Заговор в начале эры - Чингиз Абдуллаев

— Не волнуйся, — улыбнулась она, — Цезарь обязательно пришлет подробное известие, если в Риме случится что-нибудь серьезное. Я знаю его, наверное, опять важное заседание в сенате.

— Этот Клодий, — беззлобно ответил Помпей, — он все время призывает людей к беспорядкам. Не понимаю, как Цезарь этого не видит. Он может быть очень опасен.

— Может, не хочет видеть? — спросила Юлия.

— Да, наверное, ты права. Но Клодий очень опасен. Призывы к мятежу и неповиновению находят благодатную почву у нашего народа. Это очень опасно, — повторил Помпей, — поднявшаяся волна может снести всех.

— Он сумел утвердить все твои распоряжения на Востоке, а оптиматы только мешают, — возразила Юлия, — ведь, кроме триумфа, они ничего тебе не дали.

Помпей молчал, соглашаясь в душе с Юлией. Вместе с тем полководцу, проведшему большую часть жизни в походах, были не по нраву дерзкие выходки Клодия и его людей. По натуре законопослушный аристократ, Помпей по происхождению и воспитанию скорее принадлежал к лагерю оптиматов, чем к популярам, и, вынужденный в силу тактических обстоятельств блокироваться с популярами, он, как и Красс, не любил простых граждан и не понимал их.

В отсутствие Помпея Цезарь сумел договориться с трибуном Ниннием Квадратом. Оптиматы, сознавая, как трудно сопротивляться проекту закона о бесплатной раздаче хлеба населению, вынуждены были пойти на некоторые уступки. По совету Цицерона сенат утвердил все четыре закона. Запрещение цензорам вычеркивать сенаторов из списка, в конце концов, касалось не только популяров, но и оптиматов, справедливо рассудил Цицерон, еще не зная, что готовит себе ловушку.

Нинний Квадрат, на которого оказывалось давление сразу с двух сторон, взял свои возражения обратно, и все четыре закона после принятия их народным собранием были утверждены в сенате.

Расчетливый Цезарь попросил Нинния отправиться в Сицилию, поручив ему незначительную проверку финансовых дел претора Гая Вергилия. По законам Рима, народному трибуну никогда не давались подобные поручения, но Нинний согласился, мотивируя это своим отсутствием всего на несколько дней. Он не знал, что Цезарь умел просчитывать варианты.

На следующий день Помпей появился в сенате, вызвав большую бурю восторга с обеих сторон, каждая из которых считала его своим.

В сенате вновь ждали выступления Клодия. Он появился на трибуне в небрежно наброшенной тоге, с растрепанными волосами, взволнованный более обычного.

— Опять этот негодяй собирается предлагать свои законы, — зло прошипел Агенобарб.

— На этот раз он приготовил что-то очень серьезное, — взволнованно сказал Цицерон, — не напрасно Цезарь вызвал Помпея на сегодняшнее заседание.

С ростральной трибуны Клодий говорил о завещании египетского царя Птолемея XII Авлета. Это вызвало удивление многих, так как народные трибуны, как правило, не вмешивались в международные дела.

— Для чего нам нужно знать о завещании этого египетского царя? — довольно громко спросил Марк Марцелл.

Несмотря на глухой шум, Клодий его услышал.

— Пусть мне разрешат закончить, — крикнул он, снова продолжая говорить.

— Он что-то задумал, — тревожно прошептал Цицерон, сидевший между Катоном и Агенобарбом.

И, наконец, Клодий, завершая свою речь о наследстве царя, сказал:

— Кроме всех остальных владений, остался Кипр, который, по завещанию царя, отошел к нам.

— Ты хочешь забрать его себе? — спросил Лукулл под смех присутствующих.

— Нет, — Клодий не принимал юмора во время обсуждения законов, — запутанных дел на Кипре очень много, и нужен честный и неподкупный человек для их разрешения.

— Это, конечно, Красс, — снова крикнул Лукулл, вызывая еще больший смех. Все знали о корыстолюбии консуляра.

Красс, шумно поднявшись, пошел к выходу, презрительно отворачиваясь от Лукулла. Выходя, он обернулся, и Цицерон с растущей тревогой увидел злорадную улыбку на его лице.

«Что они задумали?»— с нарастающим страхом подумал он.

— Единственный человек, — продолжал Клодий, — в чьей честности и порядочности мы никогда не сомневались, — это сидящий здесь сенатор Марк Порций Катон.

— Господи, — ахнул Цицерон, — вот что они придумали.

Все замерли, переглядываясь друг с другом. Оптиматы не могли отказаться, так как всем была известна суровая добродетель Катона. Но отправлять его на Кипр означало лишиться признанного вождя. Это понимали все.

— Клянусь Юпитером-громовержцем, это Цезарь придумал такое поручение, — закричал пришедший в себя Агенобарб.

Все зашумели одновременно.

— Даже если он, — закричал в ответ Клодий, — разве Катон недостаточно честен для такого поручения? Или уже личные интересы, Агенобарб, для тебя выше интересов Рима?

Агенобарб не ответил, продолжая негромко ругаться.

— На Кипре нужно будет конфисковать крупные суммы в пользу римской казны, — говорил Клодий. — Неужели величие Рима не стоит такой заботы Катона? Или он считает, что не справится с подобным поручением?

Катон вспыхнул, резко вставая.

— Я готов без обсуждения выехать на Кипр немедленно, — гневно сказал он, — и не тебе, Клодий, учить меня любви к Риму и его величию.

«Какой глупец», — огорченно подумал Цицерон.

— Хорошо, — сразу согласился Клодий, — но это только первое мое предложение. Второй закон, который я предлагаю принять, — это «лишение воды и огня»[171] римских магистратов, виновных в незаконных казнях римлян.

Все замолчали, поворачиваясь к Цицерону. Услышав слова Клодия, он замер, выпрямившись, но не пытаясь произнести ни слова.

— Это позор, — гневно сказал Катон.

В ответ никто не проронил ни слова.

— И, наконец, проект еще одного закона, — окончательно осмелел Клодий. — Мы уже однажды ошиблись, приняв закон о консулах с выделением им пастбищ для скота. Хорошо еще, что потом мы исправили эту ошибку, — Клодий уже откровенно издевался над сенаторами, — теперь великий римский сенат должен принять мудрое решение. Я предлагаю выделить избранным консулам — Кальпурнию Пизону и Авлу Габинию — провинции Македонию и Киликию.

«Он подкупает их, — понял огорченно Цицерон, — кажется, Цезарь учел все варианты».

Клодий, сошедший с трибуны, уже шел к своему месту среди народных трибунов, когда поднялся Сципион.

— Мне непонятно одно — почему Клодий так заботится о наших консулах? Откуда такая предусмотрительность, столь несвойственная тебе, Клодий?

— Он думает об интересах народа, — гневно закричал трибун Фуфий Кален.

— Точнее, об интересах плебса, — поправил его Лукулл.

Снова закричали все разом, и заседание опять превратилось в неуправляемое сборище орущих римлян. Спустя некоторое время пришлось прервать заседание.

Собравшаяся у курии толпа, уже знавшая о предложениях Клодия, громко скандировала, требуя отставки и изгнания Цицерона. Домой он возвращался под охраной легионеров городского префекта.

Весь вечер и всю ночь Цицерон провел в одиночестве, размышляя о трудном положении, в которое попал.

Ранним утром он вышел из дому, одетый в темную одежду и небритый. У дома его уже ждали несколько сторонников, друзей и клиентов, среди которых были сын Красса Публий и Аттик Помпоний. Как и все политические деятели, Цицерон любил преувеличенный интерес к своей особе. Как эмоциональный человек, он легко впадал в крайность, считая, что его траур вызовет почти национальную трагедию в Риме.

Несколько дней он ходил по улицам, сопровождаемый растущей толпой поклонников. Некоторые призывали к насильственному устранению Клодия из города. Кое-где произошли свалки. Одному из его сторонников — Милону — чуть не сломали руку. Другого — Элия Ламию — новый консул Габиний приказал вообще выслать из города за организацию беспорядков.

Цицерон окончательно пал духом. Он понимал: достаточно народному собранию принять закон, и Клодий, не дожидаясь утверждения сената, передаст дело в суд. И однажды ночью он пришел к Цезарю.

Юлий принял его сразу, словно ждал этого визита. Как радушный хозяин, он велел накрыть стол в триклинии, а пока в ожидании ужина они сидели в атрии.

— Я пришел, Цезарь, посоветоваться с тобой, — осторожно начал Цицерон.

— В моем доме ты желанный гость, Цицерон, — радушно улыбнулся Цезарь, — мне всегда приятно с тобой разговаривать.

— Великие боги дали тебе разум, равный величию твоей семьи, Юлий, — мрачно сказал Цицерон, — но сегодня мне хотелось бы узнать у тебя только одно — что мне дальше делать, Цезарь?

— Ты имеешь в виду новый закон Клодия? — Цезарь решил не играть, понимая, что его собеседник все отлично сознает.

— Конечно, — вздохнул Цицерон, — новый закон Клодия направлен против меня. Может быть, ты что-нибудь посоветуешь, Гай Юлий?