Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Ходж Брайан

— Но вот то, что пишешь ты, — это ведь нельзя назвать рецензиями, правда? Ты же никогда не рассуждаешь о том, что заложено в музыку. Ты лишь реагируешь на ее существование.

Томас вытащил из кармана парочку сложенных вчетверо страниц — распечатку текста из онлайн-журнала, для которого писал Деррик Ярдли, посвященного поп-культуре сайта под названием «Магистраль». Он бросил их на колени Деррика.

— Давай, — сказал он. — Прочитай это. Вслух.

Мы подождали, пока он развернет страницы, а потом лицо Деррика приобрело цвет творожного сыра. Он наконец-то понял.

— Слушайте. Это просто… это не…

— Давай. — На этот раз Томас пихнул Деррика под ребра носком ботинка. — Читай с выражением.

— Да перестаньте, это же шутка такая.

— Тогда заставь меня смеяться.

Ярдли начал ерзать, осознав, что мы здесь совершенно одни.

— Я не слишком хороший артист.

— Я, говорят, тоже, но меня это никогда не останавливало. — Томас отвесил ему пинок посильнее, и Деррик с визгом отполз.

«Ну же, просто прочитай эту хрень», — мысленно сказал я ему, и он, издав пару дрожащих вздохов, разгладил страницы и начал:

— «Ебать меня остроконечной пентаграммой, вот это номер. Может, прежде чем назвать свой новый альбом „Лекарства для больного мира“, убедитесь сначала, не доказали ли вы предыдущими девятью альбомами, что являетесь частью болезни?»

Деррик выглянул из-за распечатки, чтобы удостовериться, что ему не грозит новая боль, но Томас стоял на месте, невозмутимый, как гранитная статуя, так что он продолжил:

— «Слушайте сюда, долбоносики, я знаю, какое вам нужно лекарство. Покончите с собой! Покончите прямо на сцене и заснимите это в качестве обучающего видео для всех остальных лажовых групп, у которых настолько отсутствует чувство собственного достоинства, что они вам подражают; а еще заберите с собой как можно больше своих прыщавых поклонничков, потому что если они вас поддерживают, значит, они — тоже часть болезни. Сделайте хотя бы это, и всем остальным уже будет гораздо легче просыпаться поутру. А то ведь — если кто-то еще не понял — перспектива утыкать собственные яйца ржавыми иглами мне милее, чем мысль, что завтра я проснусь, мучимый знанием о том, что этот мир все еще страдает от нашествия „Балрогов“».

Этот пассаж оскорбил всю группу, но Томаса — сильнее остальных. Сооснователь. Ритм-гитарист. Вокалист. Основной автор текстов. Он не был сольным артистом, но это была именно его группа.

— «„Балрог“. Вы заметили, что название их группы кончается на „Р-О-Г“? Тут они упустили классную возможность, но я к этому еще вернусь. А пока что просто взгляните на этих долбоебов. Я знаю, это больно, но вы взгляните. Рассмотрите их повнимательнее и попытайтесь не забыть, что вот это вот — взрослые мужики. Якобы. Взрослые мужики, раскрашенные, будто ебучие ярмарочные клоуны, которых древние греки могли бы послать в ебучий Лабиринт, чтобы отвлечь ебучего Минотавра, потому что даже у Минотавра должно было хватить чувства юмора, чтобы при их виде повалиться на землю и обосраться от смеха. Да поняли мы, ушлепки! Вы злые! С большой буквы „зю“. Или еще с какой-нибудь».

Забавно, что он решил высмеять их за то, что они — взрослые мужчины. Потому что, судя по его подходу к так называемой журналистике, я бы подумал, что это пишет какой-нибудь самодовольный мудила, еще не выпустившийся из колледжа, а если и выпустившийся, то недавно. Но Деррик явно уже отметил свой тридцатый день рождения, а может, и тридцать пятый.

— «Я даже не знаю, с чего начать. Так что незачем и заморачиваться. Скажу только одно: если эта стая овечек в волчьих шкурах и служит чему-то доказательством, так это тому, что напускное злодейство все еще может быть доходной карьерной стезей, если у твоих усилков максимальная громкость — одиннадцать и тебе повезло отыскать еще четверых волосатиков с таким же врожденным пороком, из-за которого они ой-как-страшно хмурятся. Неужели мамаши этих недоумков не говорили им, что если они будут корчить рожи, то на всю жизнь такими и останутся? Ой, извиняюсь. У них ведь не было мамаш! Их родили козы!»

Ладно, над этим ребята даже посмеялись.

— «Кстати о козах и козлах, а также о том, насколько мне не хочется больше слышать этих говномузыкантов. Так вот, чем слушать эту чухню еще хоть минуту, я предпочту, чтобы меня привязали к вбитым в землю кольям, а мучимый самым сильным несварением козел Сатаны навалил мне на лицо инфернальную дымящуюся кучу. Почти убежден, что звучать это будет более музыкально. Я предпочту сожрать тарелку гниющих раздавленных змей, соскобленных с Адского Шоссе, и запью их ведром демонской кончи.

Но вернемся к буквам „Р-О-Г“ в названии группы: ребята написали их задом наперед. В мире так называемого экстремального метала нельзя даже ритуально принесенную в жертву кошку швырнуть так, чтобы не попасть в какую-нибудь команду с буквами „Г-О-Р“ в названии. Я даже список составил, чтобы вам не пришлось тратить на это время. „Горгорот“. „Горгатс“. „Горфест“. „Бельфегор“. „Кирит Горгор“. Не заставляйте меня продолжать. Так вот, позвольте мне выдвинуть скромное предложение: пусть умники из „Балрога“ переименуются в „Горгонзолу“, перестанут пинать балду и наконец-то заявят свои права на титул Самой Заплесневелой Метал-Группы На Свете».

На этом рецензия заканчивалась. Мистер Солнышко снова сложил распечатку, а когда Томас не подошел, чтобы ее забрать, осторожно положил на траву, будто надеясь, что она исчезнет в облаке волшебной пыли.

Томас стоял со сложенными на груди руками.

— Ты даже не послушал присланный тебе на рецензию альбом, да?

Похоже, не получив за все время чтения ни одного пинка под ребра, Деррик немножко осмелел.

— А сам-то как думаешь — ты же у нас, блядь, такой умный и всезнающий?

— Я думаю, что это был риторический вопрос, — ответил Томас. — Они ведь все такие? Эти твои «рецензии». Где каждая строчка пытается быть оскорбительнее предыдущей. Мне наскучило в них копаться раньше, чем я нашел хоть что-нибудь другое.

— Тебе долго придется искать.

— Вот что мне интересно, — сказал Томас. — Ты с самого начала хотел стать шарлатаном или это случилось само собой? А для того, что ты делаешь, другого названия нет. Это шарлатанство. Твоя профессия предполагает объективность, но ты решаешь, как относишься к чьему-нибудь творению, еще до того, как творцу приходит в голову его создать. Твоя ненависть не просто труслива. Она ленива.

Уголок рта Ярдли изогнулся в самодовольной ухмылке.

— Она стабильна.

Я уже понял, что он из тех, кто не проигрывает. Те читатели, которые проглатывали его рецензии и считали, что смешнее его паясничанья ничего и быть не может, подтверждали, что он все делает правильно. Но то же самое подтверждали и те, кто считал его чумой и тратил время на то, чтобы об этом написать. Чем больше негодования было в их комментариях — тем лучше. Внимание есть внимание. Для Ярдли презрение было так же питательно, как и похвалы.

Пока никто не заставлял его отвечать за свои слова.

Поэтому, когда Томас присел рядом с ним, Ярдли снова испуганно заерзал. Томас умел не моргать очень долго. Его не напрягало молчание. Его не напрягал зрительный контакт. Он был мастером медленно кипящей враждебности.

— Все ненависти, которые у меня есть, честны. Они обоснованны, — сказал он. — Давай я расскажу тебе о некоторых. Я ненавижу мелких самодовольных хипстеров в старомодных кардиганах и очках с толстой черной оправой. Я ненавижу неискренность. Я ненавижу людей, которые говорят «извиняюсь». Я ненавижу людей, у которых не хватает смелости отстаивать свои так называемые убеждения. — Он откинул волосы со лба, чтобы они не мешали его свирепому взгляду. — Все мои ненависти заслуженны. Я вложил в них время и силы. Они чисты. А вот ты… ты позоришь эти идеалы.

Лишь теперь Томас поднял распечатку, но разворачивать ее не стал. Он и так помнил из нее все, что нужно.