Зандр - Вадим Панов

И только теперь следует взрыв.

Ракеты заовражцев влетают в месиво, и детонируют боеприпасы, распыляя добрую половину фургона Уродов.

К небу поднимается гигантский столб огня и дыма…

Но остановленные грохотом защитники снова бегут, потому что два оставшихся мега не отвернули, продолжая стремительно приближаться к линии обороны Остополя. Потому что самоубийственная атака Флегетона уменьшила опасность, но не ликвидировала её, и у циркачей ещё был шанс.

И потому наименее стойкие ополченцы продолжили бег. И побледнел Степан, нервно стискивая в руках бинокль. И выругался находящийся слишком далеко Жмых. И сжалось от ужаса сердце Ёшки.

У циркачей был шанс. И два ворвавшихся в город мега могли изменить результат сражения. Должны были изменить результат сражения, но…

Но Мег-1 внезапно задрал массивную голову-тягач, словно игриво подпрыгивая на оказавшейся на пути кочке, но на колёса не вернулся, чуть крутанулся в воздухе, неуклюже приземлился левой стороной, зарылся и перевернулся, сплющивая главную кабину о твёрдый камень Зандра. А на месте его внезапного прыжка появилось небольшое грибовидное облако, всегда случающееся там, где происходит подрыв микроскопического ядерного заряда.

А второй выстрел из знаменитого револьвера анархистов ударил точно в мостик командирского мега Цирка. Пуля пробила бронированное стекло и взорвалась внутри, в буквальном смысле снеся гигантской машине башню. Взрыв «выел» тягач до самого силового блока, и машина, только что грозящая Остополю большой бедой, остановилась.

А всё ещё бледный Кочерга счастливо заорал, в бинокль разглядев на горизонте броневики с опознавательными знаками Санитарного Спецназа.

– Иногда людям удаётся порвать со своим прошлым, – негромко произнёс Агроном, глядя лежащему Карлосу в глаза. – Тебе удалось.

– Это всё из-за того, что мама научила меня читать, – попытался отшутиться Флегетон. – Без этого ничего не получилось бы.

– Значит, благодари её, – серьёзно отозвался Андрюха. – И запомни: в Заовражье тебе всегда будут рады. Ты – наш друг и можешь рассчитывать на любую нашу помощь в любой ситуации. Мы тебе должны.

– Апостолам никто не должен, – так же серьёзно произнёс Флегетон. – Мы делаем то, что считаем нужным.

– Я сказал.

– Я тоже. – Карлос помедлил. – Но вашу дружбу принимаю с радостью.

– Увидимся.

Агроном пожал протянутую руку, махнул другим гостям апостола, которые пришли в больничную палату до появления Андрюхи, и вышел.

– Кажется, ты ему нравишься, – заметил Белый Равнодушный.

– Это потому, что он умный, – хмыкнул Флегетон.

– Скорее правильный, – уточнил дотовец. – Как ты.

– Кстати, знаешь, что самое забавное? – ехидно осведомилась Кабира. – Твой ЗСК восстановили те ремы, которых ты не убил. Видимо, в знак благодарности.

– Качественно восстановили? – Карлос чуть подался вперёд.

– Я лично проверил, – веско ответил Белый.

– Спасибо.

– Не за что.

Флегетон вновь откинулся на жёсткую подушку и слабо улыбнулся.

Он не думал, что выживет. Точнее, не прикидывал шансы, а просто сделал то, что должен, что мог в тот момент: учинил катастрофу, угробив два мегатрака и едва не погибнув в получившейся мясорубке. Он привычно положился на ЗСК, и ЗСК привычно не подвёл, выдержав и столкновение, и взрыв. А раскрылся для аварийной эвакуации лишь после того, как спасатели разгребли обломки.

– Ты выглядел, словно отбивная, – хихикнула Кабира. – Помятый и весь в крови. Я предложила тебя закопать, но Белый сказал: «Где мы ещё найдем такого отморозка?» – и предложил тебя вылечить. Не знаю, зачем.

– Я тоже рад тебя видеть.

– А по роже не скажешь.

– Изображение радости – не мой конёк.

– Ты молодец, что уцелел, придурок. – Кабира подошла к койке и провела рукой по волосам Флегетона. – Правда, мы думали, что тебя повесят… Нет, сначала мы думали, что ты сгинул в Субе.

– Это были насыщенные дни, – признал Карлос.

– Расскажешь как-нибудь.

– Обязательно.

Кабира Мата была анархом – неукротимой и убеждённой, а ещё – старым другом Равнодушного и потому охотно нанималась к нему, когда дотовцам требовался в команде боец её уровня. Именно Кабира остановила два последних мегатрака, расстреляв их патронами «Хиросима», несущими микроскопический ядерный заряд. Но теперь, когда тяжеленный револьвер «Толстый Мэг» исчез в рюкзаке и там же спрятался накладной кибернетический протез, Кабира превратилась в обычную девушку. Дерзкую, колючую и красивую.

– Кролик, если тебе вдруг станет интересно, висит на центральной площади.

– Он каким-то чудом уцелел в катастрофе, и местные хотели дождаться, когда ты оклемаешься, но я сказал, что тебе будет неприятен вид казни, – подал голос Белый. – Ты ведь апостол.

– Цунюка не казнили, он просто получил то, что заслужил, – уточнила Кабира.

– Можно сказать и так.

– Заберёшь меня? – спросил Флегетон, которому не терпелось вернуться в расположение Санитарного Спецназа. Не то чтобы ему не нравилось в Остополе – теперь в Заовражье относились к нему, как к родному, – просто Карлос считал, что его место там, на передовой.

– Врач сказал, что тебе надо хотя бы неделю полежать.

– Значит, увидимся дней через десять?

– Не думаю, – после короткой паузы ответил Равнодушный.

Тон и быстрые взгляды, которыми Белый обменялся с Кабирой, объяснили Флегетону происходящее.

– Ты нашёл его? – глухо спросил он.

– И собираюсь идти за ним, – с грустной улыбкой подтвердил дотовец. – Я не так силён, как ты, и не могу жить со своим прошлым. Я должен…

– Умереть? – Карлос сжал кулаки. – Ты!

Он не хотел терять друга и бесился, понимая, что видит Равнодушного в последний раз.

– Я должен расплатиться, – привычно объяснил Белый. – Я достаточно сделал для людей и хочу сделать кое-что для себя.

– Возьми меня с собой.

– Ты всё испортишь.

– Почему?

– Слишком приметен, поэтому со мной пойдёт Кабира. – Равнодушный легко потрепал раненого по плечу. – А ты помогай людям, апостол, и жди, когда мир улыбнётся.

– Да, я – апостол. – Карлос крепко сжал руку дотовца. – Ты был одним из тех, кто сделал меня апостолом.

– Значит, я сделал что-то доброе, – вновь усмехнулся Равнодушный. – Прощай, Флегетон, я горжусь дружбой с тобой, действительно горжусь.

Человек, который написал «Книгу Рассвета», верил. Он видел, что происходит с людьми, и сердце его сжималось от боли. Он грезил миром, но знал, что обрести его можно лишь твёрдостью. Книга стала голосом его рыдающей души, и поэтому ей поверили. Поэтому нашлись люди, которые носили «Книгу Рассвета» у сердца и читали её тем, кто потерял надежду.