Место полного исчезновения: Эндекит - Златкин Лев Борисович

Сосед рассказывал об этом случае с некоторой гордостью, ему было приятно даже такое внимание женщин, и он бы не сопротивлялся, недаром заканчивал свой рассказ неизменным вздохом: „Лучше умереть под женщиной, чем под собственным маразмом!“

Глядя на свирепые лица женского этапа, можно было легко предположить, что среди строящейся колонны стоят и те две неудавшиеся насильницы.

Но среди свирепых лиц нет-нет да попадались и веселые радостные личики, глядя на которые трудно было себе представить, что их обладательницы — убийцы или подруги и сообщницы крутых бандитов, наводчицы, содержательницы притонов.

Они кричали какие-то скабрезности стоявшим поблизости расконвойным, которые так давно не видели женских округлостей, что их руки в карманах усиленно и быстро производили действия, явно смахивающие на онанизм, а некоторые уже „тащились“.

Дарзиньш, увидев красивое лицо одной из заключенных, вздрогнул от сладкого и тревожного предчувствия, ему уже неделю снилось это красивое лицо, он стонал ночью и просыпался в поту. Ама говорила ему, что Ильхан смущает его душу, предлагала покамлать лично для него, очистить от нехороших видений, но неожиданно Дарзиньш взбунтовался и резко отказался.

А теперь, увидев наяву приснившееся ему красивое лицо, Дарзиньш понял, что он пропал. И влюбился сразу и бесповоротно по уши. Он не слышал, что ему говорила подбежавшая майор Анна, его новая заместительница по женской зоне, и невпопад спросил ее:

— Кто это?

Анна, проследив направление странного взгляда Дарзиньша, сразу вычислила красотку-зечку по имени Ольга и крикнула ей:

— Синицина, ко мне!

Красотка-зечка охотно покинула нестройную колонну заключенных и подбежала к начальству.

Лихо отрапортовав о всех своих данных — фамилия, имя, отчество, статья и срок, она бесстыдно уставилась прямо в глаза пожилого начальника исправительно-трудового учреждения, верноподданически демонстрируя свою полную готовность.

Анна по-деловому быстро отыскала дело Синициной и принесла его Дарзиньшу.

Колонна заключенных в серых юбках, похожая на колонну тех крыс, что шли на штурм волшебного замка, двинулась к своему новому месту обитания, которое для многих из них будет последним.

Ольга Синицина растерянно стояла, не зная, что ей делать: то ли становиться в общую колонну, то ли ждать отдельного приказа.

Дарзиньш не отпускал ее, листая личное дело заключенной Синициной. Она обвинялась в убийстве мужа и любовника одновременно.

Это очень удивило Дарзиньша. Обычно убивают мужа ради любовника, или любовника, с целью сохранить семью, но чтобы вот так, сразу обоих…

— Третий появился, что ли? — грубовато спросил он Ольгу.

— Нет! — печально улыбнулась веселая вдова. — Я из-за этого козла мужа отравила, а он, подлец, меня бросил. „Не могу, — говорит, — жить с отравительницей! Ты и меня можешь отравить“. Козел!

Дарзиньш поежился, представив себе ситуацию, что они будут жить втроем: Он, Ама и Ольга. Но отказаться от Ольги было выше его сил. Просто невозможно.

„Будь, что будет!“ — подумал он.

— Отправить ее в поселок, в мой дом, будет при мне хозяйничать — убирать, варить, шить, штопать, — велел он майору в юбке.

Анна спокойно выслушала его распоряжение. Ее совершенно не удивило его желание, она сама частенько поставляла „живой товар“ местному начальству и членам различных комиссий из Москвы, охотно посещавших женские исправительно-трудовые учреждения по нескольку раз в год, дабы отдохнуть от опостылевших жен. Те, правда, тоже охотно отпускали своих не менее опостылевших мужей в дальние командировки, гарантировавшие им несколько дней спокойной жизни с любовниками.

Ольга была рада донельзя. Ее глаза сразу же засияли, яснее ясного обещая „хозяину“ страстные и бурные ночи, до которых Ольга была большая охотница и мастерица.

Игорь, стоявший неподалеку и не сводивший, в свою очередь, глаз с Алены, слышал звонкий голосок Ольги, отрапортовавшей о полученном сроке и статье, за которую получен этот срок.

И, даже не зная подробностей, подумал:

„За убийство тоже дали десять лет, как и мне, за чужую вину!“

Какая-то горечь поднялась в душе, и затопила обида на судебную систему, для которой существуют только статьи, а не живые люди.

Вася, подойдя к Игорю, тихо произнес, кивая незаметно на Дарзиньша:

— Шеф, похоже, втюрился по уши! Я тоже себе присмотрел одну толстушку. Думаю, мы с ней поладим. А на тебя глаз положила врачиха новая. Ты не теряйся. Здесь мужиков много только на первый взгляд, а на второй — раз-два и обчелся. А таких, как мы с тобой, во всей стране еще поискать надо. Она тебе понравилась?

— Да! — честно признался Игорь.

— Зовут ее Аленой! — посекретничал Вася. — А фамилия у нее такая же, как и у тебя — Васильева! Нарочно не придумаешь. И в брак вступать не надо. Все и так будут думать, что муж и жена, если вместе жить будете.

— С чего это она на заключенного польстится? — спросил Игорь с большим сомнением.

— Заключенный заключенному рознь! — мудро заметил Вася. — Видно, что ты в прошлом оказал большую услугу Виктору Алдисовичу, хоть и молчишь, как партизан. Раз он с тобой завтракает, то и направить может к ней денщиком. А там уж, как госпожа прикажет, тем способом и будешь. Она с ним о тебе говорила, хоть и стояла к тебе спиной. Так что ты не теряйся!

И он, поманив пальцем Игоря за собой, замкнул колонну серых мышек, вытянувшуюся змеей и так же неторопливо ползущую в новый лагерь на определенный судом срок.

И к этой колонне были прикованы взгляды даже часовых на вышках, которые забыли о своих непосредственных обязанностях и не сводили глаз с этой, на первый взгляд, однообразной массы женских фигур, постепенно выхватывая из общей массы свеженькие и симпатичные мордашки и плотные фигурки с аппетитными формами.

Одна из зечек, заметив пристальное внимание часовых на вышках, нагло расстегнула платье и вывалила наружу грудь, богатство пятого или шестого размера.

Так и шла к радости молодых парней, которые от одного вида голой женской груди приходили в экстаз.

Задумай кто в этот момент совершить побег из мужской зоны, лучшего часа трудно было найти.

— Мальчики! — заорала густым контральто обладательница богатства пятого или шестого размера. — Меня зовут Анька. Позовите полы помыть, а то так выпить хочется, что трахаться не с кем.

Один из часовых, решивший заняться онанизмом, завопил срывающимся голосом:

— Анька! Раком встань-ка!

Анька была всегда готова. Не успели конвойные среагировать, как Анька, выскочив на обочину дороги, по которой двигалась колонна „серых мышек“, задрала подол и обратилась голой пятой точкой к вопившему с вышки солдатику.

Такой вид, такая поза дали возможность часовому быстро самоутвердиться, но конвойные, расхохотавшись, внезапно рассердились, потому что тоже захотели женщину, а вид голой задницы раздразнит даже старика, не только молодых и горячих мальчишек, весной только взявших автоматы в руки.

— А ну, встань в строй! — завопил один из конвойных. — И жопу закрой, а то как двину прикладом по сраке, сразу перестанешь хотеть.

— Ой, мальчик! — зарокотала обеспокоенная Анька. — Зачем же автоматом? Неужто у тебя, такого молодого и красивого, нет ничего получше? Пойдем со мной под тот вон кустик, и я лишу тебя девственности!

Женщина сразу же зрит в корень.

Конвойный покраснел, как ошпаренный, и отскочил от горячей бабы, готовой съесть его с потрохами.

Но ему на помощь уже спешила одна из надзирательниц с резиновой дубинкой, которую она применяла с ходу. Все это прекрасно знали, не было в этапе ни одной, которая не попробовала бы эту дубинку на собственной шкуре.

Анька быстренько опустила подол и запрыгнула в строй, так что мегере с дубинкой не пришлось применить ее в это раз, но она только молча пригрозила Аньке, и та поняла, что обязательно еще не раз и не два соприкоснется с нею.

Продемонстрировав свои прелести, Анька сочла за благо прикрыть все под серой униформой и уже через секунду почти ничем не отличалась от своих товарок.