Чудодей - Эрвин Штриттматтер

Конечно, солдат хотел пить, но только воду без лягушек.

Вейсблатт резко перевернулся на другой бок и погрозил больному кулаком.

— Ни за что не полечу в Россию. Я хочу в Германию! — На губах Вейсблатта и впрямь выступило что-то вроде пены.

Станислаус вырвал у него записку, которой он размахивал. Короче говоря, Вейсблатт в Германии вырвет из своих крыльев одно перо и этим пером напишет книгу о бомбе в ресторане «Метрополь».

Станислаус ушел. Сердце его вновь было полно благоговения перед поэтом, который, несмотря на угрозу смерти, все стоит на своем.

Роллинг готовился в путь: он часто уходил из лагеря со своими вершами и запасал провиант. Станислаус с Вилли Хартшлагом и каптенармусом на кухне вел беседы о старых добрых временах в Париже. Роллинг же тем временем крал хлеб и мясные консервы. Два дня таинственных приготовлений. Два дня переговоров под звон чистых скребниц. На Воннига нельзя положиться. Это уже доказано. На этот раз Роллинг хотел ускользнуть ночью из лагеря через пост Августа Богдана.

— Он испугается ведьм и всадит пулю тебе в спину.

— Ты своей черной магией заморочишь ему голову, хоть какой-то толк будет от твоих фокусов.

Перед Станислаусом был не прежний ворчун и брюзга Роллинг, перед ним был человек, окрыленный мечтой.

— Может, они там и не очень-то нам поверят, но я им все объясню.

Дребезжание скребницы было наброском мелодии будущего для рядового Роллинга. Станислаус молчал. У него был такой вид, будто он ворочает тяжеленные камни: Роллинг и без него добьется своей цели, а вот Вейсблатт… С Вейсблаттом все неясно. Ему без помощи не обойтись… А может, это трусость нашептывала Станислаусу, что он должен остаться, дабы спасти Вейсблатта?

Приближалась ночь побега. Они лежали в вереске, пока в лагере все не стихло. Переждали обход дежурного офицера и поползли к окопчику Богдана. Роллинг разболтался, как старый пропойца.

— Сейчас мы уйдем! А через два часа ты получишь такую щуку к завтраку, какая тебе и не снилась.

Но Богдан не хотел, вот просто не желал помогать им:

— Мало мне и без вас неприятностей!

Он получил письмо из дому. Заболела корова. Письмо шло очень долго, и корова, наверно, уже сдохла.

— Ведьма порчу напустила, — сказал Роллинг.

— В корень смотришь! — Богдан почувствовал, что его подозрения безусловно подтверждаются. — Есть у нас одна в деревне, она так тебе наведьмачит, что только держись. Эх, если бы я мог ее поймать!

Роллинг толкнул Станислауса.

— Не будь дураком, Богдан. Пускай тебя Бюднер ненадолго домой забросит, вот ты и всыплешь этой дряни!

Богдан глянул на Станислауса:

— А выйдет?

Станислаус не успел даже слово вымолвить, Роллинг тараторил как лошадиный барышник:

— Ты сможешь ее связать духовными веревками, так чтоб она и рукой своей ведьмачьей не шелохнула. И не смей подымать шум, если мы не вернемся, когда ты очухаешься. Озеро далеко, а щуки — громадные.

Роллинг вылез из окопа и скрылся в кустах. Станислаус весь дрожал. Казалось, вот-вот застучит зубами. Он закусил губу. В кустах тихонько потрескивало.

— Ну давай, усыпи меня, как Крафтчека в тот раз, — попросил Богдан.

Станислаус выпрямился и усыпил его.

— Видишь, ведьма из твоего коровника выходит?

— Вижу. Паулина, давай скорей метлу и веревку! — прошептал Богдан.

Из кустов донеслось тихое чмоканье. Условный сигнал. Богдан спал. Станислаус вынул из его подсумка все патроны. И прислушался. В кустах опять защелкало. Станислаус разрядил винтовку Богдана. Щелканье в кустах стало настойчивее.

— Счастливо тебе! — тихонько проговорил Станислаус и сглотнул слюну. Он подождал еще немного. Условный сигнал больше не повторялся. — Будь здоров, да, будь здоров, старина Роллинг! — И Станислаус встал перед Богданом. — Через десять минут ты проснешься. И все забудешь, все уже забыто!

Станислаус вылез из окопа и пополз по вереску. Он вполне мог бы идти во весь рост, ведь он шел к лагерю, к своему бункеру. Рядовой Бюднер возвращается в лагерь. Но он предпочел ползти. Он считал, что это больше соответствует его душевному состоянию.

Лишь спустя день, во время построения для осмотра оружия, выяснилось, что Роллинг исчез. Пена баварского гнева, шипя, обрушилась на головы офицеров и рядовых. Были проведены допросы. Кто последним видел Роллинга? Станислауса прошиб пот, когда на допрос вызвали Богдана. Богдан ничего не знал.

Ротмистр-пивовар опять набросился на унтер-офицеров:

— Вы все тут раззявы! Чумички балаганные! От сладкой водички развезло!

Особенно досталось вахмистру Цаудереру. Беетц все не мог простить вахмистру его нерасторопность с ротмистровским ящиком. Велено было построить вместе разведывательную и штурмовую группы. Возглавить их должен был вахмистр Цаудерер.

— Живого или мертвого, но доставить сюда дезертира, а не то я вас в порошок сотру!

Станислаус сидел в углу конского бункера и размышлял, как далеко мог уйти Роллинг? Настигнет ли его штурмовая группа? В общих чертах он знает маршрут Роллинга и должен кое-что для него сделать… но разве может он оставить Вейсблатта… А что ж, сидеть и смотреть, как он мчится навстречу гибели? Роллинг — Вейсблатт, Вейсблатт — Роллинг.

Он пошел в канцелярию, заставляя себя идти медленно. Там он справился насчет почты, хотя никаких писем не ждал. Лилиан перестала писать ему. Он ведь не отвечал на ее письма. В канцелярии все было вверх дном. Вахмистр Цаудерер готовился к походу. Весь бледный, он заворачивал в одеяло свой котелок. Снаряжение пехотинца штурмовой группы. Крышка котелка дребезжала в дрожащих руках вахмистра.

— Пожалуйста, включите меня добровольцем в штурмовую группу, — попросил Станислаус.

— Что? — Вахмистр сорвал со стены фотографию своих детей и сунул ее за пазуху.

— Добровольцем… в штурмовую группу…

— Ладно, парень, пойдешь моим связным, понимаешь.

Группа была в пути три дня. Первые полдня они шли на восток.

— Куда ему податься? Ясно, перебежать решил на восток. Обычный здравый смысл, понимаешь, пойти на восток. — Вахмистр Цаудерер очень гордился этой смелой догадкой.

Около полудня связной, рядовой стрелок Бюднер, вызвался немного обследовать местность во время привала.

— Давай действуй!

Через два часа рядовой Бюднер принес сообщение о том, что на пути болото, непроходимое болото. Чтобы его обогнуть, придется идти на север.

— Ладно, парень, на север так на север, а как обойдем болото, опять свернем на восток, понимаешь.

Они обошли болото с севера, затем по полоске сухой земли опять свернули на восток и вновь наткнулись на болото, которое пришлось обходить с севера.

К полудню второго дня они вышли к лагерю второй роты своего батальона. Радостная встреча! Роллинг как в воду канул. По кругу пустили кружку шнапса.

— Да здравствует война в Карелии!

Утром третьего дня они зашагали назад, к своему лагерю. Вахмистр Цаудерер очень пал духом, да и в маленькой его голове все перепуталось с тяжелого похмелья.

— Надо бы разведать дорогу, — сказал он своему связному и нахохлился как воробей возле скворечника. — Что ж нам, прямым путем в болото, понимаешь, прямым путем к смерти пробиваться?

Около полудня связной Бюднер принес добрую весть своему вахмистру. Он нашел на болоте каску. Это была самая что ни на есть немецкая каска.

— Утоп дезертир-то, понимать! — Вахмистр Цаудерер очень воодушевился. Срубили несколько деревьев, настлали небольшую гать и достали каску. Тут уж каждый мог убедиться, что это была каска Роллинга, так как на пропотелом кожаном ремешке была написана его фамилия. Они повернули к лагерю, дабы поскорее сообщить об успехе их штурмовой группы.

22

Станислаус получает письмо с неба, ловит себя на ненависти и видит, как его подопечного, поэта, гонят на верную гибель.

Пивовар Беетц с удовольствием принял к сведению сообщение вахмистра Цаудерера:

— Утонул? И правильно сделал. Это всем хороший урок!

К тому же и почта принесла добрые новости из Баварии. Ящик с мехами доставлен каким-то отпускником. Ему поднесли три кружки крепкого пива с обильной закуской. Большое спасибо за мех, а как там обстоит дело с финскими меховыми туфлями, а то, говорят, этой зимой угля будут выдавать еще меньше.

Капитан медицинской службы Шерф выпустил из лазарета Вейсблатта, непрерывно требовавшего крылья. Пусть кто-нибудь другой возится с этим поэтом, свихнувшимся на крыльях. Ему этот случай неинтересен. Он не психиатр, он здесь для того, чтобы удалять раздробленные руки и ноги.

В сумерках над лагерем кружил одинокий русский самолет. Пулеметы были приведены в боевую готовность и светящейся морзянкой смерти прошивали пряный лесной воздух. Пивовар Беетц стоял на скате щелевой траншеи и смотрел в бинокль. Рядом стоял вахмистр Цаудерер. Он тоже, подражая ротмистру, пытался стоять прямо, но внутренне весь скорчился от страха. И торс его, затянутый ремнями, тоже корчился, хотел того вахмистр или не хотел. Ротмистр Беетц опустил бинокль и спрыгнул в траншею.