Притяжение Андроникова - Коллектив авторов

Но однажды, спустя несколько лет, я всё-таки рассказала Ираклию Луарсабовичу о своих впечатлениях и переживаниях на том концерте. Мы вместе посмеялись.

Сам папа познакомился с Ираклием Луарсабовичем в одном из санаториев Северного Кавказа. В тот период папа готовил первое в Советском Союзе исполнение концерта Альбана Берга. Неудивительно, что люди, которые там отдыхали, были не очень довольны тем, что целыми днями из-за дверей доносится музыка. Однако Ираклий Луарсабович очень артистично отбивал нападки отдыхающих на папины занятия. Он говорил: «Как вы можете? Как вы можете??! Люди платят большие деньги, чтобы попасть на концерт! И ещё „бисы” просят! А вы недовольны. Вы же совершенно бесплатно, проходя мимо, можете остановиться и послушать. Да вы должны на цыпочках ходить мимо дверей, чтобы не дай бог не нарушить процесс великого артиста». Люди не могли не согласиться с Ираклием Луарсабовичем после столь убедительной речи и начинали думать, что им действительно крупно повезло. Папа всегда смеялся, когда рассказывал об этом.

Помню ещё один случай. У нас на даче собралось много очень интересных людей. Среди них были и Ираклий Луарсабович с Вивианой Абелевной. Наталья Ильинична Сац, режиссёр от Бога, всегда всех умела организовать (даже в сталинском ГУЛАГе создала театр из заключённых). Сперва она убедила Ираклия Луарсабовича прочесть один из его устных рассказов, что вызвало исключительный восторг всех присутствовавших в доме. И после обратилась к папе: «Лёня, а теперь мы хотим послушать Вашу скрипку! Устройте нам маленький концерт». Мы поднялись в папин кабинет. Гости разместились кто на диване, кто – на стуле, кто-то – в кресле. Помню, как Ираклий Луарсабович сидел, подперев голову рукой, и очень внимательно слушал. Мы с папой сыграли Крейцерову сонату Бетховена (через несколько дней предстоял концерт в Большом зале консерватории, и это было моё первое выступление с папой в Москве, мне было 16). Мы сыграли сонату целиком. Все стали благодарить нас, говорить тёплые слова, а Ираклий Луарсабович подошёл к папе и очень серьёзно сказал: «Вы ведь Лермонтов! Вы действительно Лермонтов!.. В Вашей музыке столько же поэзии, сколько в его поэзии музыки».

Маше, каких еще не бывало на свете: она знает мое отчество – Луарсабович. Она называет меня по имени и отчеству. На это способны очень немногие. Привет Маше, успеха ей, славы и счастья, а альбому – зеленую дорогу в истории мирового искусства.

А потом он пришёл на концерт и заглянул к нам в артистическую перед началом. Я помню, что очень волновалась. Но он сказал мне всего лишь несколько слов, так весело, артистично, по-доброму – и в миг приободрил меня, снял с меня напряжение.

Надо сказать, что человек он был необычайного дара. В нём уживалось столько качеств: невероятная серьёзность и удивительная лёгкость, академичность и артистичность. Он выступал в особом жанре. Ничего подобного я больше никогда в своей жизни не видела и, наверное, не увижу. Как же фундаментально он проводил исследования и настолько легко и искрометно о них рассказывал! Как он перевоплощался в героев своих рассказов! Это был редчайший талант.

В память о первом вечере в доме Леонида Когана и Елизаветы Гилельс осталась запись Ираклия Луарсабовича в блокноте помощницы Маши.

ЕВГЕНИЙ ХОРОШЕВЦЕВ. Почувствовать жанр

С Ираклием Луарсабовичем Андрониковым я познакомился в литературно-драматической редакции Всесоюзного радио. Вместе мы записали несколько его замечательных устных рассказов. Запомнилась работа над литературно-музыкальной передачей «Четырнадцать русских троек». Я был режиссёром этой программы, хотя, должен сразу обмолвиться, режиссировать, в сущности, там было нечего. Андроников настолько интересно рассказывал, так профессионально подходил к делу, что мне хотелось просто слушать и учиться у него. Простор для себя я нашёл в другом – подборе музыкальных иллюстраций. Дело это было ответственное, поскольку песен о русских тройках много, но не все из них Андроникову подходили, не все отвечали его замыслу. А он очень ревностно относился к этому вопросу. Иногда забраковывал найденные мною отрывки и тут же предлагал: «Попробуй-ка эту песню». Я соглашался и не сожалел. Оказывалось, что песня отлично ложилась на тот или иной эпизод рассказа. Одним словом, сотрудничать с ним было и сложно, и легко.

То, что работа, действительно, удалась, я понял много позже, когда увидел телевизионный фильм, где была использована наша радиопередача.

Что касается взаимоотношений за пределами работы, расскажу об одном забавном случае. Однажды мы сделали радиокапустник, в котором я осмелел и поздравил литературную редакцию голосом Андроникова. Ираклий Луарсабович услышал и очень удивился, стал расспрашивать нашего редактора Владимира Сорокина:

– А когда это Вы меня записали, Володя? Странно, не могу припомнить, чтобы я такое говорил…

– Да это не Вы, Ираклий Луарсабович. Это Женя нахулиганил!

Андроников отреагировал очень живо:

– А! Двойник мой, значит. Прикидывался! Хорошо прикинулся, молодец. Точно схватил интонацию!

Чувство юмора у него было замечательное. Помню, мне не сразу далось произношение его имени и отчества, и, когда в очередной раз я споткнулся об это препятствие, он сам пришёл мне на выручку:

– Зови меня просто – ЛуарБАБАсович! С тех пор я так к нему в шутку и обращался. По-человечески он был просто изумителен! В поздние годы, к сожалению, тяжело болел. Бывало, с трудом переворачивал страницы текста и ужасно стеснялся этого. Но болезнь не испортила его, он не замкнулся и старался работать до последнего. Что и говорить, человек – кремень.

Когда показывали его передачи, я, подобно многим, засиживаясь у телевизора, попутно ловил себя на одной и той же мысли: «Сколько интересного, сколько важного я пропустил!». О чём бы он ни рассказывал, это всегда было удивительно современно, увлекательно, красиво. Познания его были просто феноменальными. Вместе с тем у него были и чисто актёрские находки.

А вот стихи, напротив, он читал чрезвычайно просто. Это стремление к простоте, на мой взгляд, объяснялось тем, что он полагал: всё уже сказано поэтом, задача чтеца в том, чтобы донести мысль автора до слушателей, но не приукрашивать её. И это всегда вызывало отклик.

У него было ещё одно исключительное качество телеведущего: он умел вовремя остановиться. Умел так заинтриговать телезрителей, чтобы заставить их с нетерпением ждать продолжения. Он владел этим тонким приёмом мастерски. Мог поставить точку там, где, на самом деле, точки нет, подразумевая: «Об этом в другой раз!» И ты знал, что непременно постараешься не пропустить следующую передачу.