Принц шутов - Марк Лоуренс

Снорри замолчал, ожидая ответа. Ну вот что тут можно было сказать? Я сомневался, застанет ли солнце нас в этой укрепленной комнате, но держал язык за зубами. Он снова ухмыльнулся, на этот раз осторожно, развернулся и стал спускаться. Я пошел вниз, ругаясь на обледеневшие ступеньки, хотя толстяк Туттугу со сломанным коленом, шедший позади меня, наверняка намаялся еще больше.

Лед запечатал дверь, ведущую во двор. Я не видел ничего, кроме россыпи вспышек вокруг ворот, через которые входили красные викинги. Они, несомненно, первым делом проверят своих товарищей и склады. Без еды и топлива их ждет мрачное будущее. Форт не форт — Суровые Льды убьют их всех.

— Пошли.

— Погоди!

Я совсем не видел Снорри. Мы легко могли потерять друг друга в темноте. До зари оставалось меньше часа, но не было никаких видимых признаков рассвета.

Туттугу проковылял в середину и положил руку на плечо Снорри.

— Держись, Ял.

Я ухватился за Туттугу, и, как слепые, мы двинулись вперед, через двор, хрустя снегом и льдом.

Красные викинги наверняка были заняты освоением старой твердыни, но меня больше беспокоили те, кто их сюда привел. Ночь словно ожила — ветер говорил новым голосом, более холодным и пугающим, чем прежде, хотя мне казалось, что это невозможно. Мы двигались дальше, и на каждом шагу я ожидал, что мне на плечо ляжет чья-то рука и утянет меня назад.

Иногда наши худшие опасения не сбываются — хотя по опыту знаю, что они так освобождают место для страхов, на которые у нас до сих пор не хватало воображения. В любом случае мы добрались до цитадели, и Снорри сунул большой железный ключ в замок двери в больших воротах, предназначенных для того, чтобы впускать груженые повозки. Он с усилием повернул ключ — я думал, что замок промерз, но страхи мои снова оказались необоснованными: в конце концов, замок этот делали люди, прекрасно понимающие, что такое зима.

Снорри повел нас внутрь. Он закрыл дверь, запер ее и снял колпак с фонаря. Мы постояли втроем, глядя на бледные, забрызганные кровью лица друг друга, выдыхая клубы пара.

— Пошли.

Снорри шагал по пустым помещениям, были еще двери и лестницы, не такие обледенелые внутри. Мы спешили вперед, вокруг плясали тени, отбрасываемые двумя фонарями. Пятно осторожного света плыло сквозь всепоглощающую тьму. В этом холодном, безлюдном месте раздавался звук наших шагов, казавшийся мне жутким топотом. Я предпочел загнать фразу «достаточно громкий, чтобы пробудить мертвецов» в глубины сознания. На нас разевали рты боковые ходы, темные и угрожающие. Впереди, под высокой аркой, показался длинный зал, в конце которого была распахнутая железная дверь.

— Здесь, — показал топором Снорри, — наша цитадель.

Спасение! В худшие времена даже временное спасение воспринимается как великая радость. Я покосился на арку, будучи уверен, что в любой момент какая-нибудь жуть может выйти из тени и броситься на нас.

— Быстро!

Снорри подбежал к двери и со скрипом открыл ее достаточно широко, чтобы мы могли проследовать дальше. Позади нее был узкий коридор, перекрытый рядом толстых железных дверей. Хорошо, что Снорри открыл их, когда приходил сюда раньше, а то мы возились бы с ключами, а тени тянулись бы к нам. Когда мы закрыли за собой первую, поворот ключа в замке звучал для моих ушей особенной музыкой. Все мое тело обмякло, ужасное напряжение спало.

Я задумался, где же тут Фрейя и Эгиль, и понадеялся, что они в безопасном месте. Впрочем, я промолчал, чтобы Снорри не сорвался на их поиски. Если они продержались все это время, то продержатся и еще чуточку, сказал я себе. Я представил их такими, какими знал по рассказам Снорри: Фрейю — умной, упорной, не перестающей надеяться, верить в мужа, тем более пока жив ее сын. Я видел и мальчика — худенького, веснушчатого, любопытного. Я видел, как он улыбнулся — и его улыбка была похожа на отцовскую беззаботную ухмылку — и убежал, явно задумав какую-то шалость среди хижин Восьми Причалов. Я не мог вообразить их здесь, не мог представить, что с ними могло сделать это место.

Я на миг привалился к стене, закрыл глаза и попытался убедить себя, что висящий в воздухе запах могилы существует лишь в моем воображении. Возможно, так оно и было — или же погоня была так близко, как я боялся, но в любом случае очень хорошо, что мы заперли дверь. Очень хорошо, просто отлично. Снорри задвинул несколько тяжелых засовов сверху и снизу — так еще лучше.

— Не останавливаемся.

Он махнул мне, стараясь не дотрагиваться, — если мы сходились слишком близко, воздух начинал потрескивать и у меня так светилась кожа, что я вполне мог бы освещать нам путь. Четыре двери отделяли укрепленную комнату от зала. Снорри запер все четыре и задвинул засовы на случай, если у врага обнаружатся запасные ключи.

Когда последняя дверь закрылась, мы рухнули на мешки, которыми были обложены стены. Фонари осветили небольшое помещение в форме куба, без окон и с единственным входом, через который мы и явились.

— Что в мешках? — спросил Туттугу, похлопывая по тому, на котором сидел.

— Пшеница, мука, соль. — Снорри показал на две бочки в противоположном углу. — Толченый лед, а в другом — виски.

— На этом можно месяц протянуть, — сказал я, пытаясь это представить.

— До рассвета. Дождемся рассвета — и атакуем.

Снорри выглядел мрачным.

Как бы мне ни хотелось поспорить, звучало это разумно. Ситуация не улучшится, подкрепление не придет. Либо они наконец прорвутся, либо мы помрем с голоду в собственном дерьме. В любом случае я понимал: когда дело и правда дойдет до того, чтобы действительно выйти навстречу нерожденным, меня придется тащить силком. Я бы предпочел перерезать себе вены и покончить со всем этим.

— Что там, снаружи, Снорри? — Я лежал и смотрел на танец теней на потолке. — Аслауг сказала тебе? Сказала, что она видела в темноте?

— Нерожденные. Около дюжины. И худший из них — командир нерожденных, наместник Мертвого Короля на Севере. Все выкапывают трупы для войны, которую он задумал. Войска — это далеко не главное. В первую очередь им нужен ключ Рикесона. Не Рикесон создал его. Аслауг говорит, он выманил ключ у Локи. Или Локи заставил его думать, что дело было так, но на самом деле он, Локи, заставил Олафа Рикесона принять его.

Туттугу вытянул ногу, принюхиваясь и кутаясь в меха. Он неодобрительно сморщил нос.

— Баракель не говорит мне ничего полезного. Надо полагать, все тайны сообщаются в ночи.

Я не придавал большого значения тому, что Аслауг говорила о Локи. Казалось, голоса, которые свет и тьма использовали, чтобы говорить с нами, были такими, какими мы сделали их, воплощением наших ожиданий. Тогда вполне естественно, что Снорри путается в языческих баснях, а у меня — подлинная версия, изреченная ангелом, таким, каких можно увидеть на витражах в соборе Вермильона.