Не смей меня касаться. Книга 3 - Марина Дмитриева

контрактом, а получить больше не удалось, я бываю вредным,к тому же мой контроль вызывал у нее только раздражение, видимо, она решила действовать кардинально. Когда я узнал все это, то побоялся, что Юля снова причинит боль моей Розе, черт, от нее чего угодно можно ожидать, с головой у твоей сестренки явно нелады. Именно поэтому Елена Сергеевна и поспешила предложить тебе должность в другой области. Вдобавок, если быть предельно откровенным, я решил устроить вашим отношениям с танкистом небольшую проверку расстоянием, так сказать, убить двух зайцев одним выстрелом.

– Ты невозможен, – слабо пискнула феминистка во мне.

Почувствовала себя смертельно усталой старухой, слезы текли и текли по моим щекам, а действительность расплывалась черным уродливым пятном... От открывшейся правды тело ломало, словно я тоже наркоманка со стажем.

– Ты все равно должен был рассказать мне правду, – опять забилась в руках Шувалова, пытаясь высвободиться.

Не позволил, еще ближе прижал к своему телу.

– Скажи я правду раньше, было бы не так мучительно? – ласково спросил Сашка, собирая губами мои слезы со щек. И от его ласки почему-то стало еще больнее, видимо, проснулось осознание своей вины.

– Не знаю… но я хотя бы не чувствовала себя набитой дурой…

Больше ничего не смогла сказать, голос пропал… все пропало, весь мой мир начал исчезать, разваливаться в моей душе на малюсенькие пылающие болью кусочки. Из меня выпустили весь воздух, из меня выпустили всю кровь. Кто друг?! Кто враг?! Кто хороший?! Кто плохой?! Все обычные представления в моей голове перемешались, перепутались, превратились в разрывающий голову шум реактивных самолетов. Больно, больно, адски больно осознавать, что у тебя нет семьи, а близкие использовали твое благородство в своих корыстных малодушных целях. Меня не только Юлька предала, но и мама тоже…. Она ведь знала о моей любви к Шувалову, видела мои страдания, конечно, я старалась никого не загружать своими проблемами, но ведь материнское сердце должно чувствовать, когда ее дитя мучается. Почему же мама, черт возьми, ничего мне не рассказала, не сказала правды даже тогда, когда я призналась, что рассталась с Мишкой? Как так получилось, что самая родная женщина стала для меня не матерью, а мачехой?! Я ведь тоже ее дочь...

Уткнулась носом в мужскую грудь, может, опьяняющий, чуть терпкий запах мужского парфюма успокоит мои нервы, подарит немного забытья. Чтобы не задохнуться болью, мне нужна очень сильная анестезия. Шувалов нежно успокаивающе гладил меня по спине.

– Сашка, Сашка-а-а, – вырвался болезненный хрип из моего горла.

Судорожно вцепилась пальцами в его костюм. Как хорошо, что он рядом, такой сильный и теплый, такой… родной. Я его отправила на муку… а он все равно любит. Теснее прислонилась к мужскому телу, желая в его силе найти защиту и спасение от той боли, что ураганом бушевала внутри. А ведь еще десять минут назад кричала «ненавижу». Десять минут назад все было просто и ясно, это черное, это белое, а сейчас в голове случился страшный коллапс, все цвета перемешались… превратились в хаотичное режущее взгляд, рвущее сердце многоцветье.

– Родная моя девочка, прости, что не сказал, думал, так тебе будет легче, надеялся, ты сможешь стать счастливой. Прости, что не понял раньше насчет Юли. Бли-и-ин, мы столько дел наворотили…

– Са-а-аш, боже мой, какой я была слепой, глухой дурой… Как я тебя мучила, себя мучила… Зачем?!

– Мы все были дураками, милая, Юля легко нас одурачила, потому что хорошим людям возможность подобного скотства просто в голову не могла прийти. Даже я – местами циничный бизнесмен, не мог представить, что беременная девушка способна вытворять подобное, а уж вы с Николаем Алексеевичем и подавно.

Еще сильнее обхватила Шувалова, сейчас в этом жестоком мире, где самые родные и близкие полосуют тебя ножами полнейшего безразличия, он казался мне единственной опорой. Да, Сашка меня предал, измена была, и Шувалов не отрицает этого факта, но сейчас я отчетливо поняла – он меня любит, по-настоящему любит, раз терпел такую муку, лишь бы иметь возможность хотя бы мельком со мной видеться. А моя семья, сестра, мама?! Получается, на мое счастье им плевать с высокой колокольни, лишь бы самим было хорошо, оказывается, они меня совсем не любят…

– Саша, – слепым котенком тыкалась я ему в грудь, пытаясь уменьшить свою душевную боль.

– Я с тобой, Танечка, я теперь всегда буду рядом...

Захотелось раствориться в нем, забыться. Как же мне хочется забыться. Обхватила Шувалова за шею руками, еще раз лихорадочно всеми легкими вдохнув запах его тела. Голова закружилось хмелем, а тело легонько коротнуло током. То, что нужно, страсть – лучшее обезболивающее. В надежде почувствовать теплоту и настойчивость мужских губ, приглашающе раскрыла рот. Шувалов напрягся, почувствовал во мне перемену, мужские губы жадно захватили в плен мои, мгновенно нежность и жалость переросла в нечто диаметрально противоположное – жгучую страсть. Те же самые руки, которые были секунду назад, что так нежно и успокаивающе гладили мои плечи и спину, но держат они меня совсем по-другому, и дышит Алекс иначе, словно за секунду пробежал стометровку. Мое дыхание тоже стало рваным, грудь вздымалась, толкаясь в напряженные мышцы Шувалова. Сердце стало быстрей гнать кровь по венам и опять туда, к низу живота. Пальцы зарылись в темные волосы. Потерлась о мужское тело, Сашка шумно выдохнул, а потом снова судорожно вдохнул… Знаю, Шувалова бьет током от моих прикосновений. Его тело мое, я имею над ним необъяснимую власть. Твердые требовательные мужские губы впились в мои, мягкие, дрожащие, податливые, нетерпеливо их смяли. В его движениях чувствуется жадность, настоящий голод, то же самое творится внутри моего тела. Мы истосковались, нас лихорадит осознанием, что барьеры пали, Роза спрятала, точнее пообломала свои колючки. Одежда вдруг сразу стала лишней, начала безбожно давить тело. Торопливо принялись раздевать, я его, а он меня. Наши руки переплелись, мешая друг другу своим нетерпением. Ах, на кой черт я застегнула на все пуговицы блузку, да еще, блин, шарфик повязала, закрывающий шею. Всё, для того чтобы создать,, как можно больше барьеров. Ах, какого лешего я в брюки вырядилась? А он зачем рубашку надел? Бли-и-ин, даже галстук повесил… Мог бы предположить, мой расчётливый, что мне захочется его снять. Застонала от досады и нетерпения. На его рубашке тоже бесчисленное количество пуговиц, еще и запонки на рукавах. Чертов щеголь!! Идеальный, млять, образ мужчины. Быстрее-быстрее… хочу прикосновений кожа к коже. К валяющимся на полу пиджаку и галстуку