Век толп - Серж Московичи

И, с другой стороны, "человек обычный, который уже развернут и чувствует себя единой душой: но он не хозяин самому себе. Средний человек наших дней — а это особенно верно для женщин — и почти все люди архаических и отсталых обществ являются «тотальными»: все его существо становится жертвой малейшего из впечатлений или малейшего психического потрясения".

Вот портреты двух классов людей. Первый соответствует представлениям, которые мы имеем о человеке-индивиде в нашей цивилизации. Фауст, раздираемый своими двумя «душами», — пример этому. Второй представляет человека-массу; так, как его описывает психология. На данный момент кажется почти невозможным определить их лучше. Стоит дополнить их антропологические черты несколькими чертами психологическими. Можно предположить, что человек разделенный обладает очень отчетливым сверх-"Я" и «Я», очень любящим себя. Его основной интерес направлен на разговор с самим собой, а его умственная жизнь доставляет ему удовлетворение. Кроме того, он служит доказательством независимости и позволяет смутить себя. Это то, что мы слышим, когда говорят о ком-то обладающем волей и смелостью суждений. Подобный индивид, в частности, способен "быть поддержкой для других, взять на себя роль лидера и дать новый импульс культурному развитию или подвергнуть опасности существующий порядок вещей". У него есть черты фанатизма и упорство, которое выражает преобладание сверх-"Я". Отсюда смысл миссии, которая его характеризует и определяет как человека действия.

Рассмотрим теперь человека тотального. Определенно, он же должен обладать любовью к себе, эгоизмом, достаточным, чтобы занять свое место в обществе, где царит соперничество, где каждый должен уметь сопротивляться давлению, которое оказывается на него. Но у него доминирует эротические составляющая либидо. Любовь других для него главное, потеря этой любви — его огромная забота. Она делает его зависимым от тех, кто мог бы ему предложить свою любовь или, напротив, похитить ее. И он готов склониться перед требованиями своих влечений. Поиск удовлетворения тем самым окрашивает его существование. Эта комбинация любви к себе и любви к другим, нарциссического либидо и эротического "может быть именно та комбинация, которую мы должны рассматривать как наиболее общую из всех. Она объединяет противоположности, которые могут взаимно уравновеситься в ней".

По этой причине, даже если этот тип людей и понимает разницу между сознанием и аффектами, он тем не менее не разделяет и не противопоставляет их.

Мы также можем дополнить портрет этих двух категорий людей общей гипотезой, касающейся их психической конституции. Если бы мы захотели коротко охарактеризовать человека разделенного по Марселю Моссу, можно было бы сказать, что он разделен двумя противоположными силами: любовью и идентификацией. Эросом и Мимесисом. Он испытывает напряжение между крайним индивидуализмом и крайней общительностью, причем один стремится господствовать над другой. Это напряжение происходит оттого, что он полностью идентифицировал себя с какой-то идеей, с группой, с идеальной личностью и как следствие загипнотизирован ею, сказал бы Ле Бон. Голос сознания ему постоянно напоминает это и просит его отказаться от инстинкта. Он заклинает его стремиться исключительно к своей цели. Такой голос "порождает нескольких великих людей, много психопатов и много неврозов. Фрейд так объясняет свою мысль: "Ясновидцы, мистики, люди, подверженные иллюзиям, невротики и сумасшедшие во вес времена играли великую роль в истории человечества, и не только когда случайности рождения законно наделяли их властью. В основном они становились причиной бедствий, но не всегда. Подобные личности оказали глубокое влияние на свое время и на последующие времена, они дали импульс значительным культурным движениям и сделали великие открытия. Они сумели совершить подобные подвиги, с одной стороны, благодаря незатронутой части их личности, то есть. несмотря на их аномалию, но, с другой стороны, часто именно патологические черты их характера, их одностороннее развитие, аномальная гипертрофия определенных желаний, устремленность без критики и без тормозов к одной — единственной цели дают им возможность увлечь других по своим стопам и победить сопротивление мира".

Этот портрет напрасно кажется вам преувеличенным и шокирующим, его стоит иметь в виду. Он обычен в психологии толп — мы его уже встречали у Ле Бона и Тарда. И невозможно понять его, не признав этого. Даже если он представляет собой вымысел, то вымысел, не без связи с реальностью. Иначе, он не обладал бы такой эффективностью и не присутствовал бы в культурах. Как бы там ни было, этот портрет отчасти проливает свет на психологию толп, которые бывают безгранично преданны человеку, подобного склада.

Напротив, человек тотальный соединяет в себе два аспекта одинаковой силы: нарциссическое либидо и эротическое, так же, как притяжение и отталкивание выявляют в одном и том же теле два аспекта силы тяжести. Именно в этом смысле он прост: он сделан, если можно так сказать, из одного материала. Он повинуется законам единственной силы: любви. Другая сила, а именно, идентификация с какой-то личностью, с коллективной целью оказывает на него умеренное давление. Так что голос совести — сверх-"Я" в целом — требует от него лишь любви к себе и не обязывает его в отношении других. Это милосердный голос "для личности, которая дает ему приют, но он имеет то неудобство, что допускает развитие существа очень обычного". Но не думайте, что этот человек должен быть примитивным, его ум простым, а его внутренняя жизнь — бедной.

Такова линия разделения, которую мы разыскали. Она предполагает, что у человека разделенного. Эрос и Мимесис обосабливаются и противопоставляются. В случае конфликта последнее слово всегда принадлежит Мимесису. Напротив, у человека тотального царит гармония. Мимесис всегда уважает суверенитет Эроса, помогает избежать всякой крайности И чрезмерности. Поэтому такой человек может согласиться повиноваться в толпе лишь в той степени, в какой он получает от нее любовь. Но нам остается сделать самое трудное, а именно — объяснить генезис обсуждаемого разделения.

С этой целью я хочу заняться понятием — но действительно ли это понятие? — семейного романа. Обычно к нему проявляют мало интереса. Но, так как кажется, что оно играет большую роль в психологии толп, чем в психологии индивидов, и потому что нужно пускать в ход все средства, я, не колеблясь, приступаю к нему. О чем же идет речь?

II

Согласно психоанализу, ребенок, а точнее мальчик, желает свою мать и противопоставляет себя отцу. Его отец — соперник в любви, и он доходит до того, что желает его смерти. Это соперничество отмечает его жизнь и определяет эволюцию его личности. Поиск разрешения конфликта с родителями накладывает отпечаток на семейный, или Эдипов, комплекс и определяет их последующие отношения. В то же время, ребенок пытается бежать от этой ужасной напряженности. Это ему не удается в реальности, и он пытается сделать это в воображении. Поэтому он фабрикует себе другую семью. Он дает себе другого отца и другую мать, если не привязывается к своим бабушке и дедушке. (Как было в случае Стендаля, ненавидевшего своего отца и обожавшего деда.) Но разве множество взрослых не бегут также из их реального окружения, воздвигая себе идеальное окружение, населенное созданиями по сердцу?

Ребенок тоже создает себе другой мир, чтобы сопротивляться тому, в котором он заперт. Он черпает в нем силы, чтобы противиться приказам авторитета, который сам первый пренебрегает ими. В своем знаменитом Письме к отцу Франц Кафка рассказывает, что мир его детства был разделен на множество провинций, среди которых была одна, "где я, раб, жил по законам, изобретенным для меня одного, и которым я, не знаю почему, никогда не мог удовлетворять".

Когда он становится юношей, чувство несправедливости усиливается. Оно заставляет ребенка еще больше отвергать свое истинное родство и предпочесть ему родство заимствованное, своих химерических матерей и отцов. Раз уж так, то лучше, чтобы это были могущественные персонажи, способные оказать покровительство: короли, знаменитые художники, гении, признанные ученые. Но, помимо их роли бегства и покровительства, эти заимствованные родители, заменяющие в его сознании истинных, служат ему защитой против дилемм, выдвигаемых желаниями, которые он вынашивает по отношению к индивидам противоположного пола и которые ему запрещены: "Все невротики. — пишет Фрейд в 1898 г., — придумывают себе то, что называется семейным романом (который становится осознанным в паранойе). С одной стороны, этот роман потворствует мегаломании и образует защиту против инцеста. Если ваша сестра не дитя вашей матери, то существует больше поводов для упрека вам. (То же самое, когда вы сами — ребенок других родственников.)"