Поединок (сборник). Выпуск 14 - Леонид Млечин

Верхнюю палубу, властвуя на ней безраздельно, облизывали волны, но там, за стальной обшивкой, жили и дышали, наперекор трудностям и стихии, напряженно работали люди.

Сорокалетний командир корабля капитан первого ранга Олег Введенский внимал окружающему, до поры не вмешиваясь в царившую вокруг деловую суету. Штурман мало-помалу счислял нужный курс, от командиров БЧ по трансляции исправно поступали доклады.

Но был в этой идиллии пренеприятный, хлестнувший по нервам каперанга момент, когда трудяга-штурман, откачнувшись от микроскопически маленького своего столика с расстеленной на нем бледно-голубой картой и разбросанными в кажущемся беспорядке лекалами, циркулями и графитовыми карандашами, сообщил в унынии, что цель утеряна.

— Догадываюсь, — невесело пробасил Введенский. — Запросим борт.

Барражируя всего в каких-то полуторастах метрах над акваторией, все время держа под наблюдением столь удачно обнаруженную цель, Ан-24 качнулся с крыла на крыло. Корабль был еще далеко, к тому же отклонился от курса, и нужда заставляла экипаж «ласточки» выходить на приводные радиостанции, чтобы получить точные координаты широты и долготы, по которым сторожевик пройдет к цели как по нитке.

— Значит, так, орелики... — командир «ласточки» расслабленно откинулся на довольно-таки жесткую спинку кресла. — Вызываем вертолет. Он и подсветит морякам. А позволят условия — и подцепит пассажиров. Возражения? Возражений нет. Значит, принимается.

В ГКП сторожевика тоже не дремали, и Введенский, получив от вахтенных радиотелеграфистов точные координаты цели, теперь довольно потирал руки: худо-бедно, а корабль приближался к месту, и пяти-шестиметровые волны были ему в пути не помехой.

Теперь и Джеймс, придя в себя после случившегося с Рыжим, слышал, как время от времени, грохоча моторами, над головой проносился самолет. Зная наперед, какая его постигнет участь, и рассчитав все, что было возможно в такой дохлой, тупиковой ситуации, он предусмотрительно опорожнил карманы, скинул за борт все лишнее, что косвенно указывало на цель предпринятого им путешествия, потом содрал с бездыханного Рыжего его латанную во многих местах рыбацкую куртку и напялил ее поверх своей одежды, чтобы при задержании выглядеть перед пограничниками не этаким ангелом с прогулочного катера, а взаправдашним рыбаком, решившим наловить свежей камбалы.

Рыща взглядом по ограниченному пространству плота, почти затопленному рано пришедшими сумерками, он с трудом приподнял тяжеленное тело Рыжего и в два приема, отчаянно напрягаясь, перевалил его за борт. Теперь ничто не напоминало о недавнем присутствии здесь второго. Оставалось сделать последнее — расстаться с тем, с чем Джеймс не расставался никогда. Минуту или две он ласкал пальцами бугристые стенки «дипломата» с центральным цифровым замком, медлил, внимая тягучим думам, которые появлялись одна за другой в его голове. Потом рывком, не глядя, опустил руку за борт, и «дипломат», даже не булькнув, ушел в пучину, исчез, словно его не было.

«Как все в этом мире призрачно! — усмехнулся Гаррисон, сжимая виски. — Призрачно и непрочно. Где Аризона, где Гавайи? Где ты, цветок гамбургских оранжерей, посылающий вызов всему живому? Господи!..»

Вертолет плыл, словно несли его не металлические лопасти, а крылья ангела.

— Проходим над целью, командир!

— Вижу! Передайте на корабль...

Введенскому тотчас сообщили: «Держите на «мигалку», висим над целью». Пока корабль не вышел на цель и репитер лага отсчитывал предельно возможную для таких условий скорость, каперанг с чувством прихлебывал норовящий выплеснуться чай. «Есть два удовольствия в жизни, — рассуждал он, вжимаясь от бортовой качки и быстрого хода корабля в подлокотники кресла. — Это добротно сделанное дело и... чай. Семья, выслуга, авторитет — это само собой. Но чай...»

Он ждал, когда вахтенный или сигнальщик известят: «Вижу «мигалку» вертолета», — и когда это сообщение поступило, по внутрикорабельной трансляции, отдаваясь во всех отсеках, грянул голос каперанга:

— Корабль — к задержанию! Осмотровой группе приготовиться...

Поднять на корабль вымотанного штормом пассажира и принайтовать к правому борту спасательный плот осмотровой группе труда не составило.

«Ходу, ноженьки, ходу!»

Беззаветно чтивший Высоцкого, каперанг Введенский приник к плашке микрофона:

— Экипаж благодарю за службу! Корабль — в базу!..

Игорь Скорин

Ошибка в диагнозе

Из следственной практики

Костя Башарин, бригадир слесарей, в это ноябрьское утро вышел из дому пораньше. Вчера договорился с ребятами собраться перед работой, обсудить бригадные дела. Добираясь из поселка к шоссе, в придорожной канаве заметил человека. Присмотрелся. Пашка Кошкин из его бригады. Он не мог ошибиться. На весь завод только у него была эта затасканная, в масляных пятнах, когда-то белая, брезентовая куртка, подшитая вытертой овчиной, стоптанные до самых задников кирзовые сапоги, шерстяной малиновый шарф да суконная шапка-финка с кожаным козырьком.

— Ну, все! Дошел работяга до ручки, раз при дороге валяется, — пробормотал бригадир, спустился в канаву и дернул за рукав куртки. Рука, согнутая в локте и засунутая за борт, не шевельнулась. Башарин попытался рывком поднять Кошкина на ноги. Пашкино тело оторвалось от земли, но так и осталось скрюченным. У Башарина неприятно екнуло сердце, и он просунул руку под куртку Кошкина, решил пощупать его сердце. Под толстым шарфом и овчиной было холодно, рука попала в какую-то вязкую влажность. Высвободив руку, Костя увидел, что вся его ладонь и пальцы вымазаны кровью. Он отступил от тела на несколько шагов, вытер руку платком. Собрался было бежать, но поборол страх и снова подошел к телу. Оттянул шарф, набухший кровью, и на сине-белой шее, там, где сонная артерия, заметил крохотную ранку, из которой вытекло несколько капель сукровицы.

— Ты чего, Коська, тут торчишь? Али потерял что?

Бригадир оглянулся. К нему подходил дядя Федя, механик из сборочного.

— Беда, дядя Федя! Павла Кошкина убили.

— Ты чего мелешь, парень?

— Да вот, погляди сам, — Костя указал на канаву, потом на окровавленный платок. — Уже закоченел весь. Я хотел пощупать сердце да весь в кровище и вымазался. Ты, Федор Карпыч, беги поскорей да от автобусного круга позвони в милицию.

Башарин в ожидании продрог и все думал, что же случилось с Кошкиным. Мужик он был вроде тихий, попивал только, не шпана, не хулиган. «Кто же его? И за что?» Затушив очередную сигарету, вздохнул с облегчением: наконец подъехал милицейский «газик». Старший из группы отрекомендовался следователем прокуратуры, внимательно выслушал Башарина. Подошла еще одна машина, и следователь направился к ней, а Костя спросил у шофера «газика»: