Бомбы и бумеранги (сборник) - Александр Золотько

Профессор уже не пытался спорить, он просто плакал. Никита сидел на лавке, глядя в стену перед собой. Дробин опустил голову.

– Я сижу тут почти сутки, – тихо сказал Конвей усталым голосом. – Наверное, мои шефы поначалу будут счастливы заполучить этого мерзавца, отвалят мне немного долларов. Но я уже старый человек, у меня есть дети и внуки. Я могу отшвырнуть этот бумеранг так далеко, что буду уже в могиле к тому времени, когда он вернется. На моем месте будет стоять мои сыновья и их дети. Они смогут увернуться?.. Я не в силах принять такое решение в одиночку, господа. Эта ноша слишком тяжела для меня. Мы преобразим весь мир… или уничтожим его. Может, без магии… и без треклятого термогена будут лучше? Может, мы найдем замену углю и обогащенному навозу? Но для этого нужно совершить простую вещь, – Конвей достал из кобуры револьвер, прокрутил пальцем барабан. – Выстрелить в голову этому старику. Кто-нибудь хочет взять на себя эту миссию?

Профессор закричал что-то неразборчивое, вскочил, дернулся к двери, но один из охранников молча ударил его ногой в живот. Силин упал.

– Прикажите одному из ваших хунхузов.

– Нет. Это не дело для дикарей. Это выбор белого человека! Вы так не считаете? Сейчас здесь, в глухомани, сидят за столом четыре белых джентльмена и решают судьбу человечества!

– Если я скажу, что его нужно отпустить… или отвезти в Петербург, вы его отпустите? – спросил Егоров.

– Я? Отпустить? – Конвей постучал пальцами по столешнице. – А, пожалуй, и отпущу.

– Пожалуйста! – вскрикнул профессор. – Я… Я не хочу умирать!

– Я шел сюда за антимагией, а не за средством против своей цивилизации! – Конвей ударил по столу кулаком так, что чашки подпрыгнули. – Я всего лишь тупой техасец, умеющий убивать и врать не краснея. Раньше этих талантов хватало для того, чтобы справляться с моей работой. Но сейчас…

– Но вы понимаете, что если я все-таки привезу профессора…

– Не привезете, – вдруг перебил Егорова Дробин. – Как вы его доставите? По железной дороге? Попутно загасив сотни и тысячи паровых котлов? Возьмем хотя бы Урал – встанут заводы, рудники могут быть затоплены, ведь отключатся насосы… Вы представляете, какие убытки понесет ваше государство? Вы же сами говорили, что скоро война. Вы не сможете доставить этого человека в столицу и не вызвать хаоса. Если только отправить его каким-нибудь образом в Японию в самом начале войны… Не знаю, как, но можете попытаться. Я не хочу, чтобы моя страна…

– И это говорит человек, собиравшийся снабжать террористов нефтяными бомбами? – невесело усмехнулся Егоров.

– Так вы хотите его убить? – тихим голосом спросил Никита. – Просто так взять – и застрелить?

– Можете зарезать, – предложил Конвей.

– Но так же нельзя! Мы не имеем права решать за миллионы людей… Не имеем права…

– А революцию вы собирались делать путем поименного голосования российского народа? – усмехнулся Дробин.

– Но ведь это – убийство!

– Разве? – удивился Конвей. – Мне кажется, Энтони, вам лучше вернуться домой без этого молодого человека. У него очень странные понятия о добре и зле, и боюсь, его версия происходящего будет сильно отличаться от правильной. Вы можете пострадать, подполковник Егорофф.

– Ничего, пусть говорит, – тихо сказал Егоров. – Имеет право. А вы, полковник Джо Конвей, – человек непорядочный.

– Я знаю. Мне об этом говорили в Нью-Йорке, – также тихо ответил Конвей. – Но помните, как мы там, в Африке, плечом к плечу сражались за цивилизацию?..

– За свои жизни мы сражались, если честно.

– Одно другому не помеха, – пожал плечами Конвей, и возразить ему никто ничего не смог.

Даже Никита молчал, не в силах осознать и принять то, что происходит в этой крохотной комнате, в деревеньке, затерянной в сибирской глухомани.

«Это все решительно невозможно. Это все неправда…»

Никита пытался заставить себя не верить в реальность происходящего, как тогда, в шестнадцать лет, когда ударил на катке гимназиста. За дело ударил, тот поступил бесчестно и подло, все потом признали, что Никита не мог не ударить. Но когда после удара гимназист упал и ударился затылком о лед, когда вдруг стало понятно, что он умер, что стекленеющие глаза его – мертвы, когда закричавшие в ужасе девушки бросились прочь… Никита стоял на коленях возле мертвого тела и просил… просил-просил-просил-просил, чтобы все это было неправдой, чтобы этот мерзавец и подлец встал, чтобы случилось чудо…

– Этого не может быть, – пробормотал Никита, глядя на револьвер в руке Конвея.

Вот так просто? Или все-таки американец прав? Так и нужно поступить? Этот профессор и впрямь угрожает всему человечеству? Может уничтожить этот мир? Воздушные корабли? Океанские лайнеры? Электрические лампочки на новогодних елках? Просто самим фактом своего существования разрушить многовековое здание цивилизации? Если это так, то, возможно… Или все-таки нет? И стоит ли этот мир того, чтобы спасать его ценой жизни пусть даже одного человека?

– Я не буду стрелять, – Егоров скрестил руки на груди. – Можете это сделать сами.

– Энтони, вы меня поражаете. И даже огорчаете, – покачал головой Конвей. – Это – территория Российской Империи. Вы – офицер Российского Генерального штаба, человек, работа которого заключается в охране и защите отечества. В том числе – и убивая его врагов. Хорошо, пусть профессор не враг, пусть только угроза. Но вы ведь согласны с тем, что он – страшная угроза? Оружие сокрушительной силы?

Егоров не ответил.

– Можно я?

Никита вздрогнул и оглянулся на Дробина, который сидел рядом с ним на лавке.

– О! – воскликнул Конвей и ткнул стволом револьвера в сторону Дробина. – Штатский молодой человек готов взять на себя ответственность там, где пасует кадровый офицер? Браво! Что же вас подвигло на это?

Дробин усмехнулся, и усмешка получилась невеселая. А еще кривоватая из-за теней, рожденных неверным огнем свечей.

– Я – инженер, – сказал, помолчав, он. – Я знаю, как сложно устроены машины, как был создан этот гигантский механизм – наше технологическое общество. И лучше многих осознаю, к чему приведет выбитая шестеренка. Пусть даже только одна. Я давно уже смирился с мыслью, что придется кого-то убить – бомбы ведь создаются не для праздничных иллюминаций.

Американец подумал, оглянулся на охранника и указал на Дробина пальцем.

– Разрежь.

Китаец молча подошел к Дробину, и куски веревки упали на пол.

– Как вас, кстати, зовут, молодой человек?

– Сергей Петрович. Сергей, – Дробин принялся растирать запястья.