Василий Храбрый - Сычев К. В.

– У меня нет слов, – сказал он, – чтобы выразить всю мою скорбь…Я знал о подвиге моего праведного дяди, посвятившего свою жизнь нашей православной церкви…Он был образцовым сыном, покорным своему батюшке Роману Михалычу, справедливым правителем и настоящим Божьим служителем…Великий усопший жил в бедности и скромности, жалея и любя весь православный люд! Пусть же откроются перед его душой ворота рая, а его смертному телу – пусть будем земля мягким пухом!

– Храни, Господи, душу нашего праведника Василия, славного инока! – пропел епископ Арсений своим густым, сочным басом. – Царствие небесное тебе, сын мой, и вечный покой!

– Царствие небесное! Вечный покой! – пробормотали в толпе, окружавшей Спасский собор.

– А теперь пусть каждый желающий бросит горстку земли на гроб этого инока! – громко крикнул княжеский огнищанин Микула Милкович.

Сам князь Василий наклонился, поднял из под ног большой ком земли и бросил его в яму. За ним это же проделали бояре и дружинники.

– А теперь пошли в трапезную, сын мой, – сказал епископ Арсений, – и отобедаем в честь усопшего.

Поминальная трапеза состоялась в княжеском тереме, однако владыка не зря пригласил туда князя: люди самой церкви накрывали столы и готовили блюда.

Как только князь, его бояре и дружинники, городское духовенство покинули кладбище и направились в детинец, простые брянцы кинулись к могиле своего праведника, бросая горсти земли в еще не засыпанную яму. Каждому хотелось выразить этим свою скорбь и почтение к ушедшему из жизни достойному правителю и просто душевному, непорочному человеку. В мгновение ока могила была засыпана с верхом, и церковные служки быстро выровняли ее края лопатами.

– Отблагодарим своим трудом нашего святого человека, – говорил, вытирая пот, покрасневший рослый молодец Нафанаил, – и укутаем его тело святой землей за заслуги перед людьми и Господом!

Тем временем в княжеской трапезной за столами чинно сидели знатные гости и попеременно рассказывали о великом усопшем, вспоминая его земные деяния и превознося заслуги. Речь каждого заканчивалась распитием поминальной чаши и в довольно короткий срок скорбившие захмелели, однако не настолько, чтобы омрачить траурную церемонию: пили только меды, но не греческие вина.

В разгар поминального пира в трапезную вбежал княжеский слуга Светлан, приблизился к князю и что-то ему на ухо прошептал.

– Пусть же входит, – сказал, кивнув головой, князь. – И дай ему сюда кресло!

Слуга убежал, а в дверь вошел, улыбаясь, как будто на веселом пиру, можайский князь Святослав Глебович.

Он быстро приблизился, обойдя стол, к брянскому князю и низко поклонился.

– Здравствуй, мой племянник Василий! – сказал он.

– Здравствуй и ты, дядя Святослав! – ответил князь Василий. Тем временем двое княжеских слуг внесли в залу большое кресло и поставили его, обойдя князя Святослава, рядом с креслом Василия Брянского. – Садись же!

Князь Святослав уселся, но, подумав, тут же встал.

– Я соболезную вашему горю! – сказал он в тишине трапезной. Все сидевшие строго и просительно смотрели на него. – Я знал о великой славе праведного покойного князя Олега, или инока Василия! Он был образцом для нас как в жизни, так и на службе православной церкви! Пусть же он будет прославлен не только на земле, но и на небе! Я вот прибыл к вам в этот святой день со скромной просьбой к моему племяннику Василию. Прошу тебя всей душой! Не откажи мне, мой дорогой племянник!

– Что еще за просьба? – подумал про себя озадаченный князь Василий, но вслух сказал: – Подожди, дядюшка, до конца этой поминальной трапезы. А потом я выслушаю твою, как ты сказал, скромную просьбу…

– Хорошо, сын мой, – кивнул головой князь Святослав, опустив голову.

Еще несколько раз брянские бояре вставали, произносили хвалебные в честь покойника речи, опрокидывали чаши, пока, наконец, владыка не произнес заключительные слова, и гости стали расходиться.

– А теперь говори, дядя, – сказал, глядя с любопытством на можайского князя, Василий Брянский, когда они остались одни, – какая у тебя просьба в этот святой день?

– Моя просьба такая, сынок, – поднял голову князь Святослав и скосил свои жидкие голубые глаза в сторону. – Я побывал в Смоленске у брата и твоего батюшки Александра. Я долго там беседовал. И твой батюшка вместе с братом Романом посоветовали мне поменять мой Можайск на твой Брянск…Пусть тебе достанется мой богатый и завидный удел, а я перееду сюда – в твой глухой и лесной Брянск…

– Глухой и лесной? – вздрогнул князь Василий, глядя с недоумением на дядьку. – Да что ты, дядя Святослав? Неужели мой батюшка и дядя приняли такое глупое решение? Разве они не знают, что этот город достался мне от ордынского царя? Неужели они осмелились перечить его воле?

– Именно так, – улыбнулся князь Святослав.

– Ну, если так! – вскипел князь Василий. – Тогда пусть знают, что я не согласен с таким нечестным решением! И ты тоже накрепко запомни, дядя Святослав: я никому не отдам свой славный Брянск и удел, вопреки царской воле! Не дождетесь!

ГЛАВА 21

МЕСТЬ КНЯГИНИ

Княгиня Елена собиралась на купание. В этот жаркий июньский день 1308 года многие брянцы проводили время на Десне. Даже купцы, закрыв свои лавки, отправились с семьями купаться.

Княгиня вызвала своих слуг и дала им указание очистить большой участок речного берега на противоположной городу стороне Десны, где лежала большая песчаная полоса, излюбленная горожанами, как место, удобное для отдыха купальщиков.

– Оградите мое место забором, – приказала княгиня, – чтобы чернь или какие-нибудь бесстыдники не мешали нам купаться и не пялили свои праздные глаза на тела благородных девиц…

Князь Василий еще в мае выехал в Орду вместе с дружиной и людьми, отвозившими в Сарай ежегодную дань. Но княгиня не скучала. Она уже давно привыкла к одиночеству и, забытая своим супругом, находила развлечения в беседах со своими горничными и сенными девушками. Кроме того, она вызывала к себе жен княжеских дружинников, отъехавших с князем в Орду, и весело проводила время в их обществе: ездила с ними в лес, на луга, словом, развлекалась.

Подруг для времяпрепровождения она подобрала из бывших любовниц своего мужа, раздаренных князем своим неженатым воинам.

Молодые женщины не просто украшали своими прелестями княжескую светлицу. Княгиня и сама была красавицей. Рослая, светловолосая и голубоглазая, она, казалось, источала негу, любовь и ласку. Однако это была властная, самолюбивая, исключительно гордая и злопамятная женщина, обиженная своим мужем до смерти.

– За что меня бросил бесстыжий супруг? – рассуждала она про себя. – Неужели я не хороша лицом или телом? Разве я была неласкова или бесстрастна на супружеском ложе?