Русь: от язычества к православной государственности - Алексей Владимирович Лубков

В 1453 г. под ударами турок пал оплот православия – Византия. Это была цивилизационная катастрофа. Под угрозой оказалась судьба православного мира. Теперь единственной защитницей православия должна была стать Русь, но в то время она еще находилась под властью ордынцев, исповедовавших совсем иную, несовместимую с христианством веру. Положение изменилось после 1480 г., когда Русь сбросила ненавистное иго. Так появилась возможность переосмыслить место и роль Московского государства в мире. И по выражению В.О. Ключевского, в умах «русских книжников» произошел «скачок». «Сметливый ум русского книжника нашел внутреннюю связь между этими событиями (имеется в виду свержение ига и падение Византии. – Авт.): значит, в Византии пало истинное благочестие, а Русь засияла им паче Солнца во всей поднебесной, и ей суждено стать вселенской преемницей Византии»[649]. Русская земля, еще недавно «темное захолустье вселенной, явилась последним и единственным в мире убежищем правой веры и истинного просвещения… московский царь остался единственным христианским царем во всей Вселенной»[650].

Это было выдающееся исторически значимое прозрение, оказавшее огромное влияние на дальнейшую судьбу Руси-России. Русь вступает на путь строительства империи. Идея реализовалась в полном объеме только через столетия, но со всей очевидностью впервые обозначилась именно во времена правления Ивана III. Своими корнями в эпоху Ивана III врастает концепция «Москва – Третий Рим», хотя она была разработана старцем Елеазаровско-Псковского монастыря Филофеем в 1523 или 1524 гг., уже после смерти Ивана Васильевича. Однако пищу для размышлений мудрого старца дали события времен Ивана III, прежде всего свержение монгольского ига, падение Византии и становление на Руси самодержавия.

Суть концепции Филофея сводится к написанным им словам: «Во всей поднебесной единый есть христианам царь и сохранитель святых Божьих престолов, святой вселенской апостольской церкви, возникшей вместо римской и константинопольской и существующей в богоспасаемом граде Москве… Все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя, согласно пророческим книгам, и это российское царство: ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать»[651].

Филофей дает свою периодизацию мировой истории как смену двух царств и окончательного утверждения третьего царства. Первое царство – Древний Рим – погибло из-за поклонения языческим богам. Второй Рим – Византия – рухнул из-за отклонения от православия. Здесь явственно просматривается традиционная для Руси концепция «Божьих казней» – наказаний свыше за отступления от праведной веры и нравственности.

Филофей заключает: Москва стала «Третьим Римом», защитницей православия и будет стоять до окончания веков. Русь там, где истина веры, а русское религиозное призвание – защищать ее и заботиться о незыблемости православия. По определению Н.А. Бердяева, происходила «национализация православной церкви. Православие оказалось русской верой. Русь притязала на вселенское значение». Далее философ отмечал, что идеология Москвы как Третьего Рима способствовала могуществу и укреплению Московского государства, царского самодержавия[652].

Эта идея выросла из героической истории Руси, устоявшей в тяжких битвах с врагами за свою независимость и суверенность. Отсюда проистекает уверенность в непоколебимости Московской державы, вера в ее высокое предназначение в мировой истории.

В 1472 г. Иван III женился вторым браком на племяннице последнего византийского императора Софье Фоминичне Палеолог (1455–1503). С ее появлением в семье Ивана III историки связывают новые трактовки сути власти как самим великим князем, так и элитой русского общества. Теперь московская власть все теснее связывала себя с византийским наследием, а Иван III открыто провозглашался наследником византийских императоров. В.О. Ключевский писал, что хитрая и умная Софья Палеолог могла внушить московскому государю лишь то, «чем дорожила сама и что понимали и ценили в Москве. Она могла привезти сюда предания и обычаи византийского двора… В Москве ей едва ли нравилась простота обстановки и бесцеремонность отношений при дворе, где самому Ивану III приходилось выслушивать, по выражению его внука, “многие поносные и укоризненные слова” от строптивых бояр»[653].

Жизнь великокняжеского двора начинает перестраиваться по образу и подобию двора византийских императоров. Вместо прежнего титула «Великий князь Иван Васильевич» Иван III именуется «Иоанн, Божию милостью Государь всея Руси и Великий князь» с перечислением всех подвластных ему земель. Меняется и герб Московского государства. С конца XV в. на печатях великого князя и государственном гербе появился византийский двуглавый орел, который сочетался с прежним московским гербом – Георгием Победоносцем. Москва обретала необходимые атрибуты независимого и авторитетного среди других стран государства.

Все больше утверждается царская идея, ярко выразившаяся в венчании на великое княжение внука Ивана III Дмитрия, которого после смерти сына Ивана Молодого великий государь всея Руси решил провозгласить своим «соправителем». По этому случаю в Москве 4 февраля 1498 г. были устроены невиданные торжества. Был составлен «Чин поставления Дмитрия», который позднее стал основой для всех последующих чинов «венчания на царство» русских государей.

Приведем красноречивую выдержку из этого исторического документа: «Посредине соборной церкви Пречистой (Успенский собор в Кремле. – Авт.) приготовили большое место, на котором происходит поставление святителей… А на том месте поставили три стула (т. е. три трона. – С.П.) – для великого князя, для внука и для митрополита. Стулья же великого князя и внука были покрыты белыми аксамитами с золотом… А на аналое, посередине церкви, положили шапку и бармы… И когда великий князь с внуком вошли в церковь, в передние врата, тут же в церковных вратах встретил их митрополит с крестом и благословил их крестом… И, подойдя к месту, великий князь и митрополит сели на свои места, а внук стоял у амвона… И затем великий князь и митрополит повелели внуку подойти к ним, и внук подошел к великому князю и к митрополиту… И встал внук на высшую ступень… И великий князь говорил речь свою митрополиту: “Ныне благословляю я князя Дмитрия при себе и после себя великим княжеством Владимирским, и Московским, и Новгородским, и Тверским; и ты бы его, отче, на великое княжение благословил”… И после речи поклонился внук до земли великому князю… И велел митрополит внуку взойти на свое место… митрополит, встав, благословил его крестом… И велел митрополит двум архимандритам, Спасскому архимандриту Афанасию да Чудовскому архимандриту Феогносту, принести себе с аналоя бармы. И, взяв у архимандритов бармы, дал их митрополит великому князю и ознаменовал крестом внука. И положил великий князь бармы на внука, и внук поклонился великому князю до пояса… [После молитвы] митрополит велел тем же двум архимандритам принести себе шапку. И взяв у архимандритов шапку, дал ее митрополит великому князю… И великий князь возложил шапку на внука, и внук поклонился великому князю до пояса… И сели митрополит и великий князь на свои места, а внуку великий князь повелел сесть возле себя. И поклонился князю до пояса, и сел на своем месте…»[654]