Смута - Ник Перумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Медленно, но верно таяла золотая казна.
Черноморский флот сохранял верность. С разложившегося Балтийского на юг пробрался Александр Васильевич Колчак; получил контр-адмирала и, в нарушении всех традиций, назначен был командовать в Севастополе. Говорили, что Государю новоиспеченный адмирал, получая погоны с орлами, сказал: «Людей на флоте кормить от пуза и платить хорошо». Большевицких агитаторов арестовывали; ненадёжных списывали на берег; из отставок и бессрочных отпусков выдергивали старых кондукторов, соблазняя хорошим жалованьем и новыми привилегиями, почти уравнявшими их с офицерами; кормили и впрямь «от пуза».
Федор Солонов и рота александровцев шли из боя в бой, но ничего подобного взятия Юзовки уже не случалось. Красные оправились, начали давить — сперва отдельными отрядами, потом полками, а потом и дивизиями.
Февраль прошёл в «боях местного значения», линия фронта почти остановилась. Старбельск добровольцы-таки заняли, но это оказался их последний крупный успех. Подходили резервные дивизии красных, возглавляли их новоявленные «военспецы», то есть офицеры старой армии, а при них — «комиссары», следившие за… словом, следившие.
Ошибок, что совершил смелый, решительный, но горячий и безрассудный Антонов-Овсеенко, эти «военспецы» не повторяли. Нудно, скучно, без революционного огонька и пролетарской доблести принялись налаживать оборону; а где могли, стали и атаковать.
«Александровцы» стали ядром «пожарной команды» 1-го армейского корпуса (не достигавшего числом и обычной дивизии мирного времени). Возглавил отряд, само собой, Две Мишени; на бронелетучках отряд появлялся на угрожаемом участке фронта, затыкал дыру, останавливал прорыв, но…
Но войны обороной не выигрываются. Кроме лишь тех редких случаев, когда у наступающей стороны кончаются все и всяческие ресурсы.
От великий княжны письма приходили, хоть и редко. Тёплые, дружеские, но и сдержанные. Федор отвечал, как мог, стараясь тоже оставаться «в рамках», махнув рукой на все высокие материи и предоставив всё Господней воле.
В конце концов, это было проще всего. Проще всего тонуть в повседневности мелких боёв, становясь бывалым солдатом, и не думать — ни о Лизе Корабельниковой, ни о великой княжне, ни о родителях и сёстрах, о которых не было никаких вестей (хотя среди добровольцев то и дело появлялись бежавшие из Петербурга люди, контроль большевиков над передвижениями ещё не стал абсолютным).
Серый снег, дышащие гарью паровозы, теплушки, перегоны, станции — и каждый следующий день был похож на предыдущий.
Был ли то конец февраля? Или начало марта? Федор потерял счёт времени, хотя, как шутили кадеты (ибо формально до окончания корпуса им оставалось несколько месяцев, несмотря на погоны прапорщиков на плечах) — грех нарушить Великий пост им не грозил, ибо еда и так поневоле была постная.
…В тот вечер они остановились в брошенной хозяевами усадьбе. И деревня, и старый барский дом были давно оставлены, имущество вывезено — значит, порадовался про себя Федор, этой семье удалось спастись.
Правда, остался массивный рояль.
Александровцы сноровисто разбежались по комнатам, развели огонь. Хоть и старый, дом был каменным, достаточно прочным. Наверх отправились пулемётные команды.
А потом Петя Ниткин деловито, с видом, словно планировал это давным-давно, сел к инструменту.
Музыку он, как уверял всех товарищей, ненавидел с детства.
Но играть умел. Хотя, конечно, пальцы утрачивали ловкость и сноровку, они теперь слишком привыкли нажимать на спуск.
Простая мелодия.
«Тёплый ветер дует, развезло дороги,
И на фронте нашем оттепель опять,
Тает снег в Ростове, тает в Таганроге,
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать…»
«Эх, Петя, Петя. Допоешься когда-нибудь. Допрыгаешься с этими песнями оттуда…»
Но кадеты слушали. Песня нравилась, хотя, по меркам того времени, была слишком уж простой.
И — в эту ли ночь, во вчерашнюю или на прошлой неделе — кто знает? — Ирина Ивановна Шульц сидела у точно так же горящей печки, держа на коленях видавшую виды гитару, а вокруг в полумраке собрались бойцы их с комиссаром питерского батальона.
«О походах наших, о боях с врагами,
Долго будут люди петь и распевать,
Славную Каховку, город Александровск,
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать…»
Пальцы Пети Ниткина нежно касались клавиш.
«А когда не будет красных и в помине…»
Ирина Ивановна перебирала струны.
«А когда не станет белых и в помине,
И к своим родимым мы придём опять…»
Петя вскинул голову, оглядел своих.
«Вспомним, как на север шли по Украине…»
Ирина Ивановна улыбалась.
«Вспомним как на юг мы шли по Украине…»
«Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать…»
— Закончили они оба.
Было ли это в один день или в разные? — неважно. Близко друг к другу, когда зима на изломе сменялась робким началом весны. Атаки красных становились всё смелее и осмысленнее, останавливать их удавалось, но вот продвигаться дальше — уже нет. «Идти на север» добровольцы больше не могли.
К западу, за Днепром, по-хозяйски устраивались «гетманцы», петлюровцы деятельно собирали «украйномовных», объявили об окончательном «непризнании большевистской власти», независимости, вступив в переговоры с Германией и Австро-Венгрией о военной помощи.
1 марта 1915 года первые немецкие эшелоны пересекли границу, двинувшись на Киев. Австрийские войска наступали на Одессу, хотя назвать это «наступлением» было невозможно — им никто не оказывал сопротивление.
Две недели спустя германский гарнизон появился в Киеве, и уже на следующий день кайзер объявил о признании «независимой Украинской державы»; признание сопровождалось территориальными уступками в пользу Центральных держав и Польши — чьё восстановление Германия признала также, правда, не уступив ни вершка бывших польских земель, полученных по разделам ещё восемнадцатого века.
Признала Германия также независимость Эстонии, Латвии и Литвы, каковые немедля заключили с Берлином союз.
Только после этого в Париже и Лондоне спохватились — во всяком случае, так это выглядело по газетным сообщениям. Получившая из рук Германии «свободу» Польша, Румыния, которой предложена была «Транснистрия» — земли от Прута до Днестра, Турция, уже давно сосредотачивавшая войска на российской границе в Закавказье, а теперь ещё и уходящая «под немцев» Прибалтика — джентльмены с Кинг Чарлз Стрит и месье с Кэ д’Орсэ[28] сообразили, что дело плохо.
«Народный комиссар иностранных дел тов. Чичерин принял великобританского посланника г. Бьюкенена по просьбе последнего. Обсуждались проблемы двусторонних отношений, а также иные вопросы, представляющие взаимный интерес».
«…также принял французского посланника г. Палеолога…»
— Ишь, засуетились, — Петя Ниткин отложил «Правду». — Скажем спасибо красным, этой своей
