Звезды Эгера - Геза Гардони

Добо послал за офицерами. Пригласил в рыцарский зал четверых старших лейтенантов, одного лейтенанта, одного старшего сержанта, одного младшего сержанта и рядового. Вызвал и раздатчика хлеба — дьяка Михая.

Стол был покрыт зеленым сукном. На столе стояло распятие, возле него горели две свечи. В углу зала ждал палач в красном суконном одеянии. Подле него на сковороде тлели раскаленные угли. В руке палач держал мехи. Рядом со сковородой лежали куски свинца и клещи.

Добо был в черной суконной одежде и в шлеме с капитанским султаном из орлиных перьев. На столе перед ним лежал лист чистой бумаги.

— Друзья! — мрачно сказал он. — Мы собрались здесь для того, чтобы расследовать дело лейтенанта Хегедюша и его сообщников. Действия этих людей свидетельствуют о том, что они изменники.

Добо подал знак, чтобы ввели заключенных.

Гергей встал.

— Господа, — сказал он, — я не могу быть судьей в этом деле: я недруг обвиняемого. Снимите с меня обязанность судьи.

Вслед за тем поднялся Мекчеи.

— Я могу быть только свидетелем, — сказал он. — Никто не может быть одновременно и судьей и свидетелем.

— Будьте свидетелем, — ответили сидевшие за столом.

Гергей удалился.

Мекчеи вышел в прихожую.

Стражники ввели Хегедюша, его троих сообщников и турка.

Хегедюш был бледен и не смел поднять глаза, обведенные темными кругами.

Добо оставил в зале только его, остальным подсудимым велел выйти.

— Слушаем вас, — сказал он. — Расскажи, как вы привели в крепость турок.

Хегедюш собрался с духом и начал бессвязно оправдываться:

— Я думал заманить турок в водохранилище. Сдать крепость я вовсе не хотел. Водохранилище велико. Мы обнаружили там в стене узкий проход. Я думал отличиться, уничтожив одну тысячу турок.

Добо спокойно выслушал его. Офицеры тоже не задавали никаких вопросов. Когда Хегедюш замолчал, Добо приказал отвести его в сторону и по порядку стал вызывать солдат.

— Мы обязаны были слушаться приказа господина лейтенанта, — сказал первый солдат, человек лет сорока, с бесцветным лицом. Вся его одежда была в грязи. — Мы обязаны подчиняться, ежели нам приказывают.

— А что он приказывал?

— Приказал нам стоять у водохранилища, пока он приведет несколько турок.

— А он сказал, зачем приведет турок?

— Чтобы мы обсудили с ними вопрос о сдаче крепости.

Добо взглянул на лейтенанта. Хегедюш затряс головой.

— Неправда, он лжет!

— Я? — обиженно воскликнул солдат. — Разве вы, господин лейтенант, не сказали, что турок сулит все хорошее, а господин Добо ничего хорошего не обещает и даже денег не выдает, какие полагается платить во время осады?

— Он лжет! — повторил Хегедюш.

Ввели второго солдата. Он тоже казался испуганным. Его длинные черные волосы были облеплены грязью. Солдат остановился, растерянно тараща глаза.

— Зачем вы были у водохранилища?

— Ждал турка, — ответил солдат. — Господин лейтенант Хегедюш сказал, что не сегодня завтра турки возьмут крепость и мы наверняка погибнем, если не сдадим ее сами.

Добо велел ввести и третьего солдата. Это был желторотый птенец в продранных на коленках, выцветших красных штанах.

— Я ничего не знаю, — пролепетал он. — Меня только назначили к колодцу, а зачем — я не знаю.

— Господин Хегедюш не говорил, что было бы хорошо поладить с турками?

— Говорил.

— Когда он сказал это в первый раз?

— Вечером после большого приступа.

— А что он сказал?

— Он сказал, что… что… ну, он сказал, что… нас мало, а их много и что остальные крепости тоже не удалось защитить, хотя турецкие войска тогда еще шли порознь, в двух направлениях.

— Говорил лейтенант Хегедюш что-нибудь о дополнительных деньгах, которые платят во время осады?

— Говорил. Он говорил, что в такое время в других крепостях дают двойное жалованье.

— А что он сказал про сдачу крепости?

— Сказал… сказал, что турок все равно возьмет крепость, так уж лучше от него награду получить, чем всем голову сложить.

— А что ответили солдаты?

— Ничего. Мы просто беседовали у костра, когда турки кричали нам.

— А вы отвечали им?

— Нет. Только господин лейтенант переговаривался с ними ночью.

— А как он говорил с ними?

— Через брешь у Старых ворот. Подходил туда и трижды разговаривал.

— С турком?

— С турком.

— И что он сказал, когда вернулся обратно?

— Сказал, что турок всех отпустит, никого не тронет, никого не зарежет. А тем, кто из Кашши, даст еще вдобавок по десять золотых, и оба паши пришлют письмо с печатью, что не нарушат свое слово.

— Сколько солдат это слышало?

— Человек десять.

— А почему вы мне не доложили? Ведь все принесли присягу не вести разговоров о сдаче крепости!

Парень молчал.

Добо продолжал:

— Разве не ваша обязанность была немедленно доложить мне о речах господина лейтенанта?

— Мы не смели.

— Стало быть, вы сговорились сдать крепость туркам. Кто же согласился с этим?

Парню удалось припомнить еще два имени. Затем он стал оправдываться:

— Мы, ваша милость господин комендант, не сговаривались, мы только подчинялись. Говорил один господин лейтенант, он приказывал нам.

В стену ударилось пушечное ядро — стена дрогнула. Латы, повешенные на шесты, зазвенели. Посыпалась на пол штукатурка.

Добо взглянул на судей.

— Желает кто-нибудь задать вопрос?

Судьи, сидевшие за столом, замерли в молчании. Наконец судья-рядовой спросил:

— А те десять солдат, что слышали лейтенанта, соглашались сдать крепость туркам?

Паренек, бледнея, пожал плечами.

— Раз офицер говорит, как же солдатам против идти?

Больше вопросов не оказалось.

— Теперь осталось только допросить турка, — сказал Добо. — Введите его.

Прежде чем подойти к столу, турок трижды отвесил поклон и остановился, согнувшись и скрестив руки на груди.

— Ты понимаешь во-венгерски?

— Понимаю, господин.

— Как тебя зовут? — спросил Добо.

— Юсуф.

— Юсуф, то есть по-венгерски Йожеф. Стой прямо!

Турок выпрямился. Это был акынджи лет тридцати от роду. Коренастый, крепко сколоченный человек. Перебитый нос и багровый шрам на бритой голове свидетельствовали о том, что он уже не новичок в сражениях. Видно было по глазам, что он всю ночь не спал.

Отвечая на вопросы, турок рассказал, что уже десять лет участвует в походах на Венгрию и что он как раз был у стены, когда Хегедюш крикнул в брешь: «Эй, турки! Кто из вас понимает по-венгерски?»

— Лжет! — пробурчал Хегедюш, весь белый как полотно. — Золтаи тоже всегда переговаривался с турками.

— Я? — возмутился Золтаи.

— Да, ты переговаривался. Когда турки идут на приступ, ты всегда кричишь им что-нибудь.

Бледнея от гнева, Золтаи вскочил с места.

— Я требую, чтобы повели следствие против меня, — сказал он. — Я не могу после этого сидеть в судейском кресле. Во время схватки я, может быть, кричу и бранюсь. Но это не грех! Разве это разговоры с врагом?

Добо успокоил его:

— Все мы знаем твою повадку. Другие тоже бранятся в пылу битвы. Но так как ты разозлился на обвиняемого, мы освободим тебя от обязанностей судьи.

Золтаи поклонился и вышел.

Добо снова устремил взгляд на турка.

Тот рассказал на ломаном венгерском языке, что Хегедюш беседовал у Старых ворот с одним агой, потом с самим Арслан-беем. С бея он потребовал честное слово и вдобавок сто золотых. Сказал, что впустит турецкую рать в крепость, только пусть бей ведет подкоп у ворот — там, где обычно бьют в большой медный барабан. Он (турок указал на Хегедюша) сказал, что как-то ночью лазил в водохранилище и наткнулся на подземный ход, который, правда, у самых ворот завалился. Возле завала он слышал, как наверху бьют в медный барабан и ходят солдаты. Стало быть, много копать не придется. Он сам готов ждать в проходе ровно в полночь, но должен быть уверен, что не тронут кашшайских солдат, которые стоят у Старых ворот. Договорились. В полночь Хегедюш повел их с фонарем. Пришли янычары, асабы и пиады. Три тысячи человек двинулись в подземный ход. И еще бог знает сколько тысяч ждали у крепости того часа, когда для них откроют двое ворот. Но случилось так, что в углу водохранилища фонарь Хегедюша ударился о стенку и погас. Дальше уж лейтенант повел передовой отряд в темноте. Он знал дорогу, но каменные закраины большого водохранилища очень узки. Хегедюш-то и в темноте не растерялся, а солдаты головного отряда так теснились и напирали друг на друга, что многие попадали в воду.

— А не слышал ли ты, — спросил Добо, — что Дервиш-бей похитил сына одного из наших лейтенантов?

— Слыхал, — ответил турок. — Вот уже две недели, как ребенка ищут по всем шатрам. Бей приказал искать его. Ребенка не то украли, не то он сам сбежал на третий день после приезда.