Упразднение смерти. Миф о спасении в русской литературе ХХ века - Айрин Масинг-Делич

и всемогущество (придает всему смысл). К тому же он ужасен в гневе (когда убивает «Иуду») и бессмертен, как Кащей (которого, однако, можно убить). Поэтому безжалостный штык, по крайней мере временно, должен заменить прежнего «чадного» Бога и его «стаи ангелов печатных» (38). В конечном счете не штык, а сам человек, героически сражающийся в священной войне со Старым миром, есть истинное божество. Вот почему поэт приветствует дальнейшие пути «штыка»: Красная армия (ее «пехота», 39) принесет весть о всеобщем спасении мира «за море» (39), утверждая человека как истинное божество мира и вселенной. Поэт предлагает воинственную версию священно-научного милитаризма из федоровской философии общего дела. Красная армия, владеющая «справедливым» оружием, спасет мир от «врагов» дела. Осмысляя историю, «полет» штыка наполнит «пустые вымыслы вещей» настоящей реальностью, искупая грехи быта истинным бытием.

Если штык действительно является Истинным божеством Нового мира или, по крайней мере, его символом, то почему же он сравнивается с мрачной сказочной фигурой Кащея, которая отнюдь не «светозарна»? Даже бессмертие Кащея сомнительно, поскольку его можно убить, если удастся найти место, где спрятана его жизнь. Как говорится в сказках, спрятана она «в утином яйце, которое у зайца, который в сундуке, который под дубом, который растет на острове». И, хотя отыскать его жизнь нелегко, все же известно, где она спрятана. Вероятно, в этом временном бессмертии Кащея и кроется разгадка его присутствия в «оде штыку». Поэт относится к этому оружию как к средству расчистить путь к будущему и считает его полезность только временной. «Светозарный штык» нужен лишь до тех пор, пока есть «Иуды», предающие дело. Когда будут уничтожены все изменники и враги, а с ними — и смертельная зараза, которую они несут с собой, можно будет убить и похоронить само беспощадное оружие «справедливости». Штык священен для поэта как средство уничтожения тех, кто распространяет гниль смерти. Когда штык найдет место, где спрятана жизнь Кащея, его можно будет отбросить за ненадобностью.

Тогда вступит в полную силу «труда и творчества закон», и сражающаяся армия станет трудовой, превратив смертоносное оружие в орудие труда и переустройства мира. Ведя «священные войны», а после них занимаясь созидательным трудом, человечество окончательно определит ход истории и собственную судьбу. Преобразуя действительность, оно больше не будет полагаться на выдуманное божество и предаст забвению Старый мир — мир иллюзий, обмана и бесплодных фантазий. Человечество само станет своим подлинным Богом, создающим конкретную реальность, в которой не будет больше места ничему чуждому человеку и ничему абстрактному по отношению конкретной жизни. В осмысленном мире, который создаст человечество, ставшее собственным Богом, будет достигнуто и бессмертие в полном смысле этого слова.

Новый мир

В Новом мире, очертания которого еще неясно проступают в реальности, обрисованной в «Столбцах», Смерть (символ которой — апокалиптический Свинцовый идол; см. выше) низвергнута со своего трона, убита и похоронена вместе с последним штыком, предназначавшимся для ее умерщвления. После этих похорон (которые, вероятно, превзойдут по грандиозности те, что изображены в «Офорте») мир будет представлять собой уже не вечно разлагающийся труп, а цельную и полную формацию. Географических единиц, таких как Финляндия или Кавказ, больше не будет, по меньшей мере все межи и границы можно будет преодолеть с помощью сапог-скороходов.

В стихотворении «Черкешенка» Советский Союз видится как мировая держава в процессе становления; правда, она все еще разделена на «два огромных сапога» (30), один из которых «по-фински говорит», а другой «шагает по Эльбрусу», в конце концов оба сапога вместе «убегают, гремя по морю — на восток» (31). По-видимому, это означает, что они оба кружным путем достигнут Запада, переправившись через океан (ср. «Пир», где пехота отправляется «за море»). Финал «Черкешенки» предвещает, что население Советского Союза станет единым гигантским рабочим-большевиком, широко шагающим в исполинских семимильных сапогах по всему земному шару, освобождая всех обездоленных на своем пути. Такой гигант изображен на картине Б. М. Кустодиева «Большевик» (1920), а в поэме Маяковского «150 000 000» (1917) говорится о его подвигах[194]. Этот колосс марширует через сушу и моря, утверждая повсюду единую идеологию Спасения и распространяя весть о деле по всему миру. Семимильные сапоги ста пятидесяти миллионов, слитых в коллективного Большевика, «гремя по морю — на восток» (31), прокладывают путь объединенному Новому миру, способному установить «труда и творчества закон».

Не война, а техника станет орудием окончательной победы над смертоносной природой. Мощь техники очевидна даже теперь, когда мир еще раздроблен на осколки и поэтому творчески бесплоден. Так, в стихотворении «Море» пароход — хрупкое создание человека — выдерживает напор яростной стихии воды и ветра, хотя непогода разыгралась глубокой ночью. Ему удается избежать гибели, потому что он сам «давит» на огромные волны прожектором, чтобы их «ослепить» (29), а ему самому «видеть». «Горы старины» (28), поднятые штормом, вынуждены уступить человеческой изобретательности — пароход «видит», как ему маневрировать. Когда «румянец» утра отражается в море, гибельные стихии уже «смирились» с человеком и опять служат ему. В пушкинском «Медном всаднике» стихии, атакующие город Петра, отступают, лишь излив свою ярость в бессмысленном разрушении. В «Море» стихии, борющиеся с хрупким человеческим творением, не наносят ему никакого ущерба. Человек учится управлять природой и своей судьбой, и его знания приносят пользу городу, возведенному на топких болотах и много раз становившемуся жертвой предательской стихии. Трагедии, изображенной в поэме «Медный всадник», больше не произойдет, так как истинное божество мира — Человек — покорит все стихии[195].

Конечно, победа, одержанная над природой в «Море», не такое уж великое событие, но каждый успех в борьбе с ней предвещает окончательное и полное торжество. Человек приближается к нему шаг за шагом, следуя ритму прогресса и законам человеческого творчества. Такой подход ведет его к цели вернее любых чудес. Когда «труда и творчества закон» будет принят «становьями народов» (43), не будет больше границ техническому могуществу человека и его власти над окружающей природой. Наступит день, когда человечеству будет трудно представить себе саму возможность катастрофического наводнения, которое изобразил Пушкин в своей поэме. Нынешний город-некрополь, погруженный в воды Леты, станет городом «всемогущества Человечества».

При этом жители будущего, по-настоящему возрожденного города Ленина должны будут держать под контролем не только окружающую природу, но и собственную человеческую натуру. Наступит время, когда жестокие ритуалы каннибализма и патрофагии, размножения и смерти больше не будут соблюдаться. В Новом мире невинным цыплятам, селедкам «с кроткими глазами» («Рыбная лавка») и всем живым существам будет легче жить, — возможно, даже для растений наступит новая эра. И уж