ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Рафаэль Сабатини

— Чего я добиваюсь — Мосье запнулся. Чума побери эту девицу! Может ли мужчина выразиться более определённо? Или она думает загнать его в угол этим немыслимым вопросом? — Чего я добиваюсь! — Он протянул к ней руки. — Алина!

Но девушка не выказала ни малейшего желания припасть к его могучей королевской груди. Она продолжала разглядывать его с неприязненной насмешливой улыбкой.

— Если вы не можете ответить на мой вопрос, монсеньор, что ж, я отвечу за вас. Вы просите меня стать вашей любовницей, не так ли?

Если Алина желала устыдить Мосье, сбив пафос его возвышенных речей презрительным, но точным определением отношений, к которым он стремился, то она потерпела полную неудачу. Его выпученные блестящие глаза округлились от удивления.

— Что же ещё я могу предложить вам, моя дорогая? Я уже женат. Кроме того, есть ещё мой сан. Хотя, клянусь вам, я не принимал бы его в расчёт, если бы он был единственным препятствием на пути к вам. Я отдал бы за вас всё и считал бы, что остался в выигрыше, клянусь.

— Такие клятвы легко давать, монсеньор.

Его высочество помрачнел.

— Вы не верите мне. Не верите, вопреки свидетельству собственных чувств. Почему я здесь? Почему сижу в Гамме в такое время? Мне прожужжали все уши, что моё место в Тулоне, с теми, кто сражается за трон и отечество. Три дня назад сюда прибыл дворянин, присланный Роялистским комитетом Парижа. Он позволил себе указать мне, в чём состоит мой долг. Он потребовал от имени французского дворянства, чтобы я немедленно отправился в Тулон и возглавил там войска, причём тон его требований был необыкновенно дерзким. А я не смею даже негодовать. Даже в таком маленьком удовольствии я вынужден себе отказывать, потому что в глубине души сознаю, что требования эти справедливы. Я знаю, что изменил долгу, себе, своему дому, храбрым защитникам Тулона. А почему? Потому что любовь к вам сковала меня цепями, не позволяющими мне двинуться с места. Я прикован к вам, Алина. Пусть падёт мой дом, пусть я упущу все шансы когда либо сесть на трон, пусть пострадает моя честь, но я не изменю своей любви к вам. Неужели это ни о чём вам не говорит? Неужели это не доказывает мою искренность, глубину моего чувства? Можете ли вы теперь полагать, что я предлагаю вам тривиальную и мимолётную любовную связь?

Мосье сразу понял, что Алина потрясена и глубоко растрогана. Она побледнела, в глазах больше не было прежнего вызывающего бесстрашия. И хотя она всё ещё пыталась образумить его высочество, её словам недоставало убеждённости, а тону — решительности.

— Но теперь всё кончено. Вы побороли эту недостойную слабость, монсеньор. Послезавтра вы отправляетесь в Тулон.

— В самом деле? Кто может поручиться в этом? Только не я, клянусь спасением души.

— Что вы хотите сказать, монсеньор? — Охваченная тревогой, Алина подалась к нему. Принц мгновенно заметил это и осознал, что пробудил в ней беспокойство за соотечественников, людей одного с ней класса, поднявших в Тулоне королевское знамя. Теперь их судьба зависела от его присутствия там. Как, должно быть, нестерпима для неё мысль, что эти дворяне ждут своего принца напрасно.

— Что я хочу сказать? — повторил он медленно, и на полных чувственных губах появилась кривая улыбка. Я хочу сказать, Алина, что судьба Тулона, судьба самого дела роялистов — в ваших руках. Пусть это докажет вам глубину моей искренности.

Алина порывисто шагнула к принцу, дыхание её участилось.

— О, вы безумны! — воскликнула она. — Безумны! Вы — регент, представитель Франции. И вы готовы ради прихоти, каприза изменить долгу, изменить храбрецам, которые рассчитывают на вас, которые жертвуют своими жизнями ради вас и вашего дома?

Охваченная волнением, Алина подошла так близко к его высочеству, что ему не пришлось даже сдвинуться с места, чтобы обвить талию девушки левой рукой. Он привлёк Алину к себе. Она напряжённо ждала его ответа и едва ли осознавала, что он делает.

— При необходимости, я пойду и на это, — заверил её Мосье. — Ради вас я готов пожертвовать всем. Я готов отказаться от трона, лишь бы доказать вам, как мало значит для меня трон в сравнении с вашей любовью, Алина.

— Но вы не должны! Не должны! О, это безумие! — Она попыталась высвободиться из кольца монарших рук, но это была слабая попытка, совсем не похожая на тот решительный рывок, в котором она ускользнула из его объятий раньше. — Вы хотите сказать, что не поедете в Тулон? — Голос девушки выдал в полной мере её ужас.

— При необходимости да. Всё в ваших руках, Алина.

— Что значит в моих руках? О чём вы говорите? Зачем вы взваливаете на меня такую ужасную ношу?

— Чтобы представить доказательство, в котором вы нуждаетесь.

— Мне не нужно никаких доказательств. Вы не должны ничего мне доказывать. Между нами нет ничего, что нуждалось бы в доказательствах. Ничего. Отпустите меня, монсеньор! Ах, отпустите меня!

— Что же, пожалуйста, если вы настаиваете. — Но Мосье по-прежнему крепко прижимал девушку к себе. Их лица почти соприкасались. — Но сначала выслушайте меня. Клянусь вам, я не поеду в Тулон, я не покину Гамм, пока не уверюсь в вашей любви, пока не получу доказательства этой любви, моя Алина. Доказательства, вы понимаете? — С этими словами принц ещё крепче обнял девушку и прижался губами к её губам.

Алина содрогнулась от этого поцелуя, а потом безвольно застыла в объятиях его высочества. Её мысли бродили в прошлом и в будущем, ибо мысли неведомо время, и ничто не может удержать её в тесных рамках настоящего. Андре-Луи, её возлюбленный, человек, которому она хранила бы верность до конца, погиб несколько месяцев назад. Она оплакала его, и рано или поздно смирится с его смертью. Без смиренного принятия смерти жизнь была бы невыносима. Но страдание, вызванное этой смертью, надломило душевные силы Алины, перетряхнуло все её ценности, лишило ориентации. Какая разница, что станет теперь с её жизнью? Кому до этого теперь есть дело? Если этот сластолюбец желает её, если желание толкает его на такое безумство, что он готов предать её собратьев по классу и крови, что ж, она пожертвует собой ради них, ради всего того, в почтении к чему её воспитывали с детства.

В таком тумане блуждали мысли Алины в те несколько страшных мгновений, пока принц держал её в объятиях. Потом до её сознания дошёл звук, раздавшийся у регента за спиной. Ещё мгновение он прижимал её к себе, приникнув губами к холодным, неживым губам, потом тоже ощутил движение за спиной. Мосье отпрянул от девушки и обернулся.

На пороге, за открытой дверью застыли два господина — граф д'Антраг и маркиз де Ла Гиш. На подвижном лице графа мелькнула циничная понимающая усмешка. Маркиз, забрызганный дорожной грязью, в шпорах и сапогах, был чернее тучи. Когда он заговорил, голос его звучал хрипло и грубо; в нём не было и намёка на почтительность к августейшей особе, к которой он обращался.