Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей

— Хорошо, что она не за нами. А сейчас я попрошу третий мир раскидать вас по домам. Сегодня каждый ждёт скорую помощь с пострадавшим человеком. С разбитой головой или поломанными ногами, не знаю, только шума должно быть много. Сразу за тем человеком явятся наши богомольные бабки, как хоккеистки за варёной колбасой…

Смешок прокатился по внимательно слушавшим Александрам, и я продолжил:

— Главное, узнать кто, откуда и куда. Кто это, тётка или дядька. Откуда из города привезут. Куда засунут в больнице, в какую палату или что тут у них за боксы. Помните: у нас на всё про всё пять дней. За это время мы должны найти человека, выручить его из больницы, узнать из какого мира его закинуло, и вернуть домой. Вопросы? — строго спросил после того, как объяснил задание.

— Куда бежать, когда узнаем? — загомонили Александры.

— Если всё узнаете быстро и точно, мчитесь туда, откуда привезут человека. Там тоже народа будет уйма, так что, не промажете. А если сегодня не успеете, завтра вместо школы пойдёте искать. Все собираемся рано утром в моём мире в дедовом сарае. Теперь всё ясно?

И бойцы согласились с моим планом действий.

— Заткнуть уши! — скомандовал я, и все сразу развернулись ко мне спинами и подняли к головам перепачканные футболом и чехардой руки.

Я попросил Даланий разослать всех, кроме меня, по своим мирам, и через мгновение на площадке перед больницей остались только мы с Александром-третьим.

— Завтра приходи к деду пораньше, и если кто первый явится с бедовыми вестями, мигом ко мне. А то, мало ли. Просплю или ещё что, — попросил весельчака, из-за которого мне сломали пару рёбер. — Может в горячке буду валяться, переваривая твой подарочек. И это… Со мной полетишь в пещеру, чтобы меньше спрашивал и собрания собирал.

Третий кивнул и опустил виноватую голову.

— Прости. Не знал, что они… — начал он оправдываться, но я перебил.

— Заткнуть уши, — скомандовал и, увидев, что мячик свой он всё-таки посеял, улыбнулся.

Глава 40. Беда не приходит одна

После просьбы Даланию перенести в родной мир, я почти до самой темноты ждал у больницы хоть каких-нибудь признаков беды, но тщетно. Не отключившийся, слава Богу, Скефий бережно таскал меня к деду во двор и обратно, чтобы предупредить Павла, что беда уже грянула, и мы каждый по своим мирам приступили к её поиску. Дед начал было собираться в поход на розыск хоккеисток, как мы в шутку дразнили бабулек с клюками, целыми днями сидевших на скамейках запасных рядом с универмагами и ожидавших завоза колбасных дефицитов, но я отговорил его.

«Жди вестей. А я обратно в Третью», — велел ему, но он засомневался, что именно в эту больницу привезут путешественника с того света в наш мир. Пришлось в подробностях описывать и встречу с Доброй, и часы Угодника в её руках, и голоса в голове.

Наконец, когда он отстал от меня и начал креститься, я прямо у него на глазах улетел в больницу. Позднее собирался попросить мир протащить меня низко над городом, чтобы высмотреть богомольных бабулек, но передумал. То ли из-за рёбер, то ли из-за сумерек, то ли боялся пропустить карету скорой помощи, а может, просто, устал. Скорее всего, не поверил в то, что беда нагрянула в Скефий, а он ни слухом ни духом и продолжает выполнять мои капризы.

Когда потерял надежду на прояснение с бедой, попросил мир перенести меня домой на диван, а если кто-нибудь будет в комнате, пусть они ничего увидят. Скефий выполнил и эту просьбу, наверно, со скидкой на только что поломанные рёбра, и я, как был обутым и перепачканным, так и заснул на диване, не раздеваясь и не разуваясь.

* * *

— Вырастила же на свою голову. А ну вставай! — получил я в пять утра мамкин пинок, а может хук правой, и пулей слетел с дивана.

— Мам, ты что, в самом деле? — начал продирать глазки, заодно вспоминать предыдущий день.

— Я в семь вечера вышла – сандалий нет. Я в восемь вышла – сандалий нет. Я в девять, как дура с Сергеем на руках вышла, а на пороге ни сыночка, ни сандалий. Я в десять, в одиннадцать, в полночь!.. А он разлёгся на диване и в сандалиях спит. Мало того, ещё и грязный, как поросёнок. Побили тебя, или что вчера приключилось, ирод царя небесного? Ты что с малых лет вытворяешь? Я мимо тебя весь вечер ходила, так получается? Когда домой припёрся? Во сколько, я тебя спрашиваю? — всё шипела и шипела мамка, как перегретая сковородка, заждавшаяся масла, наверное, боялась кричать в голос, чтобы не разбудить папку и Серёжку.

— Мам, сядь пожалуйста. Мне надо тебе кое-что сказать, — попросил я маму, и она обессилено опустилась на диван.

— Что-то опять увидел, сынок? — забеспокоилась она, мигом забыв о походах за сандалиями.

— Не могу пока ничего сказать, но где-то нужна моя помощь. Ты должна понять, что не из баловства всё делаю, а всерьёз. В школу сегодня не пойду. Не могу туда идти, пока не выясню, где вот-вот осиротеют дети. Ты мне веришь, мам?

А мама сидела, молчала и редко всхлипывала по неведомой причине, о которой думать я был не в состоянии. Голова была занята бедой, а где-то в груди нестерпимо жгло или от сломанных рёбер, или так болела душа.

Наконец, мама встала и вышла из комнаты, а я поплёлся на веранду чтобы поставить сандалии на место, а потом сходить умыться из дворового крана.

Когда снова вошёл в дом, меня встретила мама с полотенцем и чистыми вещами в руках.

— Вытирайся и переодевайся. Если уже по-взрослому разговариваешь, значит, вырос. Давай условимся, что ты всё будешь мне рассказывать, а я не буду за тебя переживать. А сейчас съешь что-нибудь и ступай, — сказала она, а у меня язык не повернулся возразить, что ничего рассказывать не смогу ни сегодня, ни завтра, но и обманывать её у меня тоже не было желания.

Я съел всё, что приготовила мама, и до пробуждения младшего брата успел умчаться к Павлу, чтобы вместе с ним ожидать тревожные мировые вести.