Бесплодные земли - Стивен Кинг

Постепенно они привыкли и к набегам лиходеев, продолжал Си надтреснутым, но мелодичным голосом. На дороге всегда кто-то нес дозор, и как только вдали показывалась очередная банда — почти всегда они появлялись с северо-востока, а путь держали на юго-восток по Великому Тракту вдоль пути Луча, по направлению к Ладу, где шла нескончаемая война, — горожане спешили укрыться в убежище, выкопанном под церквушкой. Дома, мимоходом разрушенные бандитами, не чинили потом, чтобы лишний раз не привлекать внимания. Впрочем, разбойников мало заботил этот тихий, якобы заброшенный городок: они проезжали Речной Перекресток на полном скаку с луками и боевыми топорами на плечах, торопясь на войну, где убийство и кровь.

— О какой это войне идет речь? — уточнил Роланд.

— Да, — вставил Эдди, — и что там за барабаны?

Близнецы быстро переглянулись едва ли не с суеверным страхом.

— О барабанах Господних мы ничего не знаем, — ответил Си. — Ничего. А война в Ладе, ну…

Война начиналась как противоборство преступников и лиходеев с одной стороны и свободной конфедерацией городских мастеровых и «фабричных» — с другой. Жители Лада решили сражаться и дать лиходеям отпор вместо того, чтобы просто смотреть, как разбойники грабят их, поджигают их лавки и мастерские, а тех, кого не добили в сражении, выгоняют на Великую Пустошь — на верную смерть. И в течение нескольких лет горожане успешно удерживали оборону, не давая бандитам проникнуть в город ни по мосту, ни с реки.

— У них было древнее оружие, у горожан, — вставил кто-то из близнецов, — и хотя лиходеев было намного больше, куда ж им тягаться-то с древним оружием с их булавами, луками да топорами?!

— Вы хотите сказать, у горожан были револьверы? — уточнил Эдди.

Альбинос кивнул.

— И не только револьверы. Такие еще устройства, метающие огненные шары на целую милю, когда не больше. Потом, взрывчатка вроде динамита, но гораздо мощнее. Преступники и прочее все отребье — теперь их называют седыми или седоволосыми, как вы, наверное, уже догадались — не могли ничего сделать против такого. Одно только средство у них оставалось: осадить город. Что они, собственно, и сотворили.

Лад стал, по сути, последней твердыней былого мира. Те, кто был половчее и посмышленее, перебирались туда из окрестных селений поодиночке и парами. Безоружными выходили они на «ничейный» мост, и в город пускали всех, кому удавалось прорваться через тыловой лагерь и передовые линии осады, ибо сам по себе такой переход уже мог считаться испытанием на мужество и смекалку. Были, конечно же, и такие, кто просто хотел поживиться за чужой счет, но таких отправляли обратно без разговоров, но всем, кто умел что-то делать и мастерить (или хотя бы имел мозги, чтобы этому научиться) разрешали остаться. Особенно в Ладе ценились пахари и земледельцы; как говорили потом очевидцы, все парки и городские скверы были переделаны под огороды, ибо выбор у жителей осажденного города, полностью отрезанного от окрестных деревень, был весьма небогат: либо выращивать все продукты самим, либо же умирать от голода посреди металлических улиц и стеклянных башен. Великих Древних давно уже не было, их таинственные машины, хотя и остались, но сделались бесполезными, к тому же эти безмолвные чудеса не годились в пищу.

Время шло. Постепенно характер войны менялся. Соотношение сил медленно, но верно склонялось в пользу седых, осаждавших город — седыми прозвали их потому, что в большинстве своем они были намного старше горожан. Впрочем, и те с годами не становились моложе. По привычке их все еще называли младами, но всякому было ясно, что молодость их отцвела давно. И мало — помалу они то ли забыли, как надо использовать древнее оружие, то ли оно само вышло из строя за давностью лет.

— Наверное, и то, и другое, — заметил Роланд.

И вот, лет девяносто назад — уже при жизни Си и тетушки Талиты — появилась последняя банда изгоев, да такая большая, что, когда проезжала она через Речной Перекресток, передовые дозоры явились еще на рассвете, а последние ее отряды вышли из поселения почти перед самым закатом. Больше такой многочисленной армии в этих местах не видали, а предводительствовал ей незаконнорожденный принц Дэвид по прозвищу Шустрый — тот самый, который потом якобы насмерть разбился, пытаясь подняться в небо на механической птице. Он собрал под своим началом остатки разрозненных банд и шаек, без дела шатавшихся вокруг Лада. Творил всяческие бесчинства, убивая любого, кто осмеливался встать у него на пути и противиться его планам. Армия седых под предводительством Дэвида Шустрого сумела все-таки захватить город. Причем, не с моста и не с лодок. В двенадцати милях вниз по течению они соорудили понтонный мост и нанесли удар с фланга.

— С тех пор война тихо угасла, что твой огонь в очаге, — заключила тетушка Талита. — Кое-кому удалось тогда еще выбраться из города, так что мы знали, что там творится. Да и сейчас кое-какие доходят до нас известия. И сейчас даже чаще, чем раньше, потому что мост, говорят, никто больше не охраняет, да и пожар, как мне кажется, должен уже поуняться. В самом городе млады и седовласые до сих пор еще глотки друг другу рвут, только мне кажется, что настоящие млады — это потомки тех лиходеев, что пришли сюда с принцем Дэвидом Шустрым, хотя их по-прежнему называют седыми. А дети тех, коренных, горожан сейчас не моложе, наверное, нас, хотя есть среди них и сравнительно молодые люди, привлеченные старыми баснями и соблазном приобщиться к древнему знанию, которое якобы сохранилось в Ладе.

— Никак не могут они изжить эту старую свою вражду, стрелок. Никак не помирятся младые и седовласые. Причем, скажу я тебе, и те, и другие захотят заполучить себе этого юношу, которого ты называешь Эдди. Если женщина с темной кожей способна зачать, ее не убьют, хотя у нее нет ног. Они оставят ее для того, чтобы она им рожала детей, ибо дети теперь появляются редко. Болезни, которые были раньше, сейчас уже сходят на нет, но все равно дети рождаются не такими.

Сюзанна при этих словах встрепенулась, как будто хотела что-то сказать, но все-таки промолчала: допила только кофе и снова устроилась в позе вниматлеьной слушательницы.

— Да, стрелок, если этих двоих они просто не прочь у себя оставить, то за парнишку они будут драться жестоко и до последнего.

Джейк наклонился и принялся гладить Ыша, но Роланд все же увидел его лицо и понял мгновенно, о чем он думает: опять — о том переходе под горной грядой. Ситуация повторялась, только теперь вместо мутантов-недоумков были седые и млады.

— Тебя они наверняка убьют, — продолжала тетушка Талита. — Ты, потому что, стрелок и принадлежишь ты иным временам и иным местам. Так, ни рыба, ни мясо… какой им в тебе прок? А мальчика можно использовать, научить помнить одно и забыть другое. Из него можно вылепить все, что угодно. Сами они позабыли давно, за что они, собственно, между собой грызутся: мир с тех пор сдвинулся с места и стал другим. Теперь они просто дерутся под жуткий свой барабанный бой… одни сравнительно молодые, другие — а ведь таких большинство — совсем старики, им бы в кресле-качалке сидеть на крылечке… но и те, и другие безмозглые дураки. Живут для того, чтобы убивать, и убивают, чтобы жить. — Она помолчала и вдруг спросила: — Ну а теперь, выслушав нас, старых пней, до конца, вы, может быть, все-таки обойдете его стороной, этот проклятый город, и не станете лезть с дураками в драку?