Трое против Колдовского Мира: Трое против Колдовского Мира. Заклинатель колдовского мира. Волшебница колдовского мира - Андрэ Нортон

В начале и конце каждого свитка перекрещенные меч и жезл были изображены в цвете, очень ярко и отчетливо: красный меч и зеленый с позолотой жезл. И это окончательно убедило меня в том, что предмет, который я держу в руках, не принадлежит Тьме, ибо эти два цвета — зеленый и золотой, однозначно подвластны добрым силам.

И еще раз манускрипты удивили меня, когда я обратила внимание на одну деталь, которую не заметила на узорах футляра: на рисунках меч перекрывал жезл, как будто изобразивший это намекал — главенствует воин, и воин руководит Даром, ведет его за собой, а не наоборот. Ниже широким пером были написаны буквы, и в этом наверное заключался какой-то смысл; по крайней мере, они явно означали какое-то слово, но было ли это имя человека или название местности, я не знала. Я повторила это слово вслух несколько раз подряд, надеясь, что, может быть, звуки воскресят в моей памяти что-нибудь.

— Илэриэн! Нет, оно ничего не значило для меня, и я никогда не слышала его от Ютты. Но она так мало рассказывала мне о своем прошлом, будучи до предела поглощена моим обучением. Разочарованно вздохнув, я скатала оба свитка и вновь убрала каждый в свой футляр.

Я присела невдалеке, положив руки на поверхность дымчатого кристалла, вопреки всякой логике надеясь, что почувствую тепло под ладонями, когда он вспыхнет, и я смогу в нем, как в зеркале, увидеть то, что так хочу знать. Но ничего не происходило, и тогда я вновь заглянула в сундук, где лежал еще костяной жезл, который я знала не только на ощупь; подобные жезлы власти слушались только того, кому принадлежали.

На пятый день, не спрашивая разрешения, в мой шатер уверенно вошли две женщины. С собой они несли тяжелый кувшин с горячей водой и миску для умывания. Вслед за ними вошла третья, через ее локоть была перекинута какая-то одежда, а в руках она держала большой поднос с флаконами и коробочками.

Если две первые женщины, что принесли кувшин и миску, были женами простых охотников, то третья, с одеждой и подносом, являлась второй женой Айфенга, ее звали Айлия. Она была очень юна, почти ребенок, но держалась чересчур заносчиво и высокомерно; ее маленькие груди были разрисованы аляповато, с такой безвкусицей, что это на редкость вульгарное зрелище производило более неприятное впечатление, чем узоры и рисунки у других женщин.

Она злобно взглянула на меня; с тех пор, как Ютта сделала меня своей ученицей, никто не смотрел на меня так. Она выпятила губы вперед, изображая недовольство, и окинула меня долгим оценивающим взглядом, ничуть не скрывая враждебности.

— Пора, — первой нарушила она молчание, и я подумала, что она с трудом сдерживает злобу; будь ее воля, она бы еще не так обращалась со мной. Я не задала ни единого вопроса. — Мы несем старуху в ее временный дом, мы оказываем ей честь…

Почти ничего не зная об их обычаях, я сочла за лучшее повиноваться. Женщины вымыли меня принесенной ими горячей водой, в которую бросили полную пригоршню мха; он разбух, и получилось нечто вроде губки, источающей слабый запах, не то, чтобы неприятный, но странный.

Впервые за все это время я не надела кожаных штанов и меховых шкур, что носила обычно. Меня облачили в то, что принесла Айлия — в длинную широкую юбку из ткани, как мне показалось, очень старой, но прошитой металлическими нитями, вероятно, они и помогли ей сохраниться. Нити образовывали кружевной узор, похожий на листья папоротника, однако они настолько потускнели, что рисунок был едва заметен, и его можно было разглядеть, только тщательно присмотревшись. По подолу шла кайма все из той же металлической нити темно-синего цвета. Широкое тяжелое полотнище оканчивалось где-то на уровне лодыжек, и я чувствовала, как юбка тянет меня к земле.

По приказу Айлии женщины разрисовали мою грудь, но не лепестками, а блестящими лучами. К моему наряду не добавили ни одного ожерелья, зато на голову накинули покрывало, причем сеть была выткана такими же металлическими нитями. Разодетую таким образом, Айлия вывела меня из палатки, и сама вышла следом.

Все племя выстроилось в длинную процессию, впереди которой стояли сани. В них не были запряжены собаки — та четверка, которая обычно служила Ютте, бегала в своре вместе с другими собаками племени — сани держали на плечах четверо охотников. И на этом высоком ложе, закутанная в лучшие шкуры, лежала колдунья. Прямо за санями оставалось свободное место, куда Айфенг жестами пригласил меня. Как только я повиновалась, подошли Висма и Аторси и встали одна справа, другая слева от меня; обе они были по-новому одеты и разрисованы. Когда я переводила взгляд с одной на другую, собираясь им сказать что-нибудь, пусть не в утешение — кто бы мог сейчас утешить их? — но хотя бы просто что-нибудь теплое и дружеское, — они не отвечали на мои взгляды, глаза обеих были устремлены на сани, на их страшный груз. В руках, примерно на уровне груди, каждая держала по каменному кубку, которых я раньше не видела. В кубках пенилась и пузырилась какая-то темная жидкость, словно там бился дикий огонь.

Позади нас шел Айфенг и с ним самые достойные охотники и воины, за ними — женщины и дети, и так, вытянувшись в одну линию, все племя медленно шествовало к могиле. Только мы миновали долину с ее горячими ключами и рекой, резко похолодало — здесь под ногами все еще лежал снег. Я дрожала от холода в своем ветхом облачении, но все шедшие позади меня были вообще полуобнажены, как они привыкли ходить в своих жилищах, но, похоже, не испытывали никаких неудобств.

Наконец мы добрались до того места, где была вырыта яма. Те, кто нес сани, спустились в нее по отвалу и установили внизу шатер Ютты. Когда они вновь выбрались наверх, Висма и Аторси подняли кипящие кубки и с жадностью выпили содержимое, словно давно уже испытывали жажду и вот теперь наконец-то смогли напиться свежайшей, чистой воды. Продолжая держать теперь уже пустые кубки, они спустились рука об руку в яму и вошли в шатер; больше мы их не видели.

Я не сразу осознала смысл того, что только что произошло у меня на глазах, пока не увидела собак, которые возили сани Ютты; тот, кто держал их сейчас, достал нож и резкими взмахами умертвил всех, одну за другой, быстро и безболезненно. Животные тоже были отнесены вниз. Я рванулась вперед — может быть, еще не поздно… Висма, Аторси… они не должны…

Айфенг схватил меня за плечо с такой силой, что я сделалась слабой и беспомощной, а воины положили собак в яму рядом с жилищем, привязав всех четверых к столбу, вбитому в землю, как будто они просто уснули — их шкуры не обагрила темная кровь.

И хотя мне отчаянно хотелось броситься в яму и вытащить этих двух женщин, которые так верно служили Ютте, я понимала, что это было совершенно бессмысленно. Они уже последовали за своей хозяйкой туда, где за ней опустился последний занавес и откуда нет возврата.

Я больше не вырывалась от Айфенга, стояла спокойная и безразличная ко всему на свете, не пытаясь освободиться от его железной хватки, и лишь все время дрожала, окоченев на этой холодной земле. Я обернулась и долгим взглядом окинула племя: мужчин, женщин, детей, вплоть до младенца с разрисованной грудью; все они шли к яме. И, проходя мимо, каждый бросал туда что-то, даже младенец, которого мать взяла за ручку и заставила это сделать. Мужчины бросали оружие, женщины — золотые украшения, маленькие, но дорогие шкатулки с благовониями, корзинки с лакомствами; каждый бросал в могилу то, чем дорожил сам, что было для него самым ценным. И я впервые по-настоящему поняла, с каким почтением относились кочевники к Ютте. Должно быть, им казалось, будто бы вместе с нею умер целый мир, ведь она жила среди них в течение многих лет, пережила не одно поколение и сама уже была легендой.

Потом мужчины перешли все на одну сторону; каждый держал в руке лопату из твердой коры, была у них и прочная веревка, чтобы перетягивать камни, Судя по всему, для них было важно зарыть яму до наступления сумерек. Тем временем женщины племени собрались вокруг меня и повели назад, в сторону лагеря, но и там, когда мы пришли, меня не оставили одну.

Айлия вошла в шатер вместе со мной, за ней — еще несколько пожилых женщин, среди которых я не нашла первую жену вождя, Аусу. Едва я села на подушечку, сшитую из меха и набитую свежей травой, Айлия дерзко выдернула другую, похожую на мою, и я заметила, что при этом остальные женщины недовольно нахмурились. Я не знала, что ждет меня в будущем, и все-таки хорошо понимала, что мне придется достоять за себя. Сама Ютта назвала меня колдуньей перед Айфенгом, пусть у меня и не было намерения навсегда связать свою жизнь с вапсалами, как это сделала она. Как только мне удастся порвать узы рун, вытканных на коврике, я буду свободна.

Но для этого я должна пожить в тишине и покое и осознать, какая часть Силы вернулась ко мне, а все происходящее сейчас выглядело так, словно меня не хотели признавать.