Тролльхеттен - Сергей Болотников

Ночью он снова стал охотиться — естественно, он был почти уверен, что это былые работодатели вновь наложили свое проклятие. Мартиков не помнил, чтобы волк возвращался, но теперь знал, он уже внутри и скоро, слишком скоро снова возьмет в свои корявые лапы вожжи управления исстрадавшимся сознанием Павла Константиновича.

Ночные охоты — зловещий симптом. Но отвлекало то, что происходили они теперь в некоем странном и вместе с тем узнаваемом месте.

Где-то он видел эти крутые холмы, поросшие синеватой жесткой растительностью, эти круглосуточные туманы и дурманящий запах трав. Безлунными ночами, когда мозги более или менее связно соображали, он мучительно пытался вспомнить, когда же бывал в этих краях. Не мог, память отказывалась выдавать более или менее ясную картину. Может быть, в одно из его редких посещений Кавказа лет пятнадцать назад?

Может быть, хотя он больше склонялся к мысли, что нет.

Сны эти, хотя он по-прежнему догонял и умертвлял мелкую суетливую добычу, успокоения не проносили. Как раз напротив, доводили до неистовства.

И не подозревал он, что совсем неподалеку так же мучился еще один человек, еще один вечный беглец от своей половины, своего собственного монстра. Мучится, напрягая пустую память, а некий расплывчатый образ пляшет на границе сознания, вертится и дразнится, раздражает и никогда не подходит ближе.

Выход был всего один. На поклон к Плащевику Мартиков идти не мог, и потому оставалось лишь отыскать ту группу, в состав которой входил и чудом оставшийся в живых журналист. Что ж, он ожидал такую реакцию с их стороны, и как они себя поведут. Когда узнают, что со временем он начнет утрачивать человеческие черты.

Сделав три шага вперед, Павел Константинович оказался в тесном коридоре квартиры.

— Я же видел вас тогда той ночью, — горячо сказал он Владу, вы что-то знаете, вы все что-то знаете!

— О чем?

— Да обо всем! — рявкнул он, и Белоспицын у окна вздрогнул. — О том, чем пахнет воздух, и что за сны мне снятся, и куда все подевались, о типе в черном «Саабе», наконец!

— Стоп! — сказал Влад, — опять «Сааб». Тут ты не ошибся… и вообще, наверное, не ошибся, заходи и устраивайся там, на табурете. Извини, что не предложил тебе диван, но больно ты грязен.

— Простите, в городе туго с водой.

— Ничего, — утешил Дивер. — У нас все равно забита канализация, так что наше обоняние урона не понесет.

— Не увидь я тебя тогда, при расстреле собак, ни за что бы не поверил, что такое, как ты, может быть на этом свете.

— Эххе… — усмехнулся Мартиков, — на этом свете теперь может быть все, что угодно. В том числе и тот свет, извини за каламбур.

Позади, на лестничной клетке затопали шаги, потом входная дверь распахнулась и явила Степана Приходских, который, увидев оборотня, замер на пороге:

— Эка… — сказал он и замолк. Дивер махнул рукой, заходи, мол. Степан зашел и сел на диван, косясь на Мартикова.

— Все интереснее и интереснее.

— Меня зовут Мартиков Павел Константинович. — Представительно произнес волосатый уродливый получеловек, от которого разило тяжелой смесью псины, бензина и подгнившего мяса. — В общем-то, во всем происшедшем виноват я сам, и моя основная вина в том, что я не сообразил убраться из этого паршивого городка. А теперь вот поздно, я попался, увяз по уши, и ей богу, это заставило меня пересмотреть жизненные идеалы. Не каждому это дается.

— Мы тут все как следует увязли, ты давай рассказывай, каким образом таким стал, — сказал Дивер.

И под тихий шелест начавшегося дождя за окном Павел Константинович Мартиков поведал немудреную свою историю, перемежая ее лающими восклицаниями, от которых слушатели вздрагивали.

Про «Паритет» они помнили, пожар был крупный, и еще было слишком много народу, чтобы такое событие не прошло незамеченным. При упоминании двоих налетчиков в подворотне, еще в самом начале (а кажется, больше года назад), Влад с Белоспициным переглянулись. Черный же «Сааб» вызвал бурную дискуссию, причем, основные вопросы сыпались опять же на Александра, как на единственного, вступавшего в контакт с этим адским авто.

— Мир тесен, да? — сказал Владислав.

При упоминании ночных бдений на крышах Белоспицын оживился и припомнил несколько случаев звериного воя, слышанного им лунными полуночами. Убийство Медведя вызвало шок пополам с омерзением, после чего слушатели Мартикова вновь стали относиться к нему с подозрением.

— Так ведь, это тебя Голубев видел! — произнес Сергеев, — ты ж его пугнул до смерти.

— Я не помню, — сказал Мартиков, — и вполне возможно, что уже не вспомню. Дайте мне дорассказать.

И он поведал про волю владельцев черного «Сааба», после чего в комнате повисла тишина. Ранние сумерки быстро наплывали на город, укутывали в мокрое свинцово-серое покрывало.

— Все же я, да? — спросил Сергеев, — тебе ясно дали понять, что убить надо меня.

— Не сомневайся, — произнес Белоспицын, — мне они тоже указали без обиняков. Как заказное убийство.

— И что ты? — спросил Дивер, обращаясь к Мартикову.

Павел Константинович качнул лобастой массивной головой в сторону Сергеева:

— Ну, он же жив.

— Значит… ты нарушил данное им обязательство, и теперь волк вернется, так?

— Да, — через силу сказал Мартиков, — по чести сказать, он уже близко.

— И ты пришел к нам, — продолжил Дивер, — зная, что вот-вот потеряешь остатки соображения и начнешь кидаться на все, что движется. Так ведь?

Мартиков сник, на его уродливой морде проступила тоска, эдакая молчаливая мольба о помощи. Он скривился и заплакал бы, если бы мог, увы, у волков нет слезных желез.

— Я думал… — сказал он, — думал, вы сможете помочь…

— Но как, Мартиков? — воскликнул Дивер. — Ты хоть понимаешь, кто мы? Мы совсем не понимаем, что творится вокруг. Мы не контролируем ситуацию, а плывем по течению. И не наша вина в том, что вместо того, чтобы увлеченными быстрым потоком ухнуть в бездну, зацепились за выступающий из воды камень и потому сохранили себя! Может быть, поэтому нас и хотят убить те отморозки из «Сааба»!

— Ты знаешь! Я видел! — отрывисто сказал Павел Константинович Владу, отказываясь верить услышанному, — тогда, в расстрельную ночь, я видел.

— Тогда я понимал еще меньше, чем сейчас, — произнес Владислав тихо.

— Вы не понимаете! — крикнул Мартиков, — вот я сейчас сижу перед вами! Да, я страшный, да, я урод, хотя было время, когда на меня засматривались женщины! Но я человек! Я думаю, анализирую, чувствую!

— Тише, тише, мы, конечно, понимаем, но… — начал Дивер.

— Вы не понимаете!!! — рявкнул Мартиков, поднимаясь во весь свой немалый рост, собеседники его тоже поднялись, Дивер протянул руку к оружию. — ВЫ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕТЕ! Вы не знаете, что значит терять себя. Вот я пока с вами, но скоро, слышите, скоро тут, — он прикоснулся к своей голове, — тут никого не останется. Не будет Мартикова, не будет никого, будет тупой лесной зверь, который только и знает, как задирать добычу, как пить из нее кровь. Это хищник… это… — он оглядел людей, которые сдвинулись друг к другу у самого окна и смотрели с откровенным страхом, — впрочем, вам все равно… вас не унес поток.

Они ведь боялись его. Боялись и не верили, что у такой жуткой твари может быть душа и сознание человека. Он напугал их, стоило повысить голос. Да что там, эта крохотная группа людей и вправду была подневольной событиям. Как справедливо выразился бывший вояка, они зацепились за камень на пути к смерти, просто рыбы, чудом минувшие хитроумной сети.

«Ошибка, снова ошибка!» — подумал про себя Мартиков.

Шанс еще был, можно было попытаться прыгнуть сейчас вперед в надежде, что они не успеют схватить оружие, и если ему повезет, клыки и когти помогут расправиться с этими хилыми выжившими. А потом пойти, найти черную иномарку, рассказать…

Нет! Напасть сейчас, это значит снова предать самого себя. Больше он этого не допустит. Будет держаться до последнего, пусть зверь много сильнее его самого. А эти люди и так приговорены к смерти, в действенности методов Плащевика и компании Мартиков не сомневался.

Павел Константинович повернулся и пошел прочь. Выход должен быть, как говорит популярное присловье: из каждой ситуации есть, по крайней мере, два выхода…

Но ведь он есть, так ведь. И лежит он на поверхности. Мыло, пеньковая веревка или прыжок с пятнадцатиэтажки в центре, если пенька не сможет передавить мощные шейные мышцы. Есть еще Мелочевка с ее омутами и коварным течением подле моста.

И никакого зверя, никакого Мартикова. Все. Смерть, Исход, называйте, как хотите.

Он прожил больше сорока лет, многое повидал, многое пережил, и жаль лишь только, что большую часть жизни провел в погоне за миражом. Достаток, власть — миражи, цветное порождение быта, красивые конфеты с отравленной начинкой. Суррогат для тех, кто не хочет видеть настоящих чудес! Не жаль, ничего не жаль.