Большие деньги - Джон Пассос

– Ну, если только смогу, а мой шофер найдет дорогу.

– Вы, конечно, приедете, – сказал Марголис, увлекая за короткую белоснежную пухлую ручку Эрвина Гэрриса в ресторан.

Элегантно одетые люди глядели им вслед. Потом переводили свой взгляд на Марго и Эгнис.

– Пошли отсюда поскорее, расскажем все Тони. Они, вероятно, принимают нас за каких-то эксцентриков, – прошептала Марго на ухо Эгнис. – Я и понятия не имела, что встречу здесь Марголиса.

– Ну разве не чудесно? – воскликнула Эгнис.

Обе они были настолько возбуждены неожиданной встречей, что кусок не лез им в горло. Вечером, когда они вернулись в Санта-Монику, Марго сразу легла в постель, чтобы как следует выспаться и отдохнуть к завтрашнему дню. Ведь завтра у нее такая важная встреча.

Утром, когда они приехали на территорию киностудии в четверть десятого, оказалось, что мистер Марголис никого об их приезде не предупредил. Никто ничего не слышал о назначенной им встрече. Пришлось подождать с полчаса. Эгнис так расстроилась, что с трудом сдерживала слезы.

– Могу поспорить, этот тип либо сильно накачался и обо всем забыл напрочь, или с ним стряслось что-то другое! – натужно засмеялась она, чувствуя, как холодит у нее под ложечкой.

Тони уже завел мотор, чтобы ехать назад – не к чему Марго торчать у всех на виду у ворот киностудии, – когда вдруг к ним подкатил сделанный по спецзаказу белый «пирс-эрроу» городского типа, а в нем на заднем сиденье восседал с важным видом Марголис, в белом фланелевом костюме, в белом берете. Он сначала стал пристально разглядывать их «роллс-ройс» и, увидав рядом ее, по-видимому страшно удивился. Он постучал по окошку автомобиля своей тростью с фарфоровым набалдашником, чтобы привлечь к себе внимание. Выйдя из машины, он направился прямо к ней, бесцеремонно взял под руку.

– Я никогда не приношу извинений… Иногда мне просто необходимо заставить людей ждать себя. Пойдемте со мной. А ваша подружка пусть заедет сюда часов в пять… Нам с вами нужно поговорить о многом, я должен показать вам всю студию.

Они поднялись на лифте продолговатого, ничем не примечательного здания. Он провел ее через несколько комнат, в которых молодые люди в жилетках работали за чертежными столами, стенографистки что-то перепечатывали, актеры, сидя на скамьях, ожидали своей очереди.

– Фрида, – бросил Марголис на ходу секретарше, сидевшей за большим письменным столом в последней комнате, – пробы для мисс Доулинг, живо!

Он привел ее в свой кабинет, увешанный китайскими картинами. Посредине комнаты, в фокусе желтого пятна, исходящего от специальной мощной лампы, стоял большой готической резьбы стул, подальше, у стены – громадный, тоже резной, готический письменный стол.

– Садитесь, прошу вас… Марго, дорогая, как бы вам потолковее объяснить, какое большое удовольствие смотреть на лицо, не искаженное камерой! Прежде всего вы не должны чувствовать никакого напряжения, это точно… Не обращайте на камеру никакого внимания. Чисто кельтская свежесть в сочетании с беззаботной благородной Испанией… Сразу видно, что вы никогда еще прежде не стояли перед камерой… Простите меня…

Опустившись в массивное кресло, за столом, он поднял телефонную трубку. Время от времени в кабинет входила стенографистка, записывала то, что он диктовал ей тихим голосом. Марго все сидела, сидела, ожидая, когда же все это закончится… Кажется, этот несносный Марголис вообще забыл о ее присутствии. В комнате было тепло, даже душно, и у нее начали слипаться глаза. Ей стоило больших усилий бороться с охватывающей ее дремой, держать открытыми тяжелые веки. Вдруг Марголис, прыгнув от стола к ней, сказал:

– Ну, дорогая, пошли вниз…

Марго немного покрутилась перед камерами в какой-то комнате в подвале, где пахло штукатуркой. Потом Марголис повел ее на ланч в ресторан на территории студии, в котором было полно народу. Почти все поднимали головы от тарелок, чтобы посмотреть, что за девушку привел Марголис. За столом он интересовался ее жизнью на громадной сахарной плантации на Кубе, о первоначальном этапе жизни дебютантки в Нью-Йорке. Потом долго разглагольствовал о Карлсбаде, Баден-Бадене и Мариенбаде, о том, как южной Калифорнии все же удается покончить с ее смешной вульгарностью.

– У них здесь есть абсолютно все, что только пожелаете, все на свете.

После ланча они пошли в проекционную, чтобы посмотреть пробы. Там оказался и мистер Гэррис с сигарой в зубах. Все молча взирали на экран, на большое, то землистого цвета, то белоснежное лицо Марго, на ее широкую улыбку, повороты головы, тела, на то ее открытый, то закрытый рот, на вытаращенные глаза. От этой демонстрации Марго становилось не по себе, хотя до сих пор ей нравилось глядеть на свои фотографии. Но сейчас она никак не могла привыкнуть к этим крупным планам – какая она все же большая. Время от времени мистер Гэррис произносил что-то невразумительное, ворчал, и конец его сигары озарялся красной дужкой. Марго сразу полегчало, когда демонстрация проб завершилась, и они снова сидели в темноте проекционной. Включили, наконец, свет и все потянулись к выходу мимо киномеханика с красной физиономией, в жилетке, стоявшего в открытых дверях своей каморки с аппаратурой. Он внимательно посмотрел ей вслед, когда она прошла мимо него. Трудно сказать, понравилась она ему или нет.

На лестничной площадке Марголис с равнодушным, холодным видом протянул ей руку.

– До свиданья, моя самая дорогая Марго. Меня ждут сотни людей.

«Наверное, на этом все и закончится», – подумала про себя Марго. Но Марголис еще не закончил.

– Уладите все детали с Эрвином… В этом бизнесе я не понимаю ни бельмеса… Надеюсь, вы проведете сегодня день отлично…

Он повернул назад в проекционную, размахивая на ходу своей тяжелой тростью. Гэррис объяснил ей, что Марголис ее при необходимости вызовет, а тем временем они займутся составлением контракта. У нее есть свой агент? Если нет, он рекомендует связаться со своим другом, мистером Хардбейном, и он непременно позаботится о ее интересах.

В своем кабинете Гэррис занял место за столом напротив нее. Рядом с нею сидел мистер Хардбейн – с худым лицом, и с какой-то насмешливой манерой поведения. Через несколько минут она уже изучала свой контракт сроком на три года с жалованьем триста долларов в неделю.

– Ах, Боже мой, – вздохнула она, – боюсь, что я не выдержу такого продолжительного срока, ужасно устану от такой работы… Нельзя ли пригласить сюда миссис Мандевилл, мою компаньонку, чтобы все ей объяснить? Я ничего не понимаю в таких делах.

Она позвонила Эгнис, и пока та добиралась до студии, она беседовала с этими двумя джентльменами, в основном, о погоде.

Эгнис оказалась на высоте, ничего не скажешь. Она долго разглагольствовала о прежних деловых обязательствах, о важных сделках, о заботах о недвижимости, доказывала, что названная сумма явно не достойна такой актрисы, как Марго, и что ей придется отказаться от круиза по всему миру, и что если она и соглашается принять участие в съемках картины, то только ради того, чтобы сделать одолжение своему давнему другу мистеру Марголису. Конечно, мисс Доулинг привыкла во время работы идти на определенные жертвы, как и сама она, Эгнис, и поэтому готова трудиться не покладая рук, чтобы непременно добиться такого успеха, на который все рассчитывают. И она, несомненно, своего добьется, так как если веришь всем ничем не запятнанным сердцем в Бога, то Он никогда не оставит и всегда все сделает так, как должно быть. Потом она долго толковала о том, какой страшный грех неверие, и только около пяти часов вечера, когда контора закрывалась, они направлялись к своей машине. Эгнис несла в сумочке контракт сроком на три месяца и с жалованьем пятьсот долларов в неделю.

– Надеюсь, магазины еще не закрылись, – с облегчением сказала Марго. – Мне нужно купить что-нибудь из одежды.

Рядом с Тони на переднем сиденье устроился какой-то незнакомый им тип с серым жестким лицом, с белокурыми волосами, в дорожном костюме.

Марго с Эгнис уставились с заднего сиденья в его толстую шею.

– Отвези нас к магазину «Таскера и Хардинга» на Голливудском бульваре… магазин парижской моды! – приказала Эгнис Тони. – Ах, как чудесно! Ты сейчас накупишь себе кучу модной одежды, – прошептала она на ухо Марго.

Когда Тони высаживал незнакомца на углу Голливудского бульвара и Сансет, тот, чопорно, словно палка, поклонился и зашагал по широкому тротуару.

– Тони, сколько раз я говорила тебе, никогда не подсаживать незнакомых людей в мою машину… – начала было упрекать своего шофера Марго.

Они с Эгнис до того его извели по дороге домой, что он взбрыкнул, и заявил им, что все, баста, завтра он от них съезжает.

– Вы только и знаете, что эксплуатировать меня и мешать моей карьере. Между прочим, это был Макс Хирш, австрийский граф, знаменитый игрок в поло.