Мародер - Беркем Атоми

Дорога выскочила из жидкого березового леска, разрезая последнее поле на пути к трассе. Все, только пересечь, а на той стороне нормальный густой лес и подзаросшая, но все еще неплохая, и, главное — безлюдная дорога до нежилого Кулужбаева. Ахмет прислушался к себе — нет, тишина. Тихо и по правую, Куяшскую сторону, и слева — с Мусакаева и Караболки. Насыпь трассы призывно чернела в образующихся и тут же вновь затекающих прорехах в кисельной мути тумана. Дождавшись окна между часто снующими спутниками, Ахмет решительно сдернул с поклажи серебрянку и впрягся в телегу.

— Айда, моя хорошая. Как ты, нормально?

Жена молча кивнула, сворачивая свою и Ахметову накидку.

— Потерпи немного еще. Скоро придем.

Времени достаточно — тридцать минут до спутника, и часа два до начала движения по трассе. Тюбукский блок-пост далеко — пусть засекают; от Куяшского прикрывает пологая, но вполне достаточная высотка. Ахмет выкатил телегу из кустов на обочине и рванул вперед, в веселом остервенении завершающего долгую работу порыва. Звук мотора он засек поздно — когда до трассы осталось меньше двухсот метров.

…Блядь. — четко сказал про себя Ахмет. — Проскочил, называется. По свежачку.

— За телегу зашла, и все только по команде.

Шишига[182] приближалась к повороту, сбрасывая скорость. …Не проедут. Повернут. Бля, ну нахуя оно вам надо, ехали б и ехали себе… Ахмет разжал усики чеки, выдернул, и опустил боеготовую РГОшку в карман, легко, чтоб не затекли пальцы, прижимая скобу. Шишига свистнула тормозами и остановилась в семидесяти-восьмидесяти метрах. На крышу кабины из кузова кто-то положил пулемет и припал к нему, готовясь страховать еще не вышедших товарищей. Пауза. …Совещаются, падлы. Кому нас шманать идти… Пришло ненужное знание, как надо было сделать, чтоб не попасть так по-дурацки, и Ахмет поклялся сам себе, что, как только отвяжется от этих пидоров, тут же, на дороге, сделает все как надо. …Щас одно лишнее движение, и очередь. С-сука, надо было сразу телегу — в кювет, и на тысяче еще выдуть по ним с полкоробки, хрен бы они за мной в лес полезли, на растяжки. Хотя хуй бы я до спутника от них отвязался. Откуда ж вы, пидарасы, выскочили. Да хули теперь… Первый вылез из кабины. Типа старший, значит. …Точно. Пушка нестандарт, значит — недешевая… Вытащил, как глисту из жопы. Нда-а, товарышш, по ходу, ты это нечасто делаешь. Это гут… Из кузова, хлопнув свернутым пологом, спрыгнули двое. Один явный волчара, другой… …а другой, блядь, тоже. Сука, надо же, нарваться на грамотных уродов, — тоскливо подумал Ахмет, — Че ж не лохи, а? Как же, сука, несправедливо-то выходит… Уроды тем временем выдвинулись вперед, принимая сектора, и с неспешностью, от которой у Ахмета захолонуло внутри, пошли к телеге. …Блядь. Больше одного раза не дернусь, да че там, раз бы дернуться… Волчары приблизились, и Ахмет рассмотрел их. Казахи. Старший — турок, или юг. Или еще грек какой-нибудь, или вообще румын. …Да похую, лох, на него кладем. Главное, вырубить казахов. Надо положить между ними, точно. Метров на десять когда подойдут, не больше, они тогда сойдутся на шесть-семь, шанс есть нормальный, хоть по одному, но оба получат, да еще волной прибьет, время будет. Так, пока не подошли…

— Как увидишь, что гранату бросаю, сразу же — поняла? — в этот же момент стартуешь и ломишься. В лес, справа от дороги, изо всех сил. Посмотри туда. Видишь лес? Туда, со всех сил. Чтоб между тобой и машиной всегда была телега. Не останавливаешься, бежишь, пока можешь. Ждешь меня там. Поняла? — не двигая губами, прорычал жене Ахмет. — Встань за торец телеги, но чтоб эти видели твои руки. Подойдут, на них не смотришь, только на меня. Как кину — бежишь. Я спрашиваю — поняла?

— Да.

…А боевая какая у меня баба-то, а? Тут многие дяди скисли бы, а она вон че, в голосе мандража не слышно, по ходу, я тут больше ссу, чем она…

РГОшка легла аккурат между казахами, остановившимися в семи-восьми метрах по дурацкой команде старшего. …Довыебывался, лошара!.. — успел еще злорадно подумать Ахмет, падая спиной назад — опрокидываться он начал еще до завершения броска. Не помогло. Два осколка — полуграммовый и большой, грамм на пять-семь, дружным дуплетом хлестнули по телу, вмяв подпаленные куски свитера сквозь мышечную ткань во внутренние полости. Сгоряча не почувствовав особых повреждений, Ахмет вскочил и метнулся к возящемуся в пыли оглушенному казаху, хватая его М-16. …Получилось! Еще посмотрим, суки! Сейчас только бы пулеметчика, а там… Выкинул патрон и только начал движение к обочине, как почувствовал всем телом приближающийся топот жены. Сменил курс, на ходу прикрывая бочину автоматом, рывком развернул ее к лесу: «Дур-ра! В лес, бегом!» — но с машины ударил очухавшийся пулемет. Ворот жены вырвало из руки. Ахмет успел заметить, как она катится в невысокий кювет, и очередное попадание встряхивает все ее маленькое тело, словно плюшевую игрушку. Утробно, животом зарычав, он поднял винтаря и начал рывок, опорожняя магазин в сторону машины, но казах за браунингом уже пристрелялся, и Ахмет на первых же шагах напоролся на короткую очередь.

Адреналин не давал вырубиться. Ахмет безучастно наблюдал, как из машины, непонятно как прилепившейся к вертикально вставшей тверди, горохом сыпались приземистые казахи, и забавно перебирая короткими ногами бежали к нему по отвесной стене дороги. Потом он перевел взгляд ниже и увидел серое небо, удивляясь отсутствию облаков, пока приклад винтовки не опустился ему на голову, выбивая из глазницы желтовато-сиреневый шарик в кровавых прожилках.

Ахмет лежал, совершенно перестав чувствовать свое тело. Не было боли, не было никаких эмоций. Вернее, была одна, но такая огромная, можно сказать, всеобъемлющая, что от этой огромности ее как бы и не было. Он понимал, что умирает, и все же никак не мог принять сам факт — еще десять минут назад ничего этого не было, и баба спокойно шла, положив руку на трясущийся и качающийся скарб, и он тащил свою телегу, кривясь от неприятных мыслей о будущем; впереди были заморочки — но решаемые; от того, что осталось за спиной, удалось, наконец, отвязаться, и крыса притихла, перестав кусать за ту несуществующую нерву… Даже сейчас, когда рука, при падении подвернувшаяся под тело, ощущала под одеждой толстый слой холодца из остывшей крови и ясно говорила — ее слишком, слишком много, это уже все, Ахмет демонстративно не признавал окончательности случившегося, прямо как в детстве, когда можно было подвергнуть отмене любой эпизод игры, отбежать в сторону и кричать: «Несчетово, несчетово!» Но сегодня почему-то все было счетово, и это было так неправильно — почему, почему именно сегодня?!