Недометанный стог (рассказы и повести) - Леонид Воробьев

Дело в том, что существует рассказ, о пять-таки местная легенда, что один монах влюбился в красавицу поселянку, а она в него. И по ночам плавал он на свидания к ней, А в одну бурную и холодную ночь — кое-кто приурочивает это событие к весне — не доплыл до любимой, утонул.

— Ну, еще одна бывальщина, — иронически заметил я, когда толстячок кончил говорить. — Теперь кто-нибудь еще чего-нибудь придумает.

Мы несколько поотстали от основной группы, входившей в проем стены — бывшие ворота. Петр слушал мой ворчливый комментарий, но вдруг запротестовал:

— А я, знаете, верю этому: сердце весть подает, сердце — вещун… У меня у самого таких два случая в жизни были. И уж настолько памятны!

— Да и у меня бывало, — сказал я, стараясь не сбиваться с насмешливого тона. — Скажем, один раз в Ярославле…

И я рассказал Петру, как я однажды нечаянно-негаданно очутился во Владимире.

В Ярославском книжном издательстве я встретился с известным владимирским прозаиком Н. Мне всегда нравилось его творчество, и я мечтал познакомиться с ним. Оказалось, что и он интересуется моей работой. Нас познакомили, и — слово за слово — мы оказались в ресторане при гостинице с гостеприимным названием «Медведь», где, кстати, и находились, неподалеку один от другого, наши номера.

Надо отметить, что был декабрь, самое глухое время, да к тому же вьюжило, пуржило, так что завечерело чуть ли не сразу после обеда. Вышли мы на улицу подышать свежим воздухом и оба загрустили.

Мне совсем нельзя выпивать в чужом городе: становится одиноко, тоскливо и грустно до невозможности. Ничего не интересует, хочется уехать, все равно куда. Видимо, такое же состояние было и у Н. И он вдруг предложил:

— Что мы здесь еще ночь валяться будем? Тоска смертная. Махнем во Владимир?

Сказано — сделано. Сдали номера. Все вопросы были решены чуть ли не мгновенно. Закипела в нас энергия путешественников и первопроходцев. Но оказалось, что все общеизвестные виды транспорта на Владимир… отправились раньше. И нам остается ехать на… такси.

Это мы и сделали. Тот, кто знаком с российскими просторами, легко представит себе размер и размах этого предприятия. К тому же прямая дорога была закрыта из-за ветеринарного карантина на одном ее участке, и мы поехали через Москву!

Шофер, к которому мы обратились, оказался человеком бывалым. Он не спросил у нас ни документов, ни справки из психиатрической больницы. Он просто-напросто включил зажигание и заявил, что мы будем должны оплатить ему обратный холостой пробег, ибо вряд ли он, по его выражению, где-нибудь еще найдет таких пассажиров.

Эх, н лихая была поездка! Что там тебе тройка с бубенцами! Как-никак на хорошей скорости через три области… По дороге я стал уговаривать Н. свернуть и сделать один заезд, потому что он указал, где можно поворотить и проехать в Алепино, к Владимиру Солоухину.

Н. отговорил меня, резонно объяснив, что Солоухин в Алепино по зимам не живет, да и не приглашал он нас в гости. К тому же Н. заявил, что сердце предсказывает ему, что во Владимире нас ждет что-то очень хорошее… И поездка продолжалась.

Летел навстречу стремительный снег, ерзали «дворники» по лобовому стеклу, уютно было в теплой машине. И радио, включенное на полную мощность, щемило нам души песнями слишком рано умершего приятеля Н. Алеши Фатьянова.

— И что же вы думаете? — закончил я. — Прав он оказался, сердце не обмануло. Как раз на банкет угодили: у его приятеля, другого владимирского писателя, день рождения отмечали. Прямо к праздничному столу и заявились. Там никак понять не могли, каким образом мы добрались, Словно с неба свалились.

— Ну. это вы, конечно, в шутку рассказываете, — улыбнулся Петр. — А я ведь всерьез. Это у вас так… чудачество было. А со мной-то вот как случилось.

Мы ходили вдоль мощных, выщербленных временем, но все еще грозных и внушительных монастырских стен, сидели на лавочке, разглядывали собор, здания, церкви. И Петр рассказывал:

— От моей родной деревни до города всего-то километров двадцать. Но дорога совсем плохая — лес, местами грязь, по ней только зимой ездят. А объездом, через райцентр, все шестьдесят наберутся. Я устроился в городе, на одном номерном предприятии, где и по сию пору работаю. А по праздникам да нередко и по воскресеньям дом навещал.

Тогда ведь, когда я начинал трудовую жизнь, и в субботу работали. И я успевал таким манером. Сразу после работы пешочком домой. Ночь переночую, воскресенье отдыхаю. Выйду в обратный путь в воскресенье вечерком, к поздней ночи опять в городе. А бывало, и еще ночь прихватишь, но часа в четыре утра встанешь и как раз к работе успеешь. Я на ногу легкий был, ходил бойко. И никогда на работу не опаздывал. У нас с этим строго, дисциплинку держат.

А была у меня в деревне девчонка. И вот в такой же весенний день, тоже, значит, черемуха цвела, только потеплее он был, потопал я домой. Понятно, была суббота. Но в этот раз не собирался я идти, протянул время после работы до вечера. И вдруг стало невмоготу.

Ну вот надо и надо идти! А-а, думаю, пойду, быстро добегу. И отправился.

А перед деревней нашей речонка. Пустяковая такая речонка. Летом курица перебредет. Но не учел я, что хотя и сошла полая вода, а дождей много было.

Пришлепал я к речке уже в полутьме. Черемухи белеют, запахи такие весенние, и деревня вон на взгорье виднеется. Настроение — куда хошь. Наломал для своей залетины букет, снял одежду, стянул ремнем. Одежду в одну руку, букет в другую — и вброд.

А плавать-то я не умел, надо сказать, хоть и большущий был детина уже. В деревне всему один от одного учатся, даже курить. А мои погодки почти все не умели плавать. Да и учиться-то негде: летом речка пересохнет, хоть вдоль нее на телеге посередине поезжай.

Вода — аж сводит. Но дело молодое. Да мы мальчишками в луговых озерках купались, как только снег сойдет. Разожгем костер, накупаемся до синевы — и к костру. Так что холодной воды я не боялся.

Ступил раз — по пояс. Ступил второй — боже ты мой, по грудь уже. Шагнул решительно в третий раз — и с головой.

Летом тут бочажок бывал, я в него и угодил. Цветы утопил, одежду замочил, но не выпустил. Меня уж несет, а я хлопаю по воде и руками, и ногами. Барахтаюсь. Воды нахлебался… Когда уже ногой по дну ударил, понял, что я не плыву, а вроде по отмели ползу. Ну, выбрался на берег — и нагишом бегом в деревню: одежда-то мокрая.

Дома переоделся в сухое — и к залети не своей. И — вот ведь молодость! Знаете, какие у нас ночи, когда черемуха цветет? Холодина. И в воде побывал, и босиком побегал, а хоть бы чихнул. А когда и от сквозняка свалишься.

Ну, подружка меня встретила ни жива ни мертва. «Я, говорит, уже спать легла, вдруг вижу тебя. И что тонешь ты в большой реке. А я на берегу стою, руки-ноги мне сковало, оцепенела вся, жердинки тебе подать не могу. Вскочила, хотела сейчас на речку бежать». Я ее, конечно, успокоил. «Только в нашей речке и тонуть», — говорю. Вот видите, как может случиться!

— Да это вполне объяснимо, — сказал я Петру. — Весна, время такое. Вас тянет, естественно, друг к другу. Тоскуете. Вот вы и пошли. И она тосковала. Спать легла, а о вас думала. И знает ведь, что речка разлилась, что вам через нее брести. Стала всякая чушь сниться. Да, наверное, знала, что вы плавать не умеете. Ничего сверхъестественного, все логично, все по законам нормальной человеческой психики.

Призывно загудел наш теплоход и к, давая понять, что осмотр монастыря закончен и пора отправляться туда, откуда мы начали путешествие, в бывшую ямщицкую столицу России. Солнце теперь освещало озеро и монастырь, изредка затеняясь все менее плотными и уже двигающимися по небу, а не стоящими, словно приклеенными к небосводу, облаками. И монастырские стены, и озеро стали совсем не мрачными. Но хотя и солнце засияло, потянул ветерок, довольно резковатый, прохладный. Петр молчал всю дорогу до теплохода, а на палубе настойчиво, с такой упряминкой в голосе, сказал:

— Ну ладно! Возьмешься объяснять, так выходит все просто. Но я вам другой случай расскажу. Послушайте-ка.

На этой моей знакомой до каждого метра дороге я чуть не погиб. Пошел домой в одну февральскую метельную субботу. Когда метет, обычно теплее делается. А тут и мороз, и метель, зги не видно.

Ребята из общежития, товарищи по работе меня отговаривали, а мне, представьте, надо идти — и все тут. Ну прямо места себе не нахожу. Так вот и подзуживает что-то, и подталкивает, и посылает: «Ступай!»

На улицу из окошка общежития погляжу — страх. И все же решил идти. А то, думаю, не выдержу, среди ночи убегу. Пошел.

Тут уж на скорость не рассчитывай. Не шел, а брел нога за ногу. Ветер сечет, дороги никакой нет, из-за снега не видно ничего в двух шагах, кроме белой мути. А все-таки иду. И ведь почти до самой той речки дошел, около нее на чистом месте, где лесу нет, и укатил в сторону.