Япония по контракту - Ольга Круглова

— Конечно, здесь всё дешевле, но всё-таки надбавка не помешала бы! — горевал Такэда и почему-то шёпотом рассказывал о распродажах, на которых можно было купить дюжину яиц всего за десять йен. Местные цены Такэда знал хорошо, потому что долго жил без жены.

Двадцать лет назад Токийский университет, где работал молодой тогда доктор Такэда, послал его на стажировку в Германию. В то время многие молодые японские учёные отправлялись на Запад поучиться. Такэда уехал вместе с женой и дочерью.

— Это была прекрасная жизнь! — Такэда говорил тоскливо, как о потерянном рае. Говорил обильно, горячо. Словно ему очень надо было рассказать кому-то свою историю. Он рассказывал о шумных пирушках в своём английском доме. — Это обходилось совсем недорого, для гостей я всегда покупал дешёвое вино. — На этот счёт у него была целая философия: — Дома люди пьют дешёвое вино, а потому непривычного вкуса дорогого вина оценить не смогут.

Такэда весело жил в Германии целых шесть лет. И хорошо работал. Так хорошо, что ему предложили остаться. И Такэда очень хотел это предложение принять. Но его желания было недостаточно — требовалось позволение токийского начальства. И Такэда вернулся в Японию.

Начальник позволения на отъезд не дал. Такэда остался в Токио и скоро почувствовал, что ему запрещено не только уезжать, но и продвигаться по службе. Уволить работающего в Японии нельзя, но можно дать ему понять — дорога тебе закрыта. Уразумев, что профессорской должности в родном университете ему не видать, Такэда стал искать её в провинции. А вот почему на этом самом месте он не наплевал на своего босса и не уехал в Германию, Такэда не объяснял. Он только смущённо улыбался, потирая свой длинный острый нос.

— Мы, японцы, так не делаем!

Собрав немалую коллекцию отказов, Такэда получил, наконец, желанное место профессора в маленьком городке на Кюсю. Такэда уехал, а его жена осталась в столице — учёба дочери в провинции плохо повлияла бы на её будущее. Выпускнице провинциальной школы почти невозможно поступить в Токийский университет, а диплом, полученный в провинции, закрывает путь к хорошей карьере. Пока дочь училась в школе, а потом в университете, Такэда жил один. Восемь лет. И навещал семью раз в три месяца — чаще не позволял семейный бюджет — транспорт в Японии стоит дорого.

— Сначала мы поедем в город Кумамото смотреть замок. Я всегда везу своих гостей туда, — Такэда печально улыбнулся, — в нашем городке нечего смотреть.

На улице было плюс тридцать пять, руки оттягивал тяжёлый портфель, но сопротивляться было бесполезно — Такэда составил план её пребывания на Кюсю, ей оставалось его исполнять. Поезд на провинциальном Кюсю был старомодный, с прямыми, высокими спинками, но со свежей отделкой и с кондиционером. За окном побежали маленькие рисовые поля и большие посёлки. Поезд шёл на юг, держась западной кромки острова, и поля становились всё больше, посёлки — меньше. Через час они вышли на маленькой станции с большим арбузом на вывеске.

— Арбузы — местная гордость, — объяснил Такэда.

Но поехали они не на рынок, где продавались арбузы, а в замок. В такси были белые кружевные чехлы, неизбежные где бы то ни было в Японии. А вот веера пассажирам полагались только на юге — водитель в белых перчатках подал им два круглых пластмассовых лепестка. Веера пригодились — одному кондиционеру не под силу было справиться с жарой.

Белый замок плыл в воздухе над кудрявыми деревьями парка. Серебристая черепица его многоярусной крыши была такой новой, а побелка стен такой свежей, что казалось, вот-вот зажгут прожектора и начнут снимать фильм про самураев. Япония ухаживала за своей стариной так старательно, что старина пряталась подальше, вглубь. Ярусы замка внутри обозначались только галереями вдоль стен, середина уходила ввысь единым куполом, хранящим прохладный сухой воздух — старые мастера умели сделать дом приятным и без кондиционера. По стенкам, как в краеведческом музее, были развешены старинные мечи и черепки, портреты суровых японских начальников в плоских чёрных шапочках…

Камни площади возле замка забирали жар, отдавая прохладой. Асфальт же за воротами жадно впитывал солнечные лучи, наполняя воздух вонючим, липким жаром. Проваливаясь каблуками в размякшую мостовую, она брела вслед за Такэдой.

— Теперь поедем в Ваш город? — с надеждой спросила она, но Такэда отрицательно покачал головой, вздохнул.

— Да что там делать, в этом городе? — И покраснел, словно стыдясь, что живет в таком скверно месте.

Они пришли в японский сад. Две женщины в будке у входа продавали билеты. Трое мужчин за письменными столами в глубине комнаты с озабоченными лицами надзирали за их работой. Вернее, за её отсутствием — посетителей почти не было. Небольшой пруд и бегущий поток, петляющая тропинка и подстриженные шариками деревья — в саду имелось всё, что положено японскому саду. Излишеством была лишь невысокая, метров в пять, горка, с какими-то очень знакомыми очертаниями — срезанная вершина, гладкие склоны…

— Да, да, это — точная копия горы Фудзи, — подтвердил её предположение Такэда. — А вокруг в точности воспроизведена местность между Токио и Киото.

Наверное, устроители сада тоже очень горевали, что живут в провинции. И свою тоску по столице воплотили в этом макете. Любоваться Фудзи на открытой полянке было опасно — солнце могло расплавить мозги. Такэда свернул в тень, к пруду.

Ресторанчик на берегу больше походил на место для пикника: столы-пеньки окружали пеньки пониже — стулья. Официант принёс первое блюдо — веера. Такие же, как в такси, лепестки, только не из пластмассы, а из бумаги, укреплённой на тонких бамбуковых прожилках, сходящихся к бамбуковой ручке. Веер украшали написанные тушью иероглифы. Кажется, это были стихи. Может, эти?

Торговец веерами

Принёс вязанку ветра.

Ну и жара!

Потемневший бамбук, пожелтевшая бумага с надрывами по краям, выцветшая от времени тушь…

— От времени? — Такэда хмыкнул. — Веер новый, подделка под старину. — Официант поставил на пенёк стола две большие миски из серой глины в сетке трещин, наверняка извлечённые из древних раскопок. — И это — имитация, — предупредил её восторги Такэда.

В чашках было самое что ни на есть японское питье, спасительное в жару — взбитый бамбуковой кисточкой холодный зелёный чай. Она отхлебнула, если глагол "хлебать" применим к процессу поедания зелёной пены. На полоске высушенной серой глины, заменяющей тарелку, официант принёс маленькое, словно перепелиное, яичко с желтком внутри, оказавшееся пирожком из сладкой фасоли. Только лежавший рядом ради украшения глянцевый зелёный лист был настоящим.