Трое против Колдовского Мира: Трое против Колдовского Мира. Заклинатель колдовского мира. Волшебница колдовского мира - Андрэ Нортон

Этот путь привиделся мне настолько подробно, что невольно подумалось — окажись я там, я сразу же узнаю и смогу проделать его так уверенно и решительно, словно родилась в том замке и жила в нем с самого детства.

Я не знала, почему мне приснился этот сон, хотя прекрасно понимала, что все это не случайно, подобные сны посылаются нам с какой-то целью. Проснувшись, я лишь предположила, что он появился в результате моей попытки прочесть свитки. Еще болела голова той самой болью, какая превращает утренний свет в мучение для глаз. Я села резким толчком и первым делом посмотрела в ту сторону, где спал Айфенг. Он шевельнулся, я быстро рванулась к нему, чуть не упав, но успела извлечь шип из подушки и спрятать его в шве своего плаща и опустилась рядом, потому что он открыл глаза.

Айфенг моргнул и окончательно проснулся, улыбаясь с какой-то робкой застенчивостью, такой неожиданной для дикаря.

— Прекрасное утро…

— Прекрасное утро, повелитель, — произнесла я в ответ это церемонное приветствие.

Он уселся на подушке и начал с удивлением озираться, словно не узнавая место. На долю мгновения я даже встревожилась, спрашивая себя, уж не плохо ли соткан был сон, не заподозрил ли вождь, что все ему только приснилось? Но похоже, боялась я напрасно, ибо Айфенг поклонился мне и произнес: «Сила увеличивает силу, Прозорливейшая. Я взял подарок, который ты дала мне, мы всегда будем великими, даже если это еще была власть Ютты», — он вытянул руку с двумя скрещенными пальцами. Этот жест был свойствен вапсалам, когда они говорили о мертвых, словно называя зло, которое уже произошло, они тем самым пытались предотвратить другое зло. И он ушел от меня с видом человека, довольного исполненным долгом.

Хотя этот сон удовлетворил Айфенга, а косвенно и всех остальных жителей поселка, в то же время он принес мне врага — и такого, о каком я прежде и думать не думала. По обычаю, все утро мне наносили визиты самые высокородные женщины племени и жены вождя, каждая приносила какой-нибудь подарок. Аусу не пришла, и ничего удивительного: ведь я дала ей понять, что мы с ней равны по положению в семье Айфенга. А вот Айлия явилась в мой шатер, причем последней.

Она вошла одна, я в тот момент тоже была одна, и можно было подумать, что она специально выжидала, когда все уйдут. Когда она появилась передо мной, мне подумалось, что враждебность окутывает ее подобно темной грозовой туче. Дар мой к тому времени настолько усилился, что, очутившись с ней лицом к лицу, я смогла ясно разглядеть опасность.

Казалось, из всего племени ей единственной моя колдовская Сила не внушала никакого страха, больше того, возникало ощущение, что сама она каким-то непостижимым образом читает мои мысли и догадывается, сколь мало я на самом деле могу. Переступив порог, она не села, но и не удостоила меня хотя бы подобием приветствия, просто молча швырнула мне маленькую шкатулку, своеобразно и красиво раскрашенную. Ларец ударился о землю у моих ног, раскрылся и из него выпало ожерелье, насколько я смогла заметить, очень тонкой и искусной работы.

— Подарок невесте, старейшая, — губы ее скривились, как будто произнесенные слова имели отвратительный привкус. — И пожелания от Аусу..

Я решила, что не должна позволять ей подобную наглость.

— А от тебя что, младшая сестра? — холодно спросила я.

— Нет! — со злостью выдавила она, хотя не забылась до такой степени, чтобы повысить на меня голос. Я видела, что Айлия так и кипит от гнева и все же умудряется сдерживать себя, словно не хочет, чтобы кто-нибудь, услышав нас, догадался о той откровенной неприязни, какую мы питали друг к другу.

— Ты меня ненавидишь? — прямо спросила я. — Отчего?

Тогда она опустилась на колени, и ее лицо оказалось почти на одном уровне с моим. Она резко подалась вперед, и я увидела, сколько нескрываемой ненависти было в ее глазах, а в уголках широкого рта пенилась слюна.

— Аусу уже старая, она почти не правит в шатре Айфенга. Она больная — ее больше не любят. — Слова резко и стремительно вылетали вместе со слюной, брызги которой летели мне в лицо. — Я, — Айлия в первый раз ударила себя по уродливо разрисованной груди, я — главная у Айфенга, я была главной, пока твое колдовство не похитило его сердце и разум. Ты, которая творит заклинания, погуби меня, обрати меня в мерзкого червя, и пусть раздавит меня сапог, обрати меня в гончую собаку, — пусть впрягут меня в сани, обрати в камень, брошенный на дороге, — я согласна на все, это лучше, чем быть той, какой я стала в палатке Айфенга теперь.

Я поняла: все, что она говорит, — правда. В приступе жгучей ревности она действительно хотела, чтобы я заколдовала ее, полагая, будто бы я пойду на это охотнее, чем уступлю свое место рядом с Айфенгом. Ей же самой легче было умереть, нежели видеть мой триумф над нею. Отчаяние, вызванное безысходностью и нестерпимой завистью, заставляло ее восстать против меня.

— Я не хочу Айфенга, — равнодушно ответила я. Раньше я могла бы, воздействуя на ее разум, ее волю, внушить ей это, вовсе ничего не говоря. Сейчас же я старалась убедить ее вот так, безо всяких колдовских чар, и боюсь, не слишком в этом преуспела.

Во всяком случае она сидела молча, словно обдумывая мой ответ, и я тут же поспешила воспользоваться этим крошечным затишьем.

— Я та, которая творит заклинания, это твои слова, Айлия, — произнесла я, обращаясь к ней. — И я не завишу от воли другого человека, будь он вождь племени или простой воин. Это все внутри меня самой, меня, ты это можешь понять, девочка? — Я поднесла руки к груди, напуская на себя видимость высокомерия, того высокомерия, в какое владычицы облачались, как в платье, оно было так же естественно для них, как камень Силы на груди. А я всего лишь хотела произвести впечатление на Айлию, дабы как-то развеять ее подозрения.

— Ты была с Айфенгом этой ночью, — угрюмо произнесла она, но опустила глаза, словно внимательно разглядывала открытую шкатулку и выпавшее на землю ожерелье, лежавшее между нами.

— Для благополучия племени. Разве нет такого обычая? — Я могла, конечно, могла обезоружить ее полностью, рассказав о том, что на самом деле произошло этой ночью, но все же решила этого не делать. Хранить тайну — первая заповедь любой колдуньи, и я не хотела рисковать.

— Но он придет еще! Раз он уже попробовал, значит, пожелает отведать снова, и так будет до тех пор, пока он голоден! — уже не сдерживаясь, прокричала она.

— Нет, больше он не придет, — сказала я, надеясь, что это окажется правдой. — И это истина для тех, кто встал на путь служения Дару. Мы не можем находиться с мужчиной и сохранить наши познания. Один раз — да, ради того чтобы наша сила перешла вождю в той мере, в какой это необходимо — но не более.

Она посмотрела мне прямо в глаза, и я убедилась, что гнев ее уже почти угас, но оставалось еще упрямство, не позволяющее смириться. — Разве могут слова утолить голод мужчины? Это всего лишь шум в его ушах, и не более. Может, ты и думаешь так, но Айфенг думает по-другому! Ведь он как будто спит и…

Я насторожилась. Не натолкнулась ли она случайно на правду, выслушав меня? Если это так, каких неприятностей мне ждать от ее обиды?

— Скажи мне, — она наклонилась еще ближе, и я ощутила на своих губах ее дыхание, — какое колдовство употребляют колдуньи, чтобы заманить в ловушку мужчину?

— Никакого. — Я ответила на ее вопрос очень быстро. Мои руки судорожно сжали край накидки, наброшенной на плечи, и сквозь ткань я почувствовала укол шипа, который сама же сюда и воткнула, пряча от чужих глаз. — Успокойся, Айлия, и поверь, если он случайно был одурманен колдовством, я смогу разрушить чары, и очень быстро. Уверяю тебя, я хочу этого не меньше, чем ты!

— Я поверю тебе лишь тогда, когда Айфенг взойдет на мое ложе с таким же пылом и нетерпением, как две ночи назад, — холодно произнесла она. Хотелось верить, что она все же поверила мне хоть немного. Айлия поднялась на ноги. — Докажи, докажи мне, колдунья, что ты не питаешь вражды ко мне — и ни к кому из нас!

Она повернулась на каблуках и вышла из шатра. Удостоверясь, что она отошла достаточно далеко, я опустила занавеску, прикрывающую вход, и закрепила ее на столбе, вбитом внутри — если полог опущен, но обычаю никто без зова не может войти к колдунье. А я не хотела, чтобы меня беспокоили.

У меня не было верных служанок, как у Ютты, не было и ученицы, которой я могла бы передавать свои познания, и действовала я с большими предосторожностями, опасаясь, что кто-нибудь может наблюдать за мной.

Одна из жаровен, в которой лежали угли, еще не совсем остыла, и я вновь раздула в ней огонь, положив туда немного древесной коры и пучок высохшей травы. Как только вверх поднялся ароматный дым, я погрузила шип в самый жар разгорающегося огня. Если Айлия права и я так прочно овладела мыслями и сердцем Айфенга, нужно немедленно разрушить узы, навеянные сном.