Метаморфозы - Публий Назон

470 Вол пусть пашет, пусть он умирает, состарившись мирно!

        Пусть доставляет овца от Бореева гнева защиту!

        Пусть же козы свое подставляют нам вымя для дойки!

        Всякие сети, силки, западни, все хитрости злые

        Бросьте! Клейким прутом в обман не вводите пернатых

475 И оперенным шнуром не гоните оленя в облаву!

        Загнутых острых крючков не прячьте в обманчивом корме.

        Вредных губите одних; однако же только губите:

        Да отрешатся уста, да берут себе должную пищу!»

        Этой и многой другой наполнив мудростью сердце,

480 Как говорят, возвратился к себе и по просьбе всеобщей

        Принял правленья бразды над народами Лация — Нума.

        Нимфы счастливой супруг, Камен внушеньем ведомый,

        Жертв он чин учредил, и племя, привыкшее раньше

        Только к свирепой войне, занятиям мирным наставил.

485 Старцем глубоким уже он державство и век свой окончил, —

        Жены, народ и отцы, оплакал весь Лаций кончину

        Нумы; супруга его, оставивши град, удалилась

        В дол арикийский и там, в густых укрываясь чащобах,

        Плачем и стоном своим Дианы Орестовой[602] культу

490 Стала мешать. Ах! Ей и дубравы, и в озере нимфы

        Часто давали совет перестать и слова утешенья

        Молвили! Сколько ей раз средь слез сын храбрый Тезея, —

        «О, перестань! — говорил, — судьба не твоя лишь достойна

        Плача. Кругом посмотри на несчастья с другими — и легче

495 Перенесешь ты беду. О, если бы сам в утешенье

        Мог я примером тебе не служить! Пример я, однако.

        Слух, наверно, до вас о неком достиг Ипполите,

        Жестокосердьем отца и кознями мачехи гнусной

        Преданном смерти. О да, удивишься, — и трудно поверить! —

500 Все-таки я — это он. Меня Пасифаида когда-то,

        Тщетно пытавшись склонить к оскверненью отцовского ложа,

        В том, что желалось самой, обвинила и, грех извращая, —

        То ли огласки боясь, в обиде ль, что я непреклонен, —

        Оклеветала. Отец невинного выгнал из града,

505 И на челе у меня тяготело отцово проклятье.

        На колеснице — беглец — спешу я в Трезену, к Питфею.

        И проезжал я уже прибрежьем Коринфского моря, —

        Вдруг как подымется вал! Из него водяная громада

        Целой загнулась горой, на глазах возрастала, мычанье

510 Вдруг из нее раздалось, и верхушка ее раскололась.

        Бык круторогий тогда из разъятой явился пучины, —

        Вровень груди из вод подымался в ласкающий воздух.

        Моря струю из ноздрей изрыгал и из пасти широкой.

        Спутников пали сердца, — я душой оставался бесстрашен,

515 Полон изгнаньем своим, — как вдруг мои буйные кони

        Поворотили к волнам и, прядая в страхе ушами,

        В страхе не помня себя, приведенные чудищем в ужас,

        Прямо на скалы несут, — и я понапрасну стараюсь

        Править зверями, держать убеленные пеною вожжи;

520 Сам отклонясь, натянуть ремни ослабевшие силюсь.

        Мощи моей одолеть не могло бы неистовство коней,

        Если бы вдруг колесо, в неустанном вкруг оси вращенье,

        Не зацепилось за ствол и, упав, на куски не разбилось:

        Миг — и я выброшен был. Ногами запутавшись в вожжи,

525 Мясо живое влачу, за кусты зацепляются жилы,

        Часть моих членов при мне, а часть оторвана членов;

        Кости разбиты, стучат; ты увидела б, как истомленный

        Мой исторгается дух; ни одной не могла бы ты части

        Тела уже распознать: все было лишь раной сплошною.

530 Можешь ли, смеешь ли ты сопоставить свое злополучье,

        Нимфа, с моею бедой? Я видел бессветное царство,

        Во Флегетона волну погружался истерзанным телом!

        Если б не сила врача, Аполлонова сына искусство,

        Не возвратилась бы жизнь. Когда ж от могущества зелий —

535 Хоть и досадовал Дит — я с помощью ожил Пеана, —

        То чтобы с даром таким, там будучи, не возбуждал я

        Зависти большей, густым меня Кинтия облаком скрыла;

        И, чтобы я в безопасности жил, безнаказанно видим,

        Возраста мне придала и сделала так, чтобы стал я

540 Неузнаваем. Она сомневалась, на Крит ли отправить

        Или на Делос меня; но и Делос и Крит отменила

        И поселила вот здесь; лишь имя, могущее коней

        Напоминать, повелела сменить: «Ты был Ипполитом, —

        Молвила мне, — а теперь будь Вирбием — дважды рожденным!»

545 В этой я роще с тех пор и живу; божество я из меньших;

        Волею скрыт госпожи, к ее приобщился служенью».

        Горя Эгерии все ж облегчить не в силах чужие

        Бедствия; так же лежит под самой горой, у подножья,

        Горькие слезы лия. Наконец, страдалицы чувством

550 Тронута, Феба сестра из нее ледяную криницу

        Произвела, превратив ее плоть в вековечные воды.

        Тронула нимф небывалая вещь. И сын Амазонки

        Столь же был ей потрясен, как некогда пахарь тирренский,

        В поле увидевший вдруг ту глыбу земли, что внезапно,

555 Хоть не касался никто, шевельнулась сама для начала,

        Вскоре же, сбросив свой вид земляной, приняла человечий,

        После ж отверзла уста для вещания будущих судеб.

        Местные жители звать его стали Тагеем, и первый

        Дал он этрускам своим способность грядущее видеть;

560 Или как Ромул, — когда увидал он копье, что торчало

        На Палатинском холме, покрывшемся сразу листвою;

        Что не железным оно острием, а корнями вцепилось,

        Что не оружье уже, но дерево с гибкой лозою

        Эту нежданную тень доставляет дивящимся людям;

565 Или как Кип, увидавший рога на себе в отраженье

        Глади речной; увидал он рога и, подумав, что ложный

        Образ морочит его, лоб трогал снова и снова, —

        Вправду касался рогов. И глаза обвинять перестал он,

        Остановился, — а шел победителем с поля сраженья, —

570 К небу возвел он глаза, одновременно поднял и руки.

        «Вышние! Что, — он сказал, предвещается чудом? Коль радость, —

        Радость родину пусть и квиринов народ осчастливит!

        Если ж грозит — пусть мне!» И алтарь сложил он из дерна.

        Он свой алтарь травяной почитает огнем благовонным;

575 Льет и латеры вина; убитых двузубых овечек,

        Истолкованья ища, пытает трепещущий потрох.

        Начал разглядывать жертв нутро волхователь тирренский,

        И очевидна ему превеликая бездна событий —

        Все же неявственных. Тут, приподнявши от жертвенной плоти

580 Острые взоры свои, на рога он на Киповы смотрит,

        Молвя: «Здравствуй, о царь! Тебе, да, тебе подчинятся,

        Этим державным рогам — все место и Лация грады!

        Только не медли теперь, входи, открыты ворота;

        Поторопись: так велит судьба; ибо, принятый Градом,

585 Будешь ты царь, и навек безопасен пребудет твой скипетр».

        Кип отступает назад, от стен городских отвращает

        В сторону взоры свои, — «Прочь, прочь предвещания! — молвит, —

        Боги пусть их отвратят! Справедливее будет в изгнанье

        Мне умереть, — но царем да не узрит меня Капитолий!»

590 Молвил он так; народ и сенат уважаемый тотчас

        Созвал; однако рога миротворным он лавром сначала

        Скрыл; а сам на бугор, насыпанный силами войска,

        Стал и, с молитвой к богам обратясь по обычаям предков, —

        «Есть тут один, — говорит, — коль из Града не будет он изгнан,

595 Станет царем. Не назвав, его покажу по примете:

        Признаком служат рога, его вам укажет гадатель,

        Ежели в Рим он войдет, вас всех обратит он в неволю!

        Он в ворота меж тем отворенные может проникнуть,

        Но воспрепятствовал я, хоть самый он близкий, пожалуй,

600 Мне человек; вы его изгоните из Града, квириты,

        Или, коль стоит того, заключите в тяжелые цепи,