Срединное море. История Средиземноморья - Джон Норвич

«Мои армии побеждают лишь вместе со мной!» Слова Сулеймана, произнесенные им, когда он получил известие о катастрофе, были совершенно справедливы. Если бы он взял командование на себя, как в 1522 г., между Пиали и Мустафой не возникло бы пагубного соперничества; высший авторитет, которым он обладал, вкупе со вдохновением, с которым он руководил военными действиями, мог спасти ситуацию. Повинуясь первому побуждению, он поклялся, что следующей весной сам поведет на Мальту новую экспедицию, однако изменил свое мнение, решив вместо этого предпринять еще одну кампанию против Венгрии и Австрии. Но когда 5 сентября 1566 г. его войско располагалось лагерем близ венгерской крепости Сигетвар, он умер от внезапно последовавшего инсульта (а может быть, сердечного приступа). Десятый по счету османский султан был величайшим из них. Сулейман не только невероятно расширил свою империю, но и создал для нее прочный базис в виде институтов и законов и во многом благодаря своему личному престижу поднял ее статус до уровня мировой державы. Если бы его преемники обладали хотя бы частицей его талантов, история Средиземноморья могла бы пойти совершенно иным путем.

На христианском Западе, по-прежнему воодушевленном героическим сопротивлением мальтийских рыцарей, известие о смерти султана встретили с ликованием. Но остановлена ли экспансия турок, или это лишь временная задержка и они будут и далее продвигаться вперед? Вопрос оставался открытым. Наследником Сулеймана стал его старший сын от любимой жены, дочери украинского священника, широко известной европейцам под именем Роксоланы. Селим II Пьяница — прозвище это он вполне заслуживал — был совершенной противоположностью своего знаменитого отца. Низенький, толстый, закоренелый распутник, он нимало не заботился о делах государства и предпочел вверить управление империей своему великому визирю (вскоре ставшему его зятем), Соколли-Мехмет-паше. Соколли, по происхождению боснийский серб, последний из визирей Сулеймана — именно он закрыл глаза старому султану, когда тот скончался, — был вполне подготовлен к тому, чтобы в период нового царствования проводить политику своего прежнего повелителя. Он давно вынашивал замысел построить канал через Суэцкий перешеек, соединив Средиземное море с Красным. Если бы он преуспел в этом начинании (за три столетия до Фердинанда де Лессепса), то также изменил бы ход истории, но тут — в первый и последний раз в жизни — Селим отказал ему.

Дело было в том, что Селим, так сказать, положил глаз на Кипр. Все всегда говорили — и это, вполне возможно, была правда, — что его стремление осадить остров возникло из-за его любви к необычно крепким винам. Правда, стратегическая важность Кипра была столь же очевидна, как и плодородие его земель; удивительно, что Сулейман за многие годы не предпринял никаких действий, чтобы избавиться от присутствия христиан, тем более нежелательного, что остров находился в пятидесяти милях от южных берегов его собственного государства. Кипр представлял собой колонию Венецианской республики, и именно в Венецию в феврале 1568 г. пришло несколько тревожных сообщений. Говорили, что турецкие агенты активизировались на острове: они подогревали недовольство среди местных жителей, многие из которых не питали особенной любви к своим господам — венецианцам. Турецкие корабли прощупывали кипрские гавани. Более всего вызывало опасения, что султан недавно заключил перемирие на восемь лет с новым императором Максимилианом II и, следовательно, мог сосредоточить все внимание на новом предприятии. Правда, при восшествии на престол он подписал мирный договор и с Венецией, но до сих пор в значительной степени было непонятно, чего следует от него ожидать; более того, о нем говаривали, что он становится все более психически и эмоционально неуравновешен.

Все эти (и многие подобные им) слухи такого рода продолжали распространяться в течение 1569 г., а ближе к концу января 1570 г. Венеции достигли новости, не оставлявшие сомнений в намерениях султана. Венецианский бальи в Стамбуле был вызван к Соколлу, который недвусмысленно объяснил ему, что султан считает Кипр исторически неотъемлемой частью Османской империи. Через день-два последовали массовые аресты венецианских купцов и захват их судов в гавани, а 28 марта посол отправил специальный ультиматум дожу: либо Венеция должна добровольно сдать Кипр, либо Турция отнимет у нее остров силой. Венецианцы ответили быстро и точно. Венеция находится в крайнем недоумении по поводу того, что султан, столь недавно заключивший с нею договор, уже хочет разорвать его; она, однако, является хозяйкой Кипра и у ее жителей найдется достаточно храбрости, чтобы с Божьей помощью защитить остров.

Республика уже разослала просьбы о помощи христианским государствам, но ответили ей, мягко говоря, без энтузиазма. Император Максимилиан подчеркивал, что заключенное им перемирие с турками должно продолжаться еще восемь лет. Во Франции Екатерина Медичи, фактически являвшаяся регентшей и ссорившаяся с Испанией из-за Фландрии, сослалась на свой давний договор с султаном. Король португальский заявил, что у него по горло дел на востоке и что в любом случае его страна опустошена чумой. Рыцари Святого Иоанна — которые, кстати, владели лучшими землями на Кипре — оказались более обязательны и предложили пять кораблей. Увы, четыре из них захватили турки, едва суда покинули Мальту. К королеве же Елизавете Английской, над которой тяготело отлучение от церкви, за помощью не обратились.

Оставались лишь папа Пий V и Филипп II Испанский. Папа согласился снарядить дюжину судов, если Венеция предоставит для них готовые корпуса. Со своей стороны Филипп предложил прислать флот из 50 кораблей под командованием Джан Андреа Дориа, внучатого племянника и наследника того самого Андреа, чья ненависть к Венеции около тридцати лет назад дважды заставила его обмануть доверие республики при Корфу и Превезе. Даже этот вклад был весьма невелик: сама Венеция построила 144 корабля, причем 126 из них военных галер. Но Филипп никогда не доверял венецианцам, которых подозревал (не без некоторых оснований) в том, что они готовы в любой момент заключить перемирие с султаном, если представится возможность. Как показали дальнейшие события, он дал Дориа, который питал к республике не менее враждебные чувства, чем его двоюродный дед, тайные предписания не вмешиваться в бой, предоставив сражаться венецианцам, и привести испанский флот обратно в целости и сохранности как можно скорее.

С самого начала экспедицию преследовали несчастья. Венецианский капитан-генерал Джироламо Дзане, который понял дело так, что испанская и папская эскадры должны присоединиться к нему близ Зары (Задара) на побережье Далмации, напрасно ждал там в течение двух месяцев. За это время его матросы, пораженные какой-то неизвестной эпидемической болезнью, не только лишились многих своих товарищей, но и были деморализованы, в результате чего дезертировали сотнями. 12 июня 1570 г. Дзане отплыл на Корфу, где взял на борт бывшего генерального проведитора[228] этого острова, недавно назначенного на ту же должность на Кипре. Здесь он узнал, что папская эскадра под командованием Маркантонио Колонна ожидает испанцев близ Отранто, однако о флоте, обещанном Филиппом, по-прежнему не было ни слуху ни духу. Не ранее июля стало известно, что Джан Андреа Дориа просто остался на Сицилии под тем предлогом, что не получил инструкций двигаться далее. После настойчивого протеста со стороны папы Филипп наконец отправил своему адмиралу приказ отправиться в путь, который пришел на остров 8 августа, но даже после этого прошло еще четыре дня, прежде чем испанский флот отплыл из Мессины, и еще восемь — прежде чем достиг Отранто (путешествие это, учитывая, что стояла прекрасная погода, должно было занять не более двух дней).

Соединившись наконец с союзными силами папы, Дориа не предпринял никаких усилий, чтобы призвать Колонна или хотя бы снестись с ним; когда же Колонна решил не обращать внимания на его поведение, могущее послужить образцом намеренной неучтивости, и сам проявил инициативу, тот «вознаградил» его долгой речью, в которой обиняками советовал отменить всю экспедицию. Сезон навигации подходил к концу; испанские корабли были не в том состоянии, чтобы участвовать в бою; наконец — Дориа всячески старался это подчеркнуть, — хотя он получил инструкцию плыть за флагманским кораблем папской эскадры, он также имел приказ от своего повелителя сохранить свой флот невредимым. Каким-то образом Колонна сдержался, чтобы не напомнить Дориа, по чьей именно вине произошли две первые неприятности; он просто повторял: и король, и папа ожидают, что их флоты поплывут вместе с венецианцами на Кипр, и поэтому они должны отправиться в путь. Наконец Дориа неохотно согласился с ним.