Тролльхеттен - Сергей Болотников

Дома были на месте. Следовательно, не на месте были сами беглецы.

— Что за… — выдохнул идущий позади Степан. — Это же…

— Куда мы шли?! — резко спросил Дивер, обычная уверенность вернулась к нему, несмотря на то, что ситуация, напротив, с пугающей скоростью сдвигались в сторону станции «безумие».

— К шоссе, на северо-запад от площади, — сказал Влад, — другое дело, что в тумане мы могли заплутать и ходить кругами. Но даже тогда…

— Что тогда?

— Просто не успели бы дойти до Арены. Сколько мы шли? Двадцать минут, тридцать, час?

— Это все туман! — мрачно сказал Дивер. — Он нас задурил. В нем был какой-то наркотик, все ведь чувствовали запах, да?

При упоминании тумана Сергеев резко обернулся, но увидел только уходящую вдаль Центральную улицу. Проспект был широк и почти не изгибался, так что, напрягши зрение, можно было разглядеть горбик Старого моста над Мелочевкой. Загадка на загадке, ведь уходили они вверх по Школьной, с каждым шагом удаляясь от городского центра. Влад представил размеры круга, который они должны были сделать, и содрогнулся. Даже при хорошем пешем ходе на это ушло бы часа три-четыре. Город все-таки был не маленький.

— Что происходит! — почти вскрикнул Белоспицын. — Это же… не может быть.

Сергеева так и подмывало спросить у него насчет голосов. Сам Александр, судя по всему, начисто о них забыл.

Совсем рядом затарахтел двигатель, грянул гудок, и группа поспешно шарахнулась в сторону. С одной из боковых улиц вырулил кортеж из двух сверкающих темно-синей лакированной краской импортных автомобилей. Двигатели их работали во всю мощь, глушитель стрелял и испускал едкие сизые облака от некачественной солярки. За тонированными окнами смутно угадывались человеческие силуэты.

— Курьеры… — сказал Дивер, — вон как навострились!

— Собственно говоря, что, — произнес Сергеев, — нам дали понять, что выбора мы никакого и не имели. Мы хотели либо остаться, либо покинуть город. Так вот, мы остаемся и пробуем тут жить.

Дивер гневно шаркнул ногой. Белоспицын тоскливо уставился в нависающее небо. Степан хранил поистине буддистское спокойствие.

— Это же кладбище! — сказал Севрюк глухо, — как можно учиться жить на кладбище?

— Спроси у меня. — Произнес Степан Приходских.

На этом грандиозное бегство из города четырех сообщников и завершилось.

На пути домой зашли в продуктовый магазин, пространственные выверты — это, конечно, хорошо, а вот есть по-прежнему надо. Угрюмые небритые стражи с трофейным оружием, представившиеся наемной охраной магазина, обыскали горе-путешественников и временно конфисковали все огнестрельные единицы. На вопрос, завозят ли в город продовольствие, охранка ответила отрицательно, а один из небритых добавил в утешение:

— Ниче, до Исхода хватит.

С тем их и пропустили. Обозревая свою все так же уютно-обжитую комнату, Влад неохотно признался сам себе, что ни капельки не верил в благополучный исход побега.

8

— …я сказал! И плевать, между делом, я хотел на твоего Плащевика!!!

— Что ты сказал? — спросил Босх. Вкрадчиво так спросил.

Кобольд съежился и замолк, нервно вцепившись волосатыми лапками в подлокотники своего кресла. Восемь пар глаз уставились на него с холодным осуждением, к которому к тому же примешивалось подозрение, а кое-где и откровенная злость.

Он не знал, каким дурным ветром его занесло в эту компанию, где за одним столом собрались два его бывших недруга, от которых он, кстати, прыгал с пятого этажа, бывший же босс, которого он боялся больше всяких врагов, да полоумный сектант, каким-то образом уцелевший в битве титанов на улице Центральной. Да, этот Плащевик! Если бы Кобольд не был уверен, что только так можно пережить надвигающуюся гибель, ноги бы его тут не было.

— Ты не прав, Кобольд. — Мягко и интеллигентно сказал Босх, это была обычная манера говорить бывшего главаря бывшей преступной группировки. Однако в сочетании с его гориллообразной внешностью это производило эффект прямо противоположный, а именно, устрашающий. Особенно для тех, кто знал, что таким же вот елейно покровительственным тоном он отправил на смерть не один десяток врагов, причем, над некоторыми расправился лично, проведя перед этим воспитательную беседу.

— Да как он может быть прав, тварь дрожащая! — бросил Пиночет, что сидел как раз напротив Кобольда и все время поглядывал на того ничего хорошего не обещающим взглядом.

Босх коротко глянул на Васютко, и тот тут же примолк. Плащевик — Плащевиком, но кто спасет его, Николая, ежели бывший бандит вдруг разбушуется.

Однако попал же тот в список спасенных. Ну чем он, спрашивается, это заслужил, жестокостью? А если бы Ангелайя остался в живых, тоже был бы здесь, за этим столом?

Комната, в которой велась эта столь красноречивая беседа, была довольно обширна, и формой — пропорциями очень сильно напоминала обыкновенный гроб, если бы этот утлый предмет увеличили раз так в двадцать пять. Потолок был каменный, неровный и бугристый, в затейливых извилистых трещинах. Сквозь трещины просачивалась влага и капала на пол, так похожий на потолок, словно комната стояла на исполинском зеркале. Дальше воде впитываться было некуда, и она застаивалась вонючими лужицами. Стены кто-то в незапамятные времена обшил толстой кровельной доской, а позже задрапировал богатыми тканями, подбив их трехгранными коваными гвоздями. С тех пор миновало столько лет, что от ткани остались лишь одни романтические воспоминания да цветные разводы на посеревших от воды досках. Тех в постоянной сырости перекрючило и изогнуло самым замысловатым образом, так что гвозди выпятились наружу, как у больного водянкой ежа. В прогнившем дереве суетливо извивались белесые червеобразные создания, изредка показывая на свет свою белую тупую морду с двумя черными точками глаз.

Пахло здесь не очень, а от застоявшейся воды в воздух неторопливо вздымались тягучие испарения.

Голая стоваттная лампочка, висящая на мокром от влаги шнуре, успешно проигрывала бой с полумраком.

Однако Плащевик, когда пригласил их сюда, сказал, что это убогое помещение — всего лишь прихожая, или, если вам хочется лишнего пафоса, — преддверие перед чем-то бОльшим.

— Мне сказали, что это коридор, — сказал Босх, входя, — но я-то знаю, что это Чистилище.

— А дальше ад? — спросил Стрый с дальнего конца стола.

— Для кого ад, а для кого и рай, все зависит от того, какую сторону ты держишь.

И никто не прокомментировал это заявление однофамильца средневекового автора химерических гравюр.

А безумный сектант при разговорах о чистилище помалкивал, да лишь иногда улыбался. Может быть, он знал больше других? На него косились даже больше, чем на Босха, так что, в конце концов, встреча стала напоминать высокую дипломатическую миссию по обмену шпионами, когда кажется, что от неосторожного слова вот-вот вспыхнет воздух между сидящими.

Уродливый антикварный стол стоял точно в центре комнаты и мрачно поблескивал своей полированной поверхностью. На нем лежало пять серебристых, отточенных до бритвенной остроты изящных ножей, все — остриями к центру стола. Каждый из ножей лежал подле своего владельца и диковато отсвечивал от тусклой лампочки.

— Плащевик, он все знает. — Произнес с фанатичной уверенностью Николай. — Видели бы вы его.

— Да видел я его! — громко сказал Босх — Ну и что. Ханурик какой-то в плаще. Лица не видать.

Плащевика Босх встретил сразу после бегства с места гибели своей армии, просто вороной «Сааб» неожиданно подрезал его, вынудив резко оттормозиться. От антрацитово-черной машины веяло чем-то таким нездешним и угрожающим, тем более, что она была, как новая, и явно работала на бензине, что даже крутой нравом глава битой армии не высказал никакого недовольства. Напротив, он внутренне содрогаясь, вышел из своего дырявого сразу в десяти местах броневика и на подгибающихся ногах подошел к замершему автомобилю, щуря глаза и пытаясь разглядеть хоть что-то за глухими тонированными стеклами. Тщетно, в полной безфонарной тьме черное авто казалось порождением самой ночи, из темноты сотканное и состоящее из нее же. Только что-то красное помигивало в салоне, да остро пахло продуктам сгорания бензина, доказывая, что черный автомобиль — не сон. Фары «Сааба» тускло светились, освещая от силы два метра впереди автомобиля.

С тихим, но неприятным, как шелест крыльев летучей мыши, шорохом сдвинулось вниз стекло передней правой двери. За ним таилась тьма, из которой выскользнули негромкие слова:

— Ну что же ты, Леша?

— А? — спросил Босх, совершенно растерявшись.

— Ты бежал, оставил всех верных тебе людей умирать. Сбежал, спасая свою драгоценную шкуру. А они ведь погибли, все до единого мертвы.