Танец с чашами. Исход Благодати - О. Зеленжар

Эльбрено присел на корточки:

– Не собираюсь извиняться. Этот ничего не должен был заподозрить.

– А он что? – спросил оранганец, присев рядом с блондином.

Асавин пожал плечами. Это, конечно, не волчья яма, но такие травмы быстро сведут в могилу кого угодно.

– Жаль, – вдруг сказал мальчик, и Асавин удивленно посмотрел на него. – Он знал, как помочь мне, и очень хотел этого…

Из ямы раздался стон, по спине Асавина поползли холодные мурашки. Все-таки живой. Надолго ли? Наклонившись, он сдернул ковер, скрывающий тело, и обомлел.

Три деревянные пики пронзали Морока насквозь, заставляя стонать от боли, один обломок торчал из бедра. По всем признакам даже несведущий во врачевании Асавин сделал вывод, что раны несовместимы с жизнью, но его поразило далеко не это. Наверное, это сон.

Темно-голубая кожа, с прожилками зеленых вен. Длинный гибкий хвост, оканчивающийся скорпионьим жалом. Там, на горе обломков и острой щепы корчился от боли совсем не человек.

Глава 19

Как только бои окончательно стихли, и протекторы организованными шеренгами двинулись обратно к форту, подбирая раненых, Кеан почувствовал, как заныло помятое тело и вкрапления мокрых ожогов, оставленных внезапным взрывом. Боль заостряла мысли, развеивая горечь самоистязания. Она стала его якорем.

По пути молодой протектор подобрал Пригара. Старый конюх предложил добить его.

– Порченный, – ворчал он, разглядывая обожженный бок. – За ранами надыть следить, а коли оклемается, то кто знат, мож брыкаться будет. Кому он тепереча нужон? Давайте-ка мы его, сэр, лучше на убой пустим.

– Нет, – отрезал Кеан. – Сделай что сможешь.

Он еще раз посмотрел в большие темные глаза коня, с горечью подумав: «Как же это неприятно, обрекать на смерть тех, кто этого не заслуживает».

– Нет, – чуть тише сказал он. – Сделай, как считаешь нужным. Подбери замену.

– Даже не знаю, чего вам предложить, зверей одного за другим гробите, – проворчал конюх. – Вона, возьмите тогда ее, – он указал на темно-гнедую кобылу. – Орешка. Мы ее несчастливой зовем, трех всадников пережила. Вы будете друг друга стоить.

И он расхохотался, всхрюкивая, словно боров. Кеан поморщился, глянул еще раз на кобылу и махнул рукой, но чтобы конюх не распоясывался, рыкнул:

– Что за еретические суеверия? Побалуй мне тут!

Смех сразу оборвался в бормотания оправданий. То-то же. После Кеан хотел было направиться к лекарю, но увидев, что старику сейчас не до ушибов и царапин, передумал. Перетерпит, он же все-таки мужчина. В мысли сразу же плавно вошла Настурция. Вода стекала по ее крутым бедрам и упругим грудям, в глазах – горячее желание, губы звали прикоснуться к ним… Кеан одернул себя. Нельзя навлекать на девушку беду.

Он промучился два дня, снедаемый желаниями, а на третий все-таки не выдержал. Подкараулил ее в купальне и тихо шепнул, пока не унеслась прочь:

– Я буду ждать тебя в молельне.

После всего, что Кеан узнал о судьбе Примулы, он был уверен, что она не придет, но надежда – последний оплот. Он ждал ее, и она явилась несмотря на опасность, страх и боль. Первым же делом Кеан обнял ее и прильнул к губам, как давно и хотел. Они не проронили ни слова, словно каждый наполненный смыслом звук способен был уничтожить очарование момента и навлечь беду на их головы. Они занимались любовью под тихий шорох камня, треск свечей и шуршание нагретой телами ткани. Насытившись, они долго лежали телом к телу. Кожа Дайре была обжигающе горячей, а от волос пахло подвалом и паром.

– Тебя приписали к прачкам? – спросил Кеан, нарушим магию безмолвия.

– Что, сильно пахнет? – спросила она, а затем, не дожидаясь ответа, показала руки. – Вот, в кровь истерла…

Он увидел алые мозоли, потрескавшиеся ногти и пузыри ожогов. Руки крестьянки.

– Теперь я прихожу в купальни только чтобы принести чистое белье и унести грязное, – сказала девушка, стыдливо спрятав натруженные пальцы в кулачок. – Грандмастер не хочет, чтобы я кого-то ублажала, и я даже рада, знаешь… Если б еще прачки не были такими злыми… Клюют меня каждый день, как стервятники…

Кеан посмотрел на ее сжатую в кулак руку, на растрепавшиеся волосы и подумал вдруг, что он ужасно поступает с ней. Ссылка в прачки – не самое плохое, что могло бы произойти, но что случится с ней, если они продолжат? Рано или поздно их связь будет обнаружена, и тогда Дайре жестоко поплатится. От подобных мыслей внутренности скрутило, как от злой отравы.

– Слушай… – начал было он, но Дайре оборвала его, положив голову на плечо:

– Расскажи, что ты делал все эти дни… Вижу, у тебя полно новых синяков и ожоги в придачу. Ты снова подрался?

– Нет… – сказал Кеан и тут же осекся. – Да… То есть, нет…

Она рассмеялась, взъерошив ему волосы:

– Ты что, был пьян?

– Просто не знаю, считается ли дракой подавление восстания, – он пожал плечами.

Ее лицо мгновенно стало серьезным:

– Понятно. Топтал горожан, значит?

– Да, и они, как видишь, вовсе не беззащитные ягнята.

Кеан смолк, вспоминая похожую на пену толпу, залитую кровью площадь и удары из темноты.

– Это было ужасно, – признался он. – Когда-то отец оправлял меня в поле с косой, и я с удовольствием трудился несколько часов кряду, но люди не трава. Кассий сказал, что всем сначала худо, а потом привыкаешь… Сказал, что скоро сердце будет биться ровно, как на казни еретиков.

– Не слушай его! – Дайре вскинулась с его плеча. – Я же говорила, он подлец! А ты, – она взяла его за подбородок. – Ты другой, у тебя осталось сердце. Поэтому я тебя и полюбила.

По телу растеклось блаженное тепло, и стало еще сложней сказать те слова, что он намеревался.

– Слушай, – начал Иллиола. – Я не знаю, что с нами будет дальше. Поэтому лучше прекратить эти встречи…

Он не успел договорить, она уже снова вскинулась и яростно зашипела:

– Чтооо?!

Ее пальцы впились ему в плечи.

– Трахнул, как уличную девку, и теперь говоришь такое? Кому будет лучше? Тебе?

Кеан вздохнул:

– Ты не поняла…

– Все я поняла! – Дайре засуетилась, собирая раскиданную одежду. – Это ты ничегошеньки не понимаешь!

– Погоди! – он схватил ее за руку. – Я хочу тебе добра.

– Пусти, – Дайре вывернулась из хватки и посмотрела на него горящими от ярости глазами. – Лучше уж скажи прямо – ты струсил. Не знаешь, что будет с нами, и боишься. Я пятно на твоей гладкой маске. Плюнуть и растереть, да?

– Нет, я…

– Трус, – зло сказала она. – Вот что ты скажешь про рыцаря, что бежит с поединка. Хорошо, я приму твое решение. Я умная девочка.

Она сделала несколько шагов к двери, и, гордо вскинув подбородок, бросила:

– А еще я смелая.

Она исчезла, оставив Кеана в смятении чувств. Что он сделал не так? Хотел ей добра, но вызвал только обиду и ярость. Вот бы понять это таинственное женское сердце! Словно толкуешь с чужестранкой. Его еще никогда не упрекали в трусости.