Харбин - Евгений Анташкевич

Ты знаешь, Сонечка, он на меня почти не смотрел. Я подумал, что понял почему, и стал ему подыгрывать, тоже не буравил его взглядом. В конце концов, мне было всё понятно и даже понятно, зачем он понадобился капитану, просто для того, чтобы в его присутствии я ничего не соврал и не перепутал. А мне и незачем было врать, и перепутать я ничего не мог, всё в памяти было так свежо, как будто это было вчера, потому что он спрашивал меня только про Харбин. Я всё ждал, спросят ли они о тебе, но нет, не спросили.

В один момент наступила пауза, капитан дал Сашику какой-то документ, и он стал его читать, а сам взял другой и тоже стал читать. Тогда я прямо посмотрел на Сашика, и, ты не представляешь, вдруг он представился мне в советской военной форме, в парадном кителе, таком какие я видел на офицерах в нашем лагере на их праздник октября или 1-е Мая – с золотыми погонами. Я только не мог увидеть звездочек на его погонах: две лейтенантские или четыре капитанские, как у его соседа. Почему-то я не подумал про него как про старшего лейтенанта – три, а именно – две или четыре. Сашик смотрелся. Форма ему очень шла. Я вспомнил его отца, полковника царской армии, я никогда не видел его в форме, но в царской форме я видел других русских харбинцев: полковников, генералов, на разных их собраниях или торжествах. И у меня вдруг сложилось такое ощущение, что на Сашике форма не советская, а царская, погоны-то ведь – золотые!

Удивительно, да?

Потом разговор или допрос, я так и не понял, закончился, они поднялись, кивком попрощались и вышли. Я остался, мне надо было дожидаться конвоя. Через минуту дверь открылась, и в неё буквально ворвался Сашик, он подбежал ко мне, я от неожиданности вскочил, обнял меня и прошептал, на самом деле он кричал, но шёпотом:

– Извини, Кэндзи, я не мог по-другому! Прошу тебя, когда вернёшься на родину, постарайся найти моих! И Соню! Может быть, они уехали из Китая, я их нигде не нашёл. Может быть, они в Америке или в Австралии или… хотя бы просто живы… Если найдёшь, скажи им, что я живой, а потом я сам постараюсь их найти…

Наверное, он хотел сказать что-то ещё, но приоткрылась дверь, в комнату вполлица заглянул конвойный, весь в веснушках, и жалостно так попросил:

– Товарищ старший лейтенант, вас ждут у начальника лагеря…

Сашик отвернулся от меня и ушёл.

Больше я его не видел.

Видишь, как я ошибся, он оказался не лейтенант и не капитан, а именно старший лейтенант. Он был в обычном гражданском костюме, но форма бы ему очень шла.

Ладно, все. Об этом надо забыть, хотя бы на время».

Письмо № 6

(перевод с японского)

«Я помню, как после концерта Вертинского мы вышли из зала. Ты, я и Сашик, как видишь, без Сашика у нас ничего не происходило. Настроение у всех было как в песнях Вертинского. И тогда я прочитал тебе танка, вот эту: «Я красотой цветов…» Ты посмотрела на меня удивлённо, и если бы смогла ответить, то, наверное, так:

Я не могу найти цветов расцветшей сливы,Что другу я хотела показать:Здесь выпал снег, —И я узнать не в силах,Где сливы, а где снега белизна?

Тогда бы я тебе ответил:

Как сквозь туман вишнёвые цветыНа горных склонах раннею весноюБелеют вдалеке, —Так промелькнула ты,Но сердце всё полно тобою!

Как видишь, они все очень короткие, пять строк – танка или три – хокку. А вот – такие:

Чем так мне жить, страдая и любя,Чем мне терпеть тоску и эту муку, —Пусть стал бы яшмой я,Чтоб милая мояСо мной осталась бы, украсив мною руку.

Или:

Когда ты спросишь,Как теперь я сплюНочами долгими один, – одно отвечу:Да, полон я тоскиО той, кого люблю.

Или:

Я полон грусти, расстаюсь с тобой,Слезинки светлые дрожат на рукаве,Как яшма белая!..Я их возьму с собой,Пусть это будет память о тебе…

А может быть, так:

О этот мир, печальный мир и бренный!И всё, что видишь в нём и слышишь, – суета.Что эта жизнь?Дымок в небесной бездне,Готовый каждый миг исчезнуть без следа…

Печально всё. Удел печальный данНам – смертным – всем, иной не знаем доли.И что останется?Лишь голубой туман.Что от огня над пеплом встанет в поле.

А вот про мою Японию, которую ты никогда не видела, а я, может быть, никогда уже не увижу:

В стране моей роднойЦветёт вишнёвым цветомИ дикая трава!

И это про Японию, наверное теперешнюю:

Дерево – на сруб…А птицы беззаботноГнёздышко там вьют!

А это про японцев, то есть про нас:

Чужих меж нами нет!Мы все друг другу братьяПод вишнями в цвету.

Или так:

Крестьяне отказались от сакэ…А от чего откажутся они,Когда им будет хуже?

А это про меня:

О смерти думаю всегда как о лекарстве,Которое от мук освободит…Ведь сердце так болит!..

Я ко всему готов, Соня. Эти длинноносые, эти русские, не дадут мне сделать сэппуку…

А почему?

Я этого хочу. Это мой долг. Я не защитил Императора и должен умереть.

Зачем это всё – война, лагерь, плен…

Долг – это главное!

Умереть за Императора!

Интересно, а Асакуса тоже сделает сэппуку?

Может, сделает. Должен сделать. Он самурай. Он чтит Кодекс Бусидо.

Но пока не сделал! Хотя я этого не знаю».

«Хранить вечно.

Ст. оперуполномоченный УКГБ СССР

по Хабаровскому краю

капитан Мальцев Е.М.

29 января 1992 г.».

Автор выражает благодарность

Наталье Владимировне Невской,

Оксане Николаевне Железняк

и Анатолию Геннадьевичу Петрову