Япония по контракту - Ольга Круглова

Секретарш сэнсэй взял с собой — он их баловал. Они были самыми нужными, самыми близкими сотрудницами босса. Широко шагая по улице, Сакагути оживлённо болтал с девушками. Одну из них он уговаривал поскорее выйти замуж, чтобы приостановить наметившееся в Японии падение рождаемости.

— Вы не должны этого допустить! — смеялся Сакагути.

Девушка, поправляя большой вырез на пышной груди, весело обещала поторопиться. Ко второй леди претензий шеф не имел, она уже была замужем. Правда, детьми обзаводиться не спешила, оправдывая свою медлительность дороговизной жизни в Токио, вынуждавшей её работать.

— Мы идем в китайский ресторан! — объявил сэнсэй горделиво.

Секретарши радостно защебетали — японцы считали китайскую кухню лучше своей и в китайский ресторан приглашали только почётных гостей.

Всё пространство ресторана было разгорожено на отдельные кабинки фанерными ширмочками, раскрашенными аляповато, ярко, словно ярмарочный балаган. Тесную внутренность кабинки целиком занимали круглый стол и стулья. Сакагути, едва глянув в меню, что-то коротко сказал официанту в синем шёлковом халате. И началось… Дверь закутка, едва закрывшись за официантом, тут же открылась вновь, впуская трёх китаянок в национальных платьицах, похожих на наши косоворотки. Девушки сновали, как челноки. Вслед за горячими влажными салфетками — неизбежным первым блюдом ресторана китайского, японского — возник тоже неизбежный чай, только не японский зелёный, а китайский коричневый, со вкусом и запахом древесной коры. Не останавливаясь ни на минуту, девушки подтаскивали какие-то плошки, миски, водружая их на вертящуюся середину стола. На его узкое внешнее кольцо, остававшееся неподвижным, они поместили только палочки и чистые тарелки. На них полагалось класть приглянувшуюся еду.

Сакагути и его секретарши, выбирая угощение, подкручивали середину стола. Перед её носом плыли мелко натёртые сырые овощи, залитые яйцом грибы, цыпленок в соевом соусе, пельмени гёза — хотя опознать, что есть что, удавалось не всегда. Всё было вкусно, но очень замысловато. Она предпочитала простенькую японскую свежанинку, неиспорченную, натуральную. Хотя многое роднило китайскую стряпню с японской — варёный рис, лапша… Официантки принесли каждому по большой миске лапши в горячем и очень остром мясном бульоне — главное блюдо обеда. Лапшу полагалось подцепить сначала плававшей в миске маленькой фарфоровой ложкой-плоскодонкой и только потом забирать в рот палочками. Операция требовала немалой ловкости.

— Когда Вы успели заказать столько еды? — спросила она сэнсэя. И сэнсэй объяснил:

— В китайском ресторане достаточно назвать сумму, которую посетитель хочет потратить, а набор блюд определит сам официант.

Это напоминало комплексный обед. И японский ресторан — там клиент тоже произносил только одно слово, например, "сашими", и получал обед из пяти блюд. И никто его не спрашивал, хочет ли он рис и мисо-суп? Здешние люди привыкли есть, что принесут, не привередничая. Обед закончился компотиком, в котором плавали вишенки и кусочки белого, пахнущего гвоздикой желе. Сакагути метнул всё это в рот, не глядя, и вскочил — японские профессора всегда спешат. И спешкой хвастают, как знаком высшего отличия. Сэнсэй ел так быстро, что сомнений в его высоком положении не возникало. И умчался он почти бегом, бросив через плечо:

— Секретарши отведут Вас в гостиницу, я заказал Вам номер…

Крошечный номер походил на пластмассовую мыльницу, сделанную одним нажатием штампа. Между столом и кроватью достало места только для того, чтобы поставить шлёпанцы. Но надевать их не имело смысла — ходить было негде. Кровать занимала всю комнатку, тесную, как шкаф. На крошечном столе ни телевизору, ни даже чайнику места не нашлось. Она открыла конверт, вручённый Сакагути при прощании конверт. Там лежало шестьдесят тысяч йен — щедрая плата за короткую лекцию. Да сэнсэй ей и не за лекцию платил. Три года назад профессор приезжал по её приглашению в Россию, его визит оплачивала русская академия наук. Теперь он исполнял долг благодарности. И нового сотрудничества, плодящего новые долги, затевать не хотел. Она выбросила в мусорницу приготовленные для Сакагути научные бумаги, подошла к окну посмотреть на столицу.

С высоты её двенадцатого этажа столица выглядела неважно — в густом смоге теснились нагромождения грязно-серых домов, втиснутых как попало, случайно. Единственным светлым пятном на улице был розовый женский зад внушительных размеров, в два этажа. Картина висела на фасаде дома напротив. Сакагути снял для неё гостиницу в Роппонги, известном весёлом квартале. Вряд ли сэнсэй задумывался о славе квартала, он просто выбрал отель поближе к институту. И тот, кто строил тут институт, не обратил внимания на нелогичное соседство, просто построил, где нашлось место. Она решила прогуляться по весёлому кварталу Роппонги. Стены дома возле гостиницы украшала целая коллекция фотографий едва прикрытых девушек, в соседнем здании с зашторенными окнами давали стриптиз. Об этом сообщил ей по-английски вежливый японский юноша, приглашавший спуститься вниз по затемнённой лестнице. А бойкая рыжая американка в сомбреро бесцеремонно хватала зазевавшихся, пытаясь затащить их в мексиканский ресторан. Парень, национальную принадлежность которого мешали определить зелёные волосы, громко извещал о начале работы дискотеки — у дверей большого бетонного здания, похожего на склад, выстроилась длинная очередь молодёжи. В глубь весёлого квартала уходили глухие, плохо освещённые улицы. На одной из них она купила сущи, которые продавала прямо из окна своей квартиры бедно одетая пожилая женщина. Сущи были крупные, тёплые, с рыбой, с вишней… В своём номере она взяла из холодильника банку с питьём. Банки лежали на боку в гнёздах пластмассовой панели, обернувшись к клиенту дном. Разглядеть этикетки было трудно. Оказалось, коричневый бочок скрывал не ожидаемый китайский чай, а пиво. Но вернуть банку на место не удалось — гнездо закрылось металлической шторкой. Она поддалась вымогательству бара-ловушки, выпила пива.

Следующий день обещал жару под сорок, поэтому она проснулась пораньше, вышла на улицу… В шесть утра в квартале Роппонги было безлюдно, только маленькие фургончики сновали по улицам. Им навстречу из задних дверей ресторанчиков выбегали заспанные парни, вынося корзины, полные неряшливо скомканных мокрых салфеток. Из чрева грузовичков они забирали салфетки чистые, скатанные в аккуратные трубочки, запаянные в пластик. Кажется, именно салфетки были главной заботой утреннего квартала. Фургончики уезжали, увозя запах помоев и грязного белья, оставляя дух свежих пирожных и морской рыбы. Часам к семи на улицах появились уборщики. Они упаковали в чёрные пакеты обильный ночной мусор и стали тереть щётками тротуары. Из клочьев мыльной пены являлись весёлые разноцветные плитки — квартал Роппонги отмывался от ночной грязи.