Доктор Есениус - Людо Зубек

— Ты говоришь, никто не заботится о раненых в госпитале? Ради бога, почему? Ведь там есть врачи и фельдшеры.

— Да, только теперь мало кто решается выйти из дому. Каждый боится за себя. И врачи. Только доктор Борбониус в госпитале Но он не может справиться один.

— Я отправлюсь туда, — быстро решил Есениус. — Пойду в госпиталь.

Никто из профессоров не противоречил. Они одобрили решение ректора, хотя некоторые считали, что лучше бы ему подумать о себе. Но не решались сказать об этом, чтобы не ухудшить и без того тяжелое состояние Есениуса.

— И я пойду с вами, — решился Вавринец.

Но Есениус покачал головой.

— Я думаю. Вавринец, вполне достаточно, если я пойду одни. У тебя есть неотложные дела дома.

— Я пойду домой за инструментами и узнаю, что там нового. Потом отправлюсь с вами.

Есениус был тронут. Он не отговаривал Вавринца, он знал, что решение молодого врача так же твердо, как его собственное. Необходимо сохранить человеческие жизни, даже если придется заплатить своей.

Они зашли в дом Адамеков в конце Железной улицы.

Пани Зузанка, одетая, сидела в кухне при свече, коротая в ожидании мужа время за книгой. Кухня выходила окнами во двор, поэтому пани Зузанка могла не опасаться, что свет, проникающий сквозь щели, ставен, привлечет какого-нибудь запоздалого ночного гостя. Книга, которая лежала перед ней, была «Хроника о печальной кончине Гвискарда и Сигизмунды, дочери короля Салернийского, весьма жалостная история». Эта книга в те годы была очень любима, и ее можно было найти в любом доме. И пани Зузанка читала ее уже третий раз. Но сегодня она никак не могла сосредоточиться на горестной судьбе двух влюбленных сердец, которые нашли наконец утешение, соединявшись после смерти. Она старалась читать, но замечала, что мысли ее витают где-то далеко и она ничего не помнит из прочитанного. При каждом звуке, доносившемся с улицы, она вздрагивала, думая, что возвращается Вавринец.

Ее немного удивило, что муж пришел с ректором Есениусом. Ее удивление сменилось страхом, когда муж объявил, что немедленно должен отправиться в госпиталь. Но только румянец, заливший ее прекрасное лицо, выдал ее волнение. Первым движением пани Зузанки было воспротивиться этому, постараться сберечь мужа, не позволить ему подвергаться опасности, но она не выдала своих чувств. Только испытующе взглянула на мужа и промолвила:

— Иди, иди, Вавринец, это твой долг. Обо мне не беспокойся. Я в доме не одна… Нет, я пойду с вами и помогу перевязывать раненых. Ведь вы возьмете меня, ваша магнифиценция?

В ее голосе и взоре было столько твердой решимости, что Есениус не возражал. Он сказал, что решать должен Вавринец.

Так оба доктора вместе с женщиной вышли на пражские улицы. Вавринец в одной руке нес фонарь с дрожащим огоньком, другой, спрятанной за пазуху, сжимал ящик с инструментами. И ректор нес под плащом свои инструменты.

Не раз пробирался Есениус в ночные часы по пражским улицам, но никогда еще его не снедала такая тоска. Ему казалось, что все вымерло. Дома глядели на улицы и площади темными глазницами окон, из-за которых не пробивался ни единый луч света. Жители дрожали от страха и не могли уснуть, ожидая, что вот-вот перед домом послышатся крики и стук в ворота. А в комнате только старики, мужчины и дети. Молодые девушки и женщины цепенеют от страха, забившись куда-нибудь на чердак или в погреб, спрятанные под ворохами соломы, под сеном или просто под грудой тряпья. Зубы стучат от страха и от холода, а сырой туман проникает до самых костей…

Но все это наши ночные пешеходы только предполагали, потому что из темных и молчаливых домов на улицу не проникало никаких признаков жизни. Только когда наемники оглушительно барабанили в ворота, со двора слышался собачий лай.

Дома не выдавали никому своих тайн, но улицы являли редким прохожим невиданные картины. Только офицерам удалось устроиться на ночлег в домах. Унтер-офицерам и простым солдатам пришлось устроиться на ночлег под открытым небом. Чтобы хоть немного согреться, солдаты разложили большие костры.

Когда наши путники приблизились к первому костру, панн Зуэанка надвинула капюшон низко на лицо и высоко подняла воротник короткого мехового жакета. Но один из солдат, которые расположились на бочонках и больших камнях около весело потрескивающего огня, заметил их и воскликнул:

— Это что за привидения бредут сюда!

Кое-кто из солдат лениво оглянулся.

— Бросьте в костер что-нибудь сухое, чтобы нам лучше разглядеть красотку! — раздался какой-то пьяный голос, и сразу же нашлось несколько охотников, которые бросили в костер два резных стула. С вечера они жгли бочонки, найденные у лавки мясника, а когда всё спалили, принялись ломать ворота, ставни и заборы. Наконец ворвались в ближайший дом и стали выбрасывать в окна столы, стулья, кровати… Теперь все пошло в костер.

Солдат, который первым заметил их, закупорил деревянную флягу, из которой пил, и преградил доктору дорогу.

— Куда так спешите, поздние прохожие? — спросил он хриплым голосом, не спуская нахальных глаз с Зузанки.

Зузанка отвернула лицо.

— Мы доктора и идем в госпиталь спасать ваших раненых и умирающих товарищей, — ответил с достоинством Есениус и хотел идти дальше.

Но теперь им преграждало дорогу несколько человек.

Слова Есениуса немного утихомирили солдат. Если бы с врачами не было Зузанки, их бы оставили в покое. Но такую редкую добычу наемники не хотели легко выпустить из рук.

— А эта красотка? Докторша, что ли? — спросил с насмешкой пьяный солдат, указывая пальцем на Зузанку.

Зузанка отступила на шаг и спряталась за спину своего мужа.

Вавринец поставил фонарь наземь, чтобы освободить на случай необходимости правую руку.

— Она идет с нами перевязывать раненых, — объяснил Есениус. Он хмуро посмотрел на солдат и вдруг решительно сказал — Освободите нам дорогу или позовите командира!

В ответ на его слова наемники громко загоготали:

— Кто его знает, где теперь наш командир! Храпит где-нибудь на мягких белых перинах или спит, под землей на Белой Горе… Вот что, ученые доктора, — оставьте нам эту голубку, а сами идите с богом!

Вавринец схватился за кинжал, но Есениус стиснул его руку и прошептал:

— Спокойно… Мы договоримся с ними…

— Уж слишком вы бережете вашу голубку, — скалил зубы пьяный солдат. Он подмигивал своим товарищам, собираясь потешить их. — У нас нет злых мыслей. Мы бы хотели, чтобы она перевязала наших раненых — ну, вот этого хотя бы…

У солдата, сидевшего рядом с крикуном, правая рука была обмотана мешковиной. Он спокойно сказал:

— Двух пальцев нет, как будто пес сожрал.

— Покажи, — приказал Есениус и приблизился вместе с солдатом к огню.

Он поставил ящик с инструментами на один из свободных бочонков и размотал грязную повязку. Солдат заохал: повязка прилипла к ране и теперь снова потекла кровь.

— Рана засорилась, — сказал Есениус деловым тоном. — Так оставить нельзя…

Он стал чистить рану, а Вавринец и Зузанка помогали ему.

Наемники обступили их и с любопытством следили за пальцами Есениуса. Если до сих пор они сомневались, что это доктор, то теперь поверили собственным глазам. И наглость в их обращении уступила место сначала нескрываемому любопытству, а потом, когда они увидели, как искусно Есениус очистил искалеченные пальцы и зашил рану, чтобы она скорее зажила, их любопытство сменилось восхищением и молчаливым почтением, какое простой человек испытывает к тому, что недоступно его разуму и силам. Умолкли насмешки, и никто из солдат не смотрел больше на Зузанку взглядом, заставлявшим Вавринца схватиться за кинжал…

Однако среди солдат нашлось много раненых, и все они хотели, чтобы им оказали помощь. Тут были только легко раненные, но, если бы пришлось перевязывать всех желающих, пришлось бы задержаться по крайней мере на два часа.

— Послушайте, приятели, мы охотно всех вас перевяжем, но не требуйте, чтобы мы сделали это немедленно. Прежде всего это невозможно при таком свете, и потом, что важнее, в госпитале ждут нас такие раненые, что опоздай мы немного, и это будет стоить им жизни. Идемте с нами в госпиталь, мы найдем там время помочь вам.

Это показалось солдатам разумным, поэтому они присоединились к Есениусу и Адамекам и сопровождали их до госпиталя.

Солдаты, которые отправились с докторами, были словно их личной охраной.

Им попалась еще одна группа греющихся у огня солдат, но те их даже не заметили; они самозабвенно пели какую-то прежалостную балладу. Другая группа горланила веселую песню, а какой-то наемник даже пустился в пляс…

— Вот и последствия того, что сословия доверились наемной армии, — горько проговорил Есениус. — Что наемникам до судьбы жителей этого города, что им до целого королевства!