Это лишь игра - Елена Алексеевна Шолохова

компанию в Калгари, сам в скором времени отстранился. Поэтому не в курсе, что пару месяцев длились лишь переговоры с ними, а еще несколько ушло на «подготовку почвы».

– Просто грамотная стратегия, – равнодушно пожимаю я плечами.

Отец разражается смехом.

– А я догадывался, что ты приложил руку к их… кхм… Ну, молодец! Достойная победа!

Я молчу, и отец тоже замолкает. Ликование в его лице сменяется еле заметной неловкостью. Он оглядывает зал, в котором у нас проходит банкет по случаю поглощения «Трессом ойл». Находит взглядом Нойра, рядом с ним – его племянницу, Кристину.

– Крис с тебя глаз не сводит. Вроде же у вас с ней что-то было? Или нет? Не сложилось? Красивая же баба… что тебе еще надо? И Нойр хоть успокоится.

Подобные вопросы я тем более игнорирую. И вообще хочу уже отправиться домой, скучно. Все эти панегирики только раздражают. Хотя и дома тоже тоска. Там даже еще хуже. Пока работал над «Трессом ойл» был хоть какой-то интерес, ну или азарт. Во всяком случае – скучать не приходилось. А сейчас снова внутри пустота, которую очень сложно хоть чем-то заполнить, а я многое перепробовал. Кроме алкоголя и всяких веществ, конечно. Хотя и тут был соблазн – в кампусе, где я жил в первый год учебы, многие любили оторваться. Но путь саморазрушения – не мое.

Сначала я учился, как одержимый. Прежде всего – чтобы занять голову, чтобы не думать о ней ежечасно, чтобы не изводиться от тоски. Помогло, между прочим. Не сразу, но как-то постепенно отпустило. Потом, уже по инерции, с тем же безумным рвением работал, прерываясь лишь на сон и перекус. Вникал во все мельчайшие нюансы, досконально изучал разные направления – финансы, технологию производства, менеджмент и прочее.

Однажды вечером вдруг поймал себя на мысли, что целый день про Лену не вспоминал. Потом два дня, три, неделю… А дальше это и вовсе случалось всё реже.

Время от времени я про нее думал, конечно. Даже и сейчас, до сих пор, думаю. Но уже спокойно, без сердечных судорог. Лишь изредка порой накатывает, остро, до ломоты, почти как раньше. Но это как остаточные явления после долгой тяжелой болезни. Да и то давно этого уже не было. Организм почти излечился. Только там, где раньше жгло и болело, теперь пусто.

– Слушай, я тут еще два дня пробуду. Может, махнем вдвоем на озеро? – перескакивает на другую тему отец. – Как в старые добрые времена, а?

– Не могу, извини. Надо решить вопрос с транзитом и…

– Да брось! Герман, сынок, надо давать себе хоть иногда отдых.

– Обязательно дам, когда устану.

Отец смотрит на меня долгим взглядом. Потом шумно вздыхает.

– А я уже устал… Герман, может, пора закончить эту холодную войну? Мы полтора года не виделись. Я соскучился.

– Я с тобой и так не воюю. Ты хотел «Трессом Ойл» – ты его получил. Дела у твоей компании более чем… Разве это похоже на войну?

– Ты знаешь, о чем я. Это всё бизнес. А мне не хватает тебя. Долго еще ты будешь на меня злиться? В конце концов, я сделал то, что обещал и даже больше. С ней все хорошо. Может, конечно, я был слишком… жестким с тобой тогда, может, не стоило так давить. Извини. Но я же о тебе заботился. Смотри, чего ты достиг, каким ты стал. У тебя всё есть. Всё! Я в твоем возрасте о таком только мечтал. Чем ты недоволен?

– Я всем доволен. И я ни на кого не злюсь.

Так оно и есть. К отцу у меня нет никакой злости. Я ему даже благодарен. Он ведь действительно сдержал обещание. При всех своих закидонах отец никогда не бросает слов на ветер. Вскоре после моего отъезда Лену отправили в кардиоцентр в Бергамо.

Второго августа ее прооперировали. Один из самых тягостных дней. Накануне и до самого вечера я места себе не находил, ждал и боялся до тошноты. Пока длилась ее операция, у меня самого чуть сердце не остановилось сто раз. К тому времени я уже вычитал в интернете всё, что только есть, про Ленину болезнь. В том числе и то, что смертность во время такой операции доходит до двадцати процентов. Это ужасающе много.

Сейчас уже это кажется глупым, а тогда я, закрыв глаза, мысленно… даже не молился, а молил ее: «Живи, пожалуйста, Леночка, только живи!», будто она могла меня услышать. От напряжения мышцы закаменели, а внутри, наоборот, лихорадило.

Отец, слава богу, не стал меня мучить – позвонил вечером, рассказал, как все прошло.

До сих пор помню этот момент. Его короткое: «Все в порядке, прооперировали успешно, будет жить». Он еще что-то говорил, совсем другое, о своем, но я не слушал. Выронив телефон, повалился на спину, распластавшись на кровати и тупо смотрел в потолок, чувствуя, как меня наконец отпускает. Спасли Лену, а мне казалось тогда, что меня спасли вместе с ней…

Отец оплатил не только операцию и все сопутствующие расходы, но и реабилитацию в кардиоцентре Екатеринбурга. Целый год она там жила, лечилась, даже поступила в вуз. Я следил. В смысле, заглядывал иногда на ее страницу, которая долгое время не обновлялась, а потом «ожила». Стали появляться какие-то посты и даже фотографии. Правда, в основном, города. А мне хотелось увидеть ее, увидеть, какой она стала…

Порой так тянуло ей написать – мы всё еще были во френд листе друг у друга. Но в конце концов отказался от этой затеи, решив, что не стоит травить ей душу. Зачем? Если больше не увидимся. А у нее вон как раз жизнь стала налаживаться…

Да и отцу пообещал.

Лена ничего не знает. Отец тогда устроил всё так, будто средства на операцию выделил его друг, Явницкий, то ли сам, то ли из бюджета, то ли еще как, я не вдавался. Знаю только, что про этот «благородный жест» растрезвонили по всем каналам, типа, губернатор-молодец помог умирающей девочке-сироте. Ему как раз доброе дело было на руку перед выборами. Так что отец даже тут обернул всё в свою пользу.

Правда, в итоге им это не помогло. Прямо накануне выборов Явницкий вляпался в громкий скандал – прилюдно избил какого-то подростка, который обидел его дочь*. Отец тогда ужасно психовал и бесился, поскольку пост губернатора достался Леонтьеву, с которым он давно на ножах.

В общем-то, не