Русь: от язычества к православной государственности - Алексей Владимирович Лубков

Киевской Руси. Приглашая князей на княжение, община добровольно соглашалась на выплату им дани, рассматривая ее как справедливое вознаграждение за обеспечение выполнения княжеской властью основных обязанностей вооруженной защиты населения от военных опасностей и суда по земельным и иным вопросам.

По этому поводу справедливо писал С.Ю. Витте: «Отношения этих самоуправляющихся единиц к государственной власти заключались в сущности в том, что они платили ей дань, а от нее получали защиту от внешних врагов»[632]. В остальном общины были полностью самостоятельными и сами обустраивали свою жизнь.

Во времена Ивана III государево «тягло», которое тянули различные слои крестьянства (государственные, вотчинные, поместные, монастырские, вольные (черные), а также посадское население городов, носило тот же характер «дани» государству за воинскую защиту, суд, закон и правопорядок. Простой люд служил своим помещикам и вотчинникам трудом и повинностями, а они служили стране «кровью», защищая ее в бесконечных войнах.

При этом необходимо подчеркнуть, что крестьян, простых горожан, торговый люд связывали прочные личные социальные коммуникации. Они принадлежали к одной культуре, религии и несли общие тяготы службы государю. Острой сословно-классовой вражды практически не было. В этой связи не случайно, что русская элита не отгораживалась от народа высокими стенами родовых замков с гарнизонами, как это было в Европе, а жила в добротных, но без кричащей роскоши домах и чувствовала себя в безопасности в гуще таких же, как они, православных людей. Разумеется, их быт более богат, удобен, даже изыскан, но не резко контрастен быту большинства населения. И.В. Киреевский подчеркивал: «Русский человек больше золотой парчи придворного уважал лохмотья юродивого. Роскошь проникла в Россию, но как зараза от соседей. В ней извинялись, ей поддавались, как пороку, всегда чувствуя ее незаконность, не только религиозную, но и нравственную общественную»[633].

И боярин, и тем более дворянин не вольны. Их судьба, как и наша, в руках государя – простой люд видел в этом справедливость, столь характерную для общинного мировоззрения. Всесословное сплочение обеспечивалось также задачами общего отпора внешним врагам, угрожавшим независимости страны. И.В. Киреевский писал, что Русь состояла из небольших самоуправляющихся общин, каждая представляла «свой маленький мир», свое «согласие». Из этих миров «слагается одно общее огромное согласие всей русской земли, имеющее над собою великого князя всея Руси, на котором утверждается вся кровля общественного здания, опираются все связи его верховного устройства»[634].

Однако фундамент государства – общины, живущие на началах согласия между своими членами, и это общинное согласие распространялось по всей Руси и во многом обеспечивало согласие всесословное, которое стало мощной силой жизнестойкости русского государства.

Все без исключения население страны закрепощалось «службой государству» в различных формах и видах. В сельских общинах крестьяне были связаны «круговой порукой» оплаты податей и исполнения различных повинностей. Отход к другим землевладельцам утяжелял бремя государственных повинностей для оставшихся общинников, так как «тягло» оставалось в прежнем объеме. Поэтому общины не были заинтересованы в оттоке из них «старожильцев». Выход затруднялся уплатой значительного «пожилого» (плата за двор и пользование землей), причем размер его зависел от прожитых в общине лет. Выплата «пожилого» была обязательной и для вотчинных, а также поместных крестьян. Кроме того, они должны были погашать ссуду, которую брал для обзаведения собственным хозяйством у землевладельца каждый крестьянин[635].

Правительство поддерживало усилия землевладельцев по прикреплению крестьян к своей земле в интересах стабильности государственных доходов. В этом отношении интересы сельских общин и землевладельцев совпадали с государственными интересами. Причем если прикрепление к земле крестьян на государственных и дворцовых землях шло в основном через уплату «пожилого», то на вотчинных и поместных землях через погашение ссуды.

В Московском государстве существовало три типа землевладельцев: государь, церковь и служилые люди. Среди крестьян собственников земли не было. Даже «черные», «пустынные» земли крестьяне не считали своей собственностью. Своими они считали только продукты собственного труда на земле. Сформировались социальные слои крупных и мелких землевладельцев и огромной массы безземельного крестьянства, которое было необходимо прикрепить к местам постоянного проживания. К тому же территория Московской Руси постоянно расширялась, и потоки крестьян могли растекаться по новым землям, что сокращало число «тяглецов», а вместе с ними доходы государства.

Правительство приняло соответствующие меры: Судебник Ивана III (1497 г.) определил единый срок перехода крестьянина от одного землевладельца к другому – за неделю до Юрьева дня осеннего (26 ноября – после завершения всех сельскохозяйственных работ) и неделю после. Это было еще не закрепощение крестьян, а по характеристике В.О. Ключевского, чисто полицейская мера прикрепления их к земле[636]. Выдающийся историк С.М. Соловьев писал: «Прикрепление крестьян к земле – это вопль отчаяния, испущенный государством, находящимся в безвыходном экономическом положении»[637]. Удивительно точная и эмоциональная характеристика.

С конца XV в. в центре страны развернулась ожесточенная борьба землевладельцев за земли «черных» (свободных) крестьян. Черные волости интенсивно вытеснялись феодальным землевладением[638]. Феодалы вторгаются в поземельные отношения крестьян, ограничивают их права на землю, стремятся отделить от нее вольных землепашцев. Землевладельцы проводят обмеры крестьянских земель, а новые «припаши и росчисти», освоенные крестьянами после составления писцовых книг (государственные реестры земельной собственности), изымали в свою пользу и предоставляли их крестьянам во временное пользование за оброк[639]. Крестьянство становилось все более бесправной частью населения.

Вместе с тем Иван III был сторонником социальной справедливости, что нашло отражение в своде законов Московской Руси – Судебнике 1497 г. Задолго до завоеваний Великой французской революции Судебник Ивана III, по сути, провозгласил равенство всех перед законом. Он не давал никаких привилегий перед ним знатным и богатым людям. Судебник обеспечил участие представителей общины в суде: статья 58 гласит «А без дворского, без старосты и без лутчих людей суда наместникам и волостелям не судите»[640]. Это был своеобразный прообраз суда присяжных. Для доступности суда простым людям пошлины были снижены в пять раз. Судьям давался строгий наказ быть объективными и внимательными к жалобам населения: «А каков жалобник к боярину приидет и ему жалобников от себе не отсылати, а давати всем жалобникам управа»[641].

Под страхом строгих наказаний категорически запрещались «посулы», то есть взятки. Иван III был последователен в реализации общинных идей справедливости. При Иване III формировался не только служилый класс, но и прообраз чиновничества. Во второй половине XV в. расширилось число служащих княжеской канцелярии. На первых порах по традиции в ней служили представители духовенства, как люди грамотные и освоившие письмо. Они именовались дьяками и подьячими. Постепенно при Иване III дьяков перестали набирать из церковной среды. Их заменяли светскими лицами, чаще всего из «детей боярских».

Причем дьяки и подьячие получали за свою службу земли и по общему правилу, как землевладельцы, обязаны