Век толп - Серж Московичи

Признаем, что в конечном счете психология "великих людей", вождей толп, хранит свои секреты. Однако мы все ж продвинулись вперед, поскольку в состоянии, по меньшей мере, изучить ее. Эта психология предполагает, и мы это видели, внутреннее разделение и овладение противоположными силами сверх-"Я" и «Я», идентификации и любви. Она связана с разделением семейного романа и семенного комплекса, с раздвоением истории ребенка, а затем юноши. Когда первый полностью господствует над вторым, способность идентифицировать себя с персонажем или идеей получает исключительное развитие. Сын своих родителей превращается в сына своих творений. Он получает еще одну душу. Удалось ли нам прояснить столько фактов, оставшихся без объяснения? Я только осмеливаюсь предположить, в чем состояло бы подобное объяснение, уповая на снисходительность читателей. Ведь в знании, если вспомнить слова Жореса, "человеческий прогресс измеряется снисхождением разумных к мечтам безумцев".

IV

"Если, с одной стороны, мы, таким образом, видим фигуру великого человека, которая увеличивается до невиданных пропорций, то, с другой стороны, мы все же должны вспомнить, что отец тоже когда-то был ребенком".

Легенды нам рассказывают об этом детстве. Нас поражает то, что они следуют по пути, который мы только что обнаружили. Они проецируют на экран психологии толп эпизоды семейного романа, которые восхваляют величие героя и объясняют, как он стал таким, каков он есть. Итак, Моисей.

Каково его происхождение? Библия, как мы знаем, говорит о том, что он родился у родителей-евреев, и рабов. Но Фрейд утверждает, что он появился на свет в семье египетских фараонов, то есть, что он не еврей. В связи с этим он ссылается на само имя Моисея, бесспорно, египетского происхождения. Но его основной аргумент опирается на анализ легенды о его рождении. Первое, что мы можем сделать, — констатировать, что эта легенда соответствует типичной канве, одинаковой для всех народов. Герой описывается как сын знатной или королевской четы. Его рождению предшествовало состояние кризиса, голода, войны. Тогда отец, чувствуя угрозу в связи с приходом наследника, который мог бы воспользоваться ситуацией или оказать услугу его противникам, приказывает бросить, подкинуть или убить его. Как к последнему из способов, он прибегает к детоубийству, чтобы предотвратить судьбу, которой он все же не сможет избежать.

Среди тех, кто был, согласно легендам, брошен, фигурируют Кир, Ромул, Геракл и, разумеется, Моисей. Но новорожденного, осужденного на смерть, счастливо спасает человек из народа. И он выживает, вскормленный бедной женщиной или самкой животного (волчица у Ромула). Доброта обездоленных мешает преступлению власть имущих и приходит на помощь судьбе.

Воспитанный этой заимствованной семьей, ребенок вырастает, становится сильным и смелым. Затем начинаете жизнь, полная опасностей и рискованных приключений, процессе которых раскрывается его героическая натура. итоге он заставляет истинную благородную семью признать себя. Потом он мстит своему отцу и вновь воссоединяется со своей родиной. Он поднимается на трон, который ему принадлежал с самого рождения. Именно потому, что сын бросает вызов отцу и побеждает его, он и становится героем. Его генеалогия одинакова во всех легендах: "первая из двух семей, та, где рождается ребенок, — это семья знатная, обычно королевская; вторая семья, та, что принимает ребенка, — скромная и бесправная, смотря по обстоятельствам, которые выдвигает интерпретация".

Однако столь типичный сценарий имеет два исключена Эдип и Моисей. Согласно эллинской традиции, Эдип, брошенный своими царственными родителями, попадает в семь также царственную. Все эпизоды его трагической жизни — инцест со своей матерью, изгнание своих детей — разворачиваются в этом золоченом кругу полубогов. Но идентичность двух семей лишает его всех испытаний, которые раскрывай исключительный характер, воспламеняют воображение и подчеркивают героическую природу великого человека.

В библейском тексте контраст между двумя семьями с шествует, но обратный. Моисей рождается в семье рабов, сыном презренных евреев. Не имея средств содержать его, семья делает то, что всегда делали бедняки: она бросает его. Новорожденного спасает египетская принцесса и воспитывает как своего собственного сына. Таково искажение легенды: вместо того, что первая семья была знатной, а вторая — скромной мы видим обратное. Моисей растет в кругу детей египетских фараонов. Становясь взрослым, он находит своих poдитeлeй. Вместо того, чтобы мстить им, он их спасает вместе со все еврейским народом, становясь его пророком и вождем. Все это хорошо известно.

Рождение и жизнь Моисея представляют собой исключение из правила: порядок вещей описан так, как если бы с развивался наоборот. Достаточно вернуть их к правилу, поставить на место, чтобы найти истину, распыленную в легенде. Это рассуждение Фрейда. Перемещая библейский мотив, серию аналогичных рассказов, он заключает: как все великие люди, Моисей должен родиться у царственных родителей, быть египтянином. Чтобы сделать из этого египтянина еврея, Библия прибегла к уловке инверсии: "Тогда как обычно герой, — пишет Фрейд, — в течение своей жизни поднимается над своими скромными истоками, героическая жизнь человека Моисея началась с того, что он спустился со своего высокого положения на уровень детей Израиля".

В сущности, израильтяне не бунтовали, они были освобождены. Их бунт пришел сверху, а не снизу. Придерживаясь мысли о том, что Моисей был египетским принцем, Фрейд говорит евреям: "На самом деле вы никогда не восставали против авторитета, это иллюзия. Вы просто последовали за египетским принцем и выполнили замысел фараона, вашего властелина. Вы реализовали идеал, перед которым его собственный народ потерпел поражение: приняли монотеистическую религию".

Бесполезно настаивать в очередной раз на хрупкости рассуждений Фрейда и данных, на которые он опирается. Переиначивая смысл библейского рассказа, который имеет исторический характер, не раскрывая истинности легенды, он создает другую легенду для двадцатого века: "В каждом поколении еврейского народа, — писал Ahad Haam, — пробуждается Моисей". На долю Фрейда выпало дать сигнал к пробуждению в его поколении.

Наступил момент представить наше предварительное заключение. Сначала мы констатировали, что для объяснения формирования героя легенда следует единому пути рождения и юности, отмеченных существованием двух семей, коренной и благородной, и испытаниями при переходе от одной к другой. Как машина, которая работает лишь тогда, когда есть разница между теплым и холодным источниками энергии, так и индивид выковывает свои качества, которые сделают из него исключительное существо, но только при условии существования разницы между социальными уровнями двух семей. Все должно разворачиваться таким образом. В истинной семье он рождается, в заимствованной семье он рождается вновь или заставляет себя рождаться в воображении. Не утверждают ли индийцы, что индивиды, принадлежащие к высшим кастам, "рождены дважды"?

То же мы можем сказать об исключительных индивидах. Только они рождаются дважды, не в одной и той же среде. Двойное родство делает из ребенка большого человека в его глазах и в глазах других.

"Одна из семей, — пишет Фрейд, — истинная, в ней действительно рождается великий человек, в ней он растет. Другая — вымышленная, изобретенная мифом для потребностей в новации. Вообще скромная семья должна быть истинной, а благородная — воображаемой".

Приближение ограничено, но оно высвечивает то, чем отличается этот человек и что делает из него человека разделенного.

Затем нужно поинтересоваться теми двумя исключениями, которые были указаны в типичной схеме легенды (об Эдипе и легенды о Моисее). Первый рождается и взрослеет в двух семьях, между которыми нет никакой разницы в уроне: одна, как и другая, королевская. Напротив, второй, согласно Ветхому завету, рождается у бедных родителей, а затем его усыновляют высокопоставленные родители. Сын рабов возрождается в мире своих властелинов.

Оба эти исключения предлагают нам в воображаемой форме, постольку, поскольку они касались уникальных людей, решения, которым мы придаем общий психологический смысл. Вот они. В самом деле, каждое из этих решений может рассматриваться как аналогия одного из исходов, которые я наметил выше по отношению к семейному роману. одной стороны, роман поглощается семейным комплексом, идеальный вымысел сведен к реальности. С другой стороны происходит обратное: изобретение человека навязываете формирует его реальную жизнь и стремится стать правде Аналогия делает из Эдипа пример человека тотального simplex, а из Моисея — пример человека разделенного duplex.

Первому известен риск нарушения социальных запрете инцеста, отцеубийства, но он не знает драмы разрыва, противостояния между двумя человеческими мирами. Эдип — наследник: он восстанавливает и продолжает. Второй живет в этом разрыве, он формирует себя сквозь напряжение двух противоречивых миров, верхов и низов общества. Принадлежит ли он к знатной семье или нет, он будет мятежником узурпатором, чужим среди своих. А всякая узурпация есть подмена: молодой мстит и заменяет старика, раб — хозяина. Чтобы узаконить себя, он должен изобрести себе надлежащее родство, стать избранником богов, если он пророк, сыном короля или императора, если он политический вождь, и так далее. Моисей — основатель народов и символических структур. Эдип — это другое. Сюда добавляется новый элемент. Развязка в пользу семейного романа, торжествующего над семейным комплексом, равноценна сдвигу от духовности к чувственности. Эдип известен очевидностью чувств, а Моисей — созданием духа, основанного на дедукции и наблюдении.