Харбин - Евгений Анташкевич

Александр Петрович несколько остыл, и ему стало понятно, что эта тема тоже неглавная, а Асакуса из тактических соображений меняет направление и ритм разговора, делая его то спокойным, то нервозным.

«Известный способ, надо поддаться, но не сразу», – решил Александр Петрович.

– А всё-таки о каких средствах вы говорите? Ведь это же вы тогда весь эшелон забрали, вы же не могли рассчитывать на то, что вас будет не отличить от чехов. Помните? На станции… между Зимой и Иркутском! Это вы стояли за спинами у чехов! Только были моложе!

– Тогда все были моложе…

Адельберг не дал ему договорить:

– И цвет лица у всех тогда был менее землистый!

При этих словах рука Асакусы, несмотря на то что он был в гражданском платье, невольно потянулась к левому бедру, туда, где японские офицеры носили свои самурайские мечи. Он, правда, вовремя опомнился, но на секунду его взгляд стал недобрым.

«Заело! Не забыл, как его… живым в землю закопали!»

Асакуса сглотнул и, не шевеля губами, произнес:

– Ваш эшелон красные взорвали, и он упал в Байкал, но вам бы это золото, господин полковник, один чёрт, извините, не помогло. Вы были проигравшей стороной, а сейчас мы его вам возвращаем. Понемногу.

Он выпил без тоста и стал есть. Адельберг тоже взялся за палочки, однако новость о том, что эшелон, который он сопровождал, был уничтожен красными партизанами, создала в его в душе холодную пустоту. «Ладно, – подумал он, – этот факт надо будет обдумать, но – позже».

– Хорошо, господин Адельберг. – Голос Асакусы был сухой и официальный. – Тогда давайте поговорим вот о чём! Все, с кем я общаюсь, из ваших, так или иначе ангажированы какой-нибудь идеей. А это, как известно, делает человека несвободным. Вы не примкнули ни к каким партиям и движениям, поэтому, надо полагать, вы можете беспристрастно оценивать обстановку, и в том числе и эти партии и движения, точнее, то, что от них осталось. Что вы думаете о них?

– Конкретно, если можно!

– Для начала – что вы думаете о Белом движении вообще?

«Издалека начинает! Но это, видимо, уже ближе к теме!» – подумал Адельберг и так же сухо, в тон японцу, ответил:

– Белого движения нет. Здесь! А впрочем, и везде. Оно кончилось. Есть много людей, русских и нерусских, которые мечтают о своей прежней родине. О России! Но России уже тоже нет. Той! И не будет. Есть новая Россия – Советский Союз, который от нас отбился с оружием в руках, отвоевал пространство и на нём стоит. И строит там свою, новую жизнь. Хорошо ли, плохо ли – не нам судить. Но это так. Мы там не нужны. Слишком остервенелой была ненависть русского крестьянина к барину, то есть к нам – господам; поэтому в революцию и в Гражданскую пролились моря крови. Она нас разделила навсегда.

Адельберг разминал палочками кусочек не растворившегося в соевом соусе васаби.

– Сейчас всё успокоилось! Мы тут грызёмся, а они там пашут землю, строят заводы. Ну и заодно колошматят – свои своих…

– Это как? – сделал удивлённый вид Асакуса.

– Вам-то не знать! – с ухмылкой сказал Адельберг. – Сталин уничтожил почти всех, с кем он во главе с господами Ульяновым и Троцким совершили Октябрьский переворот. Это ведь не новость – когда тот, кто приходит к власти, уничтожает тех, кто его к этой власти привёл. Но… это их дело, господин Асакуса. Страна большая, народу много, всех не перебьёшь, а уничтоженным всегда найдётся замена.

– А как вы думаете, почему Сталин их уничтожает?

«Это уже скучно, господин самурай! Вы же в разведке, а не я! Неужели ради этого меня позвали?» – мысленно простонал Адельберг, но вслух ответил в прежнем тоне:

– Это просто! Те, кто шёл с ним на баррикады, могли себе позволить собственное мнение, то есть несогласие с мнением вождя, разные высказывания, оппозицию и так далее. Сталину это, естественно, ни к чему. А новые, которых он поставил на место тех, кого ликвидировал, будут ему по гроб жизни благодарны и служить будут верой и правдой, потом он и их уничтожит и приведёт на их места других, ещё более преданных. И так будет длиться много лет, может быть, сорок, а может, и более. Моисею, кстати сказать, понадобилось именно сорок лет и множество испытаний, чтобы в племенах Израилевых ушли в мир иной все, кто помнил жизнь в Египте.

– Это действительно просто – это из вашей Библии! Это мы знаем!

– А в подлунном мире новостей нет, господин Асакуса! – Адельберг добавил ещё васаби в соевый соус и стал его размешивать.

– И это мы знаем! – Асакуса слушал Адельберга внимательно, и стало видно, как он постепенно смягчается.

– Мы остались на обочине! И как вы правильно заметили – мы сторона проигравшая. Точнее, я бы сказал – мы стали проигравшей стороной. Но даже общая беда не объединила нас, русских, и не помогла собрать – хотя бы на этой территории – все силы в кулак и отвоевать своё пространство. Пусть это был бы Дальний Восток, это не столь важно, или Крым, или Кубань и Дон, или Беломорье. Не важно, где бы это было! – Александр Петрович перевёл дыхание. – Вы правильно это отметили на нашей последней встрече несколько лет назад, помните?

Асакуса кивнул.

– Так вот! Даже здесь, где сохранился, как в консервной банке, русский быт и уклад, где Россия сберегла себя, как нигде в мире, мы не смогли объединиться ни в какую идею. Даже не в идею, а хотя бы в два-три корпуса, и перерезать Сибирскую железную дорогу, и встать там крепко, и восстановить свои права на эту землю. Ваш Семёнов отдыхает в Дайрене? Здесь все друг с другом передрались! Казаки, у которых родина через реку – Амур или Уссури, и те уже не хотят шашками махать. За десять долларов защищать интересы китайских генералов в отряде генерала Нечаева – шли, а отвоевать свою землю – не хотят! – Адельберг говорил это не опуская злых глаз. – Белое движение, которое вас так интересует, существует, но только как пропаганда. Пишут много: воспоминаний, мемуаров; газеты, критика. На словах от Советов давно уже ничего не осталось. А для Сталина это всё – комариные укусы и не более. Он действует, укрепляет армию, границу, строит оборону, ЧК, или, как её сейчас называют, НКВД! Всё работает! Вы наверняка слышали про генерала Кутепова? И генерала Миллера! Где они? Вы знаете? Мы – нет. А НКВД знает! Об остальном – нетрудно догадаться!

Асакуса слушал и кивал.

– Потому я утверждаю, что Белого движения – нет! И для меня нет никакого смысла в этом участвовать! В бой – с милой душой, хотя и староват я уже через бруствер перепрыгивать. Но всё равно – воевать так воевать, а не подсиживать друг друга и не подлизывать…

Адельберг остановился, об этом его пока не спрашивали.

«Передохни!..» – сказал он сам себе.

Асакуса сидел, покачивался в кресле, явно довольный, правда непонятно чем: то ли словами Адельберга, то ли его интонациями.

«Надо бы поосторожнее всё же!» – глядя на выражение лица собеседника, подумал Александр Петрович.

Асакуса пожевал губами, он давно уже сидел с пиалой, в которой был чай.

– Мы старики – это понятно! – мягко улыбаясь и кивая, произнёс он. – Мы действительно уже не очень хотим прыгать через бруствер, и не наше это дело. Но мы можем руководить, командовать, наставлять, обучать, в конце концов.

– Кем руководить? Кого наставлять? – Адельберг понял цель беседы, теперь стало ясно, куда клонит японец, однако надо было дождаться, когда он выскажется до конца!

– Молодёжь!

– Что – молодёжь? Какая? Наша, русская, здесь? – с силой поставил ударение на «здесь» Адельберг.

– Да, наша, в смысле, конечно, ваша… здесь!

– Вы имеете в виду русских из харбинских слободок и рабочих окраин?

– И этих! Но, Александр Петрович, в основном – ваша! Ваша молодёжь, тех, кто в России что-то потерял! – Асакуса это сказал с нажимом, жёстко, на выдохе.

Адельберг положил руки на стол и, внимательно глядя Асакусе в глаза, спросил:

– Вы хотите подверстать нашу молодёжь?

Асакуса удивлённо поднял брови:

– Как вы сказали? «Подверстать»? Что такое «подверстать»?

«Он не знает этого слова! Подскажем!»

– Подверстать, Асакуса-сан, если объяснить без особых затей, – это «приобщить». Когда книгу в типографии составляют, её верстают, то есть набирают текст в рамку, собирают части в целое, что ли. Когда книга свёрстана, она как текст готова, она составляет единое…

– «Подверстать»! Хорошее слово, надо запомнить! – не дослушал Асакуса, но было видно, что он несколько раздосадован, это было впервые, когда он не понял русского слова и это заметил собеседник. – «Подверстать», – медленно повторил он, – именно «подверстать»! – Он посмотрел в глаза Адельбергу.

– Куда? В армию? – так же медленно спросил тот.

Асакуса промолчал.

– Тогда почему об этом говорите вы, офицер разведки? Разве это ваше дело?

Японец замялся с ответом, неожиданно помог метрдотель, он подошёл со спины и что-то тихо прошептал на ухо. Асакуса поднял лицо, переспросил и как-то, чуть ли не со свистом, выдохнул, то ли от досады, то ли с облегчением.