы придете. Заходите пока в кабинет, я сейчас вернусь.

Через минуту Прозоров вернулся.

— Дочка-то какая большая стала! — сказал он, ласково глядя на Наташку. — Давно уж я не видел ее.

Он потрепал Наташку за челку и, должно быть, не заметил, как лицо Захара залил румянец, — тот понял, что дал маху со своими дурацкими подозрениями. «Давно не видел!» Значит, не бывал у Настеньки.

— Игорь Платонович… — Захар с трудом выговаривал слова, что-то сдавливало горло. — А еще Жернакова… ничего не говорила вам?

— Да нет, попросила задержаться немного на работе — подождать ее и вас.

— Ясно, — кивнул Захар и полез за бумажником. — Вот, прочитайте. — Он подал Прозорову конверт.