Сестра (СИ) - Галина Гончарова

— Царевич — государь, к вам дедушка ваш просит, Илья Милославский… дозволите ли войти?

Софья взлетела с ложа, как ракета.

— Лёшка, ни на что не соглашайся!

И мгновенно оказалась с другой стороны ложа. Стянула на себя покрывало, замерла. Иван подумал — и полез туда же.

Выглядело это достаточно забавно, не иди речь о вещах столь серьезных. Соне надо было послушать, чем будет соблазнять ее брата дед — почему бы и не так? Ивану тоже было любопытно, так зачем объявлять себя, чтобы его вежливо выставили? Того паче, пришли вдругорядь, когда его рядом не будет?

Илья вошел усталый, но жалко его Алексею не было. Он‑то родную дочь не пожалел и оплакивать не ее будет, ой, нет. О своем благополучии только что печалится…

— Горе у нас, Алешенька, горе, внук мой родимый…

Илья бы прижал мальчика к своей груди, но мальчишка решительно увернулся.

— Да, я согласен, что у всей Руси горе. Но, может быть, оправится еще матушка…

— А если нет? Ох, тошно мне, сиротинушке убогому, любимую дочку у мня господь забирает…

Ага, любимую!

Софья едва из‑под кровати не выскочила. А что ж Анна Морозова? Родила б она чадушко, да получил бы ты доступ к Морозовским денежкам — чай, не меньше Марии б любил ее. Видимо, о том же и Алексей подумал, потому что насмешливо утешил тестя.

— так у вас еще Аннушка остается, тоже дочка любимая…

Илья сбился с настроя, но опыта у него было больше, а потому вывернулся он быстро.

— Так ведь Аннушка‑то со мной, а Машенька… ох, горе‑то какое…

— Горе, — согласился Алексей, понимая, что от этого гостя отделаться можно только выкинув его в окно. Ежели пролезет. Хотя… если там деньгу положить — еще как пролезет! И в дырку нужника ввинтится! Порода такая… деньголюбивая! А значит — придется терпеть и слушать…

Пришлось. Порядка получаса Илья плакался на свою убогость (с чем царевич полностью соглашался), на одиночество (вот тут — простите) и на то, что теперь и заступиться‑то за него, сиротинушку, перед царем — батюшкой некому будет. И плавно перешел к тому, что они все‑таки родственники, так что не желает ли внучок исполнить свой долг перед дедом?

Внучок не желал и не собирался, но и разуверять Илью было рановато, а потому Алексей покивал головой и сказал, что всенепременно, дедушка может на него рассчитывать, хотя для него, как для наследника первее интересы Руси — матушки.

Илья тоже покивал и успокоился. Наследник явно был к нему расположен, а остальное… прогнемся — и выдавим что хотим! И не таких, как этот мальчишка ломали!

Алексей выпроводил гостя и посмотрел на друга и сестру, выбирающихся из‑под покрывала.

— Хорошо устроились? А меня этот старый гад чуть не до смерти заговорил!

— Ничего, ты ему добром отплатишь, — утешила Софья.

Иван фыркнул.

А буквально через минут десять им пришлось опять нырять в укрытие. Потому как к царевичу явился недоброй памяти Симеон Полоцкий.

Поклонился, пособолезновал, выслушал ответные слова благодарности от Алексея, чуть — чуть еще поразливался соловьем, на тему ужасной потери, которая все ж таки не напрасна ибо дала такого невероятных достоинств юношу, как Алексей Алексеевич…

Лёшка знал, что Симеон остался в Москве, при особе царя, что его допускали и к братцу Симеону, и к братцу Федору, даже и к царевнам, хотя те и не проявляли желания учиться. Знал он и что Симеон желает основать в Москве Академию для детей и юношества, но царь пока этой идее хода не дает. Тут Симеону очень лихо перешел дорогу царевич. А зачем нам на Москве две академии? Пусть хоть одна себя окупит…

Пришлось старцу смириться и удовольствоваться скромным местом наставника царских детей. Хотя уже и не всех. Марфа последнее время его до себя не допускала — мол, невместно уже, девица, чай, не ребенок…

Да, монах.

Но мужчина ведь? И монах‑то не особо православный, стал‑то он таким лет пятнадцать назад… нет, никак нельзя. У нее благочиние взыграло! Справедливости ради, ход был подсказан Софьей и царевны подозревали, что Симеон в курсе, кто автор идеи. Но и сделать он ничего не мог. Действительно ведь — взрослая девица уже, ей не учиться надо, а молиться и по садику с цветочками расхаживать. Жениха б еще приглядеть…

Но пока никто не сватался и оставалось только молиться.

Симеон же пришел с идеей. Поскольку его из Дьяково выставили, туда он и не рвался. И правильно. Уж на что Софья не хотела убивать людей, но Симеону она бы устроила падение на что‑нибудь твердое с чего‑нибудь высокого.

Вот ведь… пролаза!

Товарищ предложил тех из детей, кто имеет дальнейшую склонность к учению, направлять в его Академию. А чего нет?

Дети выходят из царевичевой школы еще юными, лет пятнадцать — шестнадцать, но это все равно еще дети. Сейчас приходится крутиться и их пристраивать, а так они напрвавят свои стопы на дальнейшую учебу и принесут много пользы Руси — матушке.

Софья едва не кипела под покрывалом, Иван заметил это и стиснул ее руку, призывая успокоиться.

И вовремя, а то ведь вылезла бы — и услышал бы монах о себе много интересного и невежливого. Алексей, следуя старинной мудрости, вежливо покивал, выслушал все предложения — и сказал, что подумает. Обязательно обдумает все плюсы и минусы, примет наилучшее для детей решение, ну и для государства тоже, вы ведь понимаете, все на благо отечества…

Симеон также лицемерно покивал — и свалил.

Софья выбралась — и со злостью сплюнула застрявшее в зубах перышко.

— Сукин сын!

— Сонечка?

— Сестренка, такие выражения!

Софья сверкнула глазами.

— Лешенька, милый, а ты не понял, чего добивается товарищ? Детей он не получил — уже. Но ведь и подростков тоже обработать можно. Слова — такие хорошие, когда ими играешь, как тебе нравится. А он в этом преуспел. Иезуиты — они вообще многому обучены, где б пакость ни случилась — их уши торчать будут…

— Ты уверена?

— Нет, — призналась Софья. — но вот в том, что добра от этого человека ждать не стоит — определенно. Не с чего ему Русь любить, не с чего в православие переходить, а он перешел. Зачем? Где его выгода?

— Зато сейчас он при дворе у царя…

— Ванечка, так возле власти — возле смерти…

— Да я вроде жив пока?

— Так сколько у нас и власти той!

Софья фыркнула.

Как же ей хотелось свободы — и права делать, что ей вздумается! А то ведь ее даже всерьез не принимают! Все переговоры с посторонними — через Алёшку, даже и с давними знакомыми — все равно он подтверждает все его слова!

А у нее — ничего!

Так Феодосии Морозовой завидовать начнешь! Как‑никак неглупая, самостоятельная, свободная и состоятельная. Пусть она и не распоряжается этим на полную катушку, но ведь и взаперти не сидит! А ежели Софья куда покажется — тут же визг поднимется, царская дочь в люди вышла, вай мэ! Постоянно как по жердочке идешь! Отца боишься, людей стережешься… иногда Софья была благодарна за новую жизнь тем колдунам, а иногда — гвоздями бы их прибить к забору! Жизнь, да в клетке!