Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец - Бен Макинтайр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первый промах Скардона был в том, что он недооценил свою добычу. “Миссис Бертон – ничем не примечательная неряшливая особа с растрепанными волосами, заметно седеющая и на вид довольно неопрятная”. Вторым его промахом было то, что он раскрыл свои карты. “Вы были в прошлом русским агентом, но были разочарованы после начала Финской войны, – заявил Скардон. Не переводя дух, он продолжил: – Мы знаем, что в Англии вы не работали, и мы пришли не затем, чтобы вас арестовать”.
Одним махом Скардон раскрыл всю уязвимость позиций МИ-5. Урсула занималась в Швейцарии шпионажем против Германии, к ответственности ее могли привлечь лишь за шпионаж в Британии или против Британии и ее союзников, а Скардон только что дал понять, что на этот счет у него не имеется ни малейших доказательств.
“Попытка взять меня врасплох таким «психологическим» натиском была настолько комична и неуклюжа, что она не то что не вывела меня из равновесия – я едва не прыснула от смеха”.
– Не откажетесь от чашечки чая? – спросила она. – Мне позвать мужа?
Урсула позвала Лена из сада в дом и поставила чайник, понимая, что перевес на ее стороне. Если она просто уйдет в глухое сопротивление, мистер Снеддон будет лишен оснований продолжать разговор, а она как раз и не собиралась давать ему никаких оснований.
В гостиную вошел Лен. “Даже для своих 33 лет Бертон выглядит необычайно молодо, – писал Скардон. – Но его совершенно затмевает жена, явно играющая доминирующую роль в доме”.
Как только чай был подан, Скардон возобновил разговор. “Я немедленно пошел в атаку, рассказав миссис Бертон, что в нашем распоряжении имеется множество данных и нам требуется ее содействие, чтобы исключить некоторые недоразумения”. Доказательства, намекнул он мрачно, были получены в результате “утечки из российской службы разведки”.
Урсула доброжелательно улыбнулась:
– Вряд ли я могу оказать вам содействие. Я не намерена лгать, поэтому предпочитаю не отвечать на вопросы.
Таких женщин Скардон еще в своей жизни не встречал. В его представлении им полагалось быть кроткими и опрятными. “По той позиции, которую она заняла, можно было сразу же заключить, что она молча признает факт своей работы на советскую разведку в прошлом. Избранная ею манера поведения отражает пройденное обучение, поскольку в ход были пущены всевозможные льстивые приемы, уловки и лукавство, не возымевшие ровно никакого действия”.
Скардон настаивал:
– Нам известно, что вы разочаровались в коммунизме после вторжения Советского Союза в Финляндию. Мы знаем, что вы верная гражданка Британии, не совершившая здесь ничего предосудительного. Раз вы осознали подлинную цену коммунизма, почему бы вам не пойти нам навстречу и не рассказать о вашей жизни в Швейцарии?
Урсула вновь дала отпор: “Я подтвердила свою лояльность, отметив, однако, что она не обязывает меня рассказывать о своей жизни до получения британского гражданства. Я ответила, что да, у меня были разочарования, но я не могу назвать себя антикоммунисткой. Кроме того, я придерживаюсь мнения, что в том, чтобы быть лояльной гражданкой Британии и придерживаться левых взглядов, нет никакого противоречия”.
Скардон был разочарован. Совершенно невозможно продемонстрировать мастерство в ведении допроса, когда человек отказывается отвечать. “Тем не менее она ничего не отрицала, постоянно прикрываясь щитом «отказа от сотрудничества»”.
Скардон “как-то нехотя” переключился на Лена:
– Нам известно, что вы близко знакомы с Алланом [sic] Футом.
– Фути? – сказал Лен, словно припоминая имя из далекого прошлого. – Ах да. Чем он нынче занимается?
Скардон почти исчерпал запасы своего добродушия. Урсула предложила еще чаю, попросив разрешения отлучиться на несколько минут – она печет торт для детского торжества в честь четырехлетия Питера.
Оставшись наедине с предположительно “слабым звеном”, Скардон и Серпелл стали обрабатывать Лена. “Мы разговорили молчаливого Бертона, но, невзирая на все наши усилия, из него не удалось вытащить ничего, кроме того, что он познакомился с миссис Бертон в Брайтоне в 1936 году”. Лен утверждал, что потом снова “совершенно случайно” столкнулся с ней в Швейцарии, “как бывает в Prix-Unis [sic]”.
Теперь Скардон был уязвлен до глубины души. “После довольно продолжительного отсутствия миссис Бертон вернулась все в том же несговорчивом настроении. Беседуя с ней, мы прибегли ко всем мыслимым доводам, [но,] по ее словам, даже объяснить ее отказ сотрудничать с нами означало бы обратиться к прошлому, а лжи она предпочла бы молчание”.
Скардон рассказал Урсуле, что “верность ее прежним работодателям” не будет вознаграждена; она ответила, что “хранит верность идеалам, а не людям”. Он предостерег, что некоторые ее родные могут “попасть под подозрение”, если она не будет говорить начистоту, она же “сохраняла славянское хладнокровие”.
Спустя почти три часа этих бесплодных состязаний за чаем Скардон поднялся, сухо пообещав вернуться на следующий день “в надежде, что, взвесив все как следует, она передумает”.
Урсула не передумала.
“Ей снова были подробно изложены все преимущества сотрудничества и, как следствие, все опасности отказа от него, но она оставалась непреклонна”.
Лишь однажды ее защита дала сбой. Фут откровенно признался, что помог Урсуле добиться развода на суде в Швейцарии, согласившись лжесвидетельствовать, будто Руди Гамбургер изменил жене с Бригиттой в отеле в Лондоне. Скардон писал: “Мистер Серпелл весьма умело выводил миссис Бертон из равновесия неоднократным употреблением слова «развод»”. Урсула с Леном украдкой переглянулись. “Нет никаких сомнений, что история расторжения ее брака – слабое место в ее броне, но к документам никаких претензий, как представляется, нет, и оснований для признания брака Бертона и Гамбургер недействительным и принудительного возвращения ей гражданства Германии почти не имеется”. Второй день допроса зашел в тупик, так же как и первый.
Уходя, Серпелл попытался завести светскую беседу, похвалив цветущие у порога ее
