Человек книги. Записки главного редактора - Аркадий Мильчин

Отношения у меня с Немешаевым были вполне нормальные, даже хорошие. И все было бы неплохо, если бы он время от времени не исчезал на несколько дней, ссылаясь потом на смерть то дяди, то бабушки, то племянницы. Он, видимо, страдал запоями. Перед очередным исчезновением он приходил на работу несколько возбужденным, суетливо деятельным, а вернувшись из такого отпуска за свой счет, обычно бывал зол, сосредоточен и необыкновенно требователен к подчиненным. Конечно, это не могло не вызвать серьезных нареканий Михаила Яковлевича Телепина и по сути, и потому, что он вообще терпеть не мог пьяниц. В конце концов Иван Петрович лег в неврологическое отделение клиники, где ему сделали операцию, делавшую выпивку смертельно опасной. Мы с Р.А. Кошелевой, заведующей редакцией литературы по библиотековедению и библиографии, один раз навестили Немешаева в клинике.

После больницы Немешаев держался довольно долго. Но примерно через полгода он исчез снова. Директор направил к нему домой Кошелеву. Она вернулась весьма встревоженной. Квартира, где жил Иван Петрович, была практически пустой. Там не было даже мебели. Немешаев не был пьян, от него не пахло спиртным, но все же ей показалось, что и трезвым он тоже не был. Она предположила, что он принимает какие-то таблетки, которые заменяют ему алкоголь.

Все это надоело Телепину, и он потребовал от Комитета по печати замены Немешаева, предварительно обсудив свое требование на партбюро издательства. Там же, видимо, зашла речь о возможном кандидате на замену. И Телепин вместе с партбюро решили не искать кандидата на стороне, а предложили Комитету в качестве кандидата меня. Так и было сделано. И 3 декабря 1967 года я был утвержден в этой должности.

Думаю, этому способствовало и то обстоятельство, что Телепин понимал: я ему не конкурент и никогда не стану его подсиживать и потому, что такие действия не в моем характере, и потому, что этому не может не препятствовать мое еврейское происхождение. Этим я отличался от Немешаева, который то ли в порядке самозащиты от нападок директора, то ли потому, что действительно был убежден в слабости директорского руководства издательством, выступил на партийном собрании с резкой критикой Телепина, критикой необоснованной и вносившей в издательскую атмосферу элемент склоки.

Не будь Немешаев запойным пьяницей, не возникла бы необходимость назначать меня главным редактором.

Не будь Телепин человеком, исповедующим провозглашенные партией лозунги, сторонником выдвижения собственных кадров, он бы стал искать подходящего человека на стороне, просил бы Комитет по печати подыскать такого человека, и обо мне речи точно бы не пошло. Впрочем, еще важнее, видимо, было нежелание Телепина рисковать: он боялся напороться на второго Немешаева, если не пьяницу, то склочника.

Конечно, издательский коллектив, партбюро и директор ценили мою преданность делу и мои знания, но все же и здесь моя «карьера» определялась в большой мере стечением обстоятельств, а не тем, что я лучший из возможных кандидатов на эту должность, тем более что я не обладал качествами, которыми отличались многие советские начальники: жесткостью, готовностью пожертвовать любым подчиненным, лишь бы спасти себя, настырностью, готовностью к показухе, полной покорностью высшему начальству.

Когда И. Рахманина беседовала со мной для того, чтобы поместить в журнале «Книжное дело» мой словесный портрет, она сказала мне, что я не из тех, из кого обычно формируются главные редакторы издательств, совсем не похож на них.

Я вообще человек покладистый, не боец, но когда на заседании коллегии Главной редакции общественно-политической литературы рассматривались наши планы и высказывались неверные замечания, мог, защищая книгу или тему, вступить в полемику даже с главным редактором этой самой Главной редакции. Это позднее вызывало недоумение сменившего Телепина на директорском посту В.Ф. Кравченко, который считал недопустимым возражать вышестоящему начальнику.

Но внутри издательства я был мягок, т. е. не старался наказать или выгнать редакторов за промахи, хотя и выговаривал им за недоработки, не был груб и заносчив, не был также идеологическим цербером, хотя и не пропускал то, что по условиям времени нельзя было обнародовать.

Кроме того, я никак не мог отрешиться от желания самому принимать участие в создании книг, быть редактором хотя бы некоторых изданий или помогать другим их редактировать, заботиться о качестве редактирования при контрольном чтении рукописей, хотя в прямые мои задачи это не входило. Тут главное было – воспрепятствовать выпуску в свет брака или произведения с серьезными изъянами. А нужно учесть, что в издательской жизни главного редактора или его заместителя огромная (думаю, бóльшая) часть времени тратилась на всякую административную суету (бесконечные совещания разных звеньев, прием авторов, подготовка справок для Комитета, планов, графиков и т. п.). Это помимо того, что нужно читать рукописи, подготовленные к набору подведомственными редакциями, визировать корректурные оттиски книг на разных стадиях производства, рассматривать проекты оформления и визировать оригиналы обложек, переплетов, иллюстраций – всего не перечислишь.

Не случайно я писал Олегу Вадимовичу Риссу 8 января 1967 года, когда я еще был заместителем главного редактора издательства, но часто выполнял многие функции главного редактора, если Немешаев уходил в очередной запой:

Работа идет как-то плохо, и к вечеру я возвращаюсь домой угнетенный тем, что очень мало успеваю сделать, а список того, что сделать требуется, растет куда быстрее, чем из него вычеркиваются пункты. Простите, что жалуюсь, просто я все время хожу под впечатлением внутренних противоречий, меня раздирающих, и не могу их скрыть. Либо я плох для той работы, которой занимаюсь, либо сама работа плоха. Скорее, вероятно, первое.

Как же при всем при этом я согласился быть главным редактором? Ведь и заместителем главного редактора я просил меня не назначать. А тут возражать не стал. Почему?

Насколько помню свои размышления на этот счет, они были такими:

– практически руководить редакционной частью издательства мне уже приходилось, и нельзя сказать, чтобы у меня это совсем не получалось;

– идеальных руководителей не бывает, одни обладают одними сильными сторонами, другие – иными; если я не силен как администратор, то я доказал прежде всего самому себе, что редакционно-книжную сторону знаю досконально и могу принести большую пользу издательству в этом отношении;

– наконец, лучше отвечать за дело самому, чем подчиняться человеку вроде Ершова или Немешаева, а вероятность того, что пришлют кого-либо из подобных номенклатурщиков, была очень велика.