Смута - Ник Перумов

Миг — и в лицо Сергееву уставилось черное дуло браунинга.

— Баба, значит? — спокойно спросила Ирина Ивановна. — Врешь, Сергеев. Сам знаешь, что врёшь, а всё равно. Ну, скажи ещё что-нибудь, чтобы я тебя могла без зазрения совести продырявить и в госпиталь отправить — отдохнуть и подумать над своим поведением.

— Зря ты так, Илья Ильич, — поддержал неожиданно товарища Шульц другой командир харьковского полка, немолодой, дородный и усатый Степан Петренко. — Ирина Ивановна товарищ правильный. Всё у неё в порядке, за всем доглядывает. Если б не она, выехали б мы из Харькова голозадыми, потому что интенданты ничего выдавать не хотели.

Насупленный Сергеев сидел злой, как чёрт.

— Вот что, товарищ комполка, — вдруг ровным голосом сказал Жадов, — за нарушение дисциплины я тебя от командования отстраняю. Пойдёшь в ротные. Себя проявишь, поймёшь, что к чему — поглядим тогда.

Сергеев дёрнулся, как от удара, рука его дёрнулась было к нагану… и замерла.

— Не дури, Илья Ильич, — заметила Ирина Ивановна. — И, надеюсь, все поймут, что никаких «баб» — чьих бы то ни было! — тут нет. А есть начштаба-15, в звании комполка[27], четыре кубаря, как и у тебя. (Новое звание Ирине Ивановне и впрямь присвоили — совсем недавно, едва они с Жадовым оказались на фронте, ибо начштаба целой дивизии быть на должности командира батальона быть никак не могла). Так что давай-ка прекратим дуться, сердиться, а будем думать, как действовать дальше.

— Держать Лозовую надо, — Жадов вглядывался в карту.

— Именно. Мне не нравится это поспешное бегство белых. Слишком уж похоже на заманивание в огневой мешок, что они один раз уже успешно тут проделали.

— Осторожничаете, товарищ начальник штаба, — буркнул обиженный Сергеев. — А я так скажу — драпанули золотопогонники, поняли, что на шару нас не взять, а мы им вот-вот за спины зайдём. Наступать надо. Лозовую они оставили, да недалеко ушли. Гнать их надо, покуда можем! Наших, что драпанули, тоже в чувство привести — и вперёд!

— Дерзок ты, Илья Ильич, прямо-таки античный герой Македонский, — усмехнулся Жадов.

— А вот ругаться тут буржуйскими словами нечего, товарищ комдив, — пуще прежнего разошёлся Сергеев.

— Дурья башка, Александр Македонский — великий полководец был, от Греции до Индии с небольшим войском прошёл, всех победил, всё покорил. Вот и ты у нас такой же. Куда ты полезешь дуром? С пехотой на конницу? Ну и обойдут тебя, и изрубят со спины.

— Вот и правильно, — крякнул Петренко. — Мы своё дело сделали, дыру заткнули…

— Дыру в нужнике своём затыкай, — окрысился Сергеев. — А нам наступать надо! По-ленински, по-большевистски! Кончать эту контру!

— Если будешь лезть в воду, не зная броду, контра эта сама тебя кончит, — хладнокровно заметила Ирина Ивановна. — Советую, товарищ комдив, занять прочную оборону тут, в Лозовой. Вперёд отправить разведку. Определить, где противник. И тогда уже действовать.

Петренко кивнул, молчавший весь совет командир 1-го Краснопартизанского Павлюк тоже согласился, Сергеев — бывший уже начальник 1-го рабочего полка ХПЗ ничего не ответил.

— На том и порешим, — Жадов встал. — Слушай боевой приказ — занимай оборону, готовь разведку. Я с ними сам поговорю.

— Так у нас, выходит, дивизией начальник штаба-таки командует, — не сдержался Сергеев. — Что она говорит, то ты, начдив, и делаешь.

— Я тебя в ротные уже разжаловал, в рядовые захотел?

— А ты меня не пугай! Меня жандармы царские запугать не смогли, а уж ты — тем более!

И Сергеев, хлопнув дверью, почти что вылетел из избы.

— Ты, товарищ начдив, не серчай на Ильича нашего, — примирительно заговорил Петренко. — Из паровозников харьковских он у нас самый боевой, хлебом не корми, дай с контрой подраться!..

— Драться с умом надо, а не как после пьянки.

— Верно, товарищ начштаба, да только уж больно круто ты с Ильёй Ильичём, — Павлюк наконец заговори. — Вас к нас из Питера прислали, да только полки-то все харьковские, не надо б в нас плевать-то.

— А знаешь, Павлюк, почему беляки нам тут бока намяли, а? Потому что порядок у них и дисциплина. Расстрельная, конечно, но дисциплина! Приказ отдан — приказ исполняется! Без митингов и обсуждения! Всё, хорош базарить! Тоже мне, сорочинская ярмарка!

Командиры полков выходили, что Петренко, что Павлюк — покачивая головами.

Ирина Ивановна встала рядом с Жадовым:

— Вызови охрану. Наших, питерских. Арестуй Сергеева, пока не начался мятеж.

— Что-о?! Мятеж?

— Не «чтокай», а слушай! — рассердилась товарищ начштаба. — Это ж харьковская вольница, партизанщина! Они тут привыкли всё глоткой брать да на митингах орать. Не нравится кошевой атаман — долой его, да и нового выкликнем. Вызывай охрану. Два взвода, не меньше. И при пулемётах.

Жадов больше не возражал.

Вытащил только маузер и выбежал следом.

Ирина Ивановна почти без сил опустилась на лавку. Закрыла лицо ладонями, замерла так — и сидела, не шевелясь, пока в дверь осторожно постучалась дородная попадья, румяное доброе лицо, в руках — широкий платок.

— Можно, милая?

— Да, конечно, — Ирина Ивановна оторвала ладони от лица. — Простите, мы… простите, что мы…

— Возьмите-ка, — платок перекочевал Ирине Ивановне на плечи. — Вот сердцем чую — Господь смилостивился над нами, вас нам послал.

— Да о чём же вы, матушка…

— О том же, — строго сказала попадья. — Вижу, вижу, почему начальник ваш не дал нас на мороз выкинуть. Перед тобой, милая, ему стыдно было. Удержи его, сбереги, Христом-Богом молю. Не за ради него, хотя тоже вижу — сердце у него доброе. Но за всех, кого он не даст на мороз выгнать.

— Удержу, — словно через ком в горле ответила Ирина Ивановна. — Сберегу… насколько смогу.

Глава VIII.1

Фронт сгущался, подобно сказочному змею, набивая брюхо сотнями и тысячами людей. Огнистый червь, ненасытный горыныч, он требовал и требовал дани, но отнюдь не невинными девами (ими, впрочем, он тоже не брезговал). От Днепра до Дона почти строго с запада на восток тянулась черта, за которой — «враги». Враги с каждой из сторон.

Порыв Добровольческой армии медленно иссякал — красные слали с севера эшелон за эшелоном, серая пехота с красными косыми лентами на папахах вцеплялась в села и города, обращала в почти неприступные крепости здания заводов и паровозных депо, толстые стены добротной кирпичной кладки разбить могла лишь тяжёлая артиллерия, а трёхдюймовки лишь клевали, но обрушить кровлю у них получалось лишь изредка.

Лозовую конники Келлера оставили, но второй раз затянуть красных в огневой мешок не получилось. Так и толкались боками, но силы на стороне большевиков всё прибывали и прибывали, а вот Добровольческая армия числом прирастала, но далеко не столь быстро.

Государь перестал выпускать