Принц шутов - Марк Лоуренс

В кордегардии было несколько помещений, по большей части выходивших окнами на ворота, что позволяло высунуться навстречу незваным гостям. Вдобавок три специальных отверстия позволяли поливать всякой гадостью любого, кто приблизится к воротам. В такой близости от Суровых Льдов обливание даже простой водой могло оказаться для визитеров смертельным. В комнате был очаг, по обе стороны от которого находились дрова и два медных ведра с углем. Туттугу и Эйн принялись разжигать огонь, неловко двигаясь из-за ран. Туттугу соорудил себе костыль из копья, обломков мебели и подбитого ватой плаща, но было ясно, что так он далеко не упрыгает. Наши боевые резервы состояли фактически из Снорри и Эйна, да и те были не в лучшем состоянии. Туттугу и я на пару не выдержали бы даже нападения решительного двенадцатилетнего парнишки, вооруженного палкой.

Двери и ставни были тяжелыми, железные засовы смазаны и задвинуты.

— Они через стены полезут, — сказал я.

— Мертвецы не полезут.

Снорри помахал руками, разминая их. Теперь у него был топор Свена Сломай-Весло, а может, он просто отобрал у того украденный отцовский.

— Но хардангерцы точно полезут.

Эдрис будет с ними. Я не мог объяснить, почему он пугал меня больше, чем викинги, но это и правда было так.

— Не думаю, что у них есть крючья и даже веревка. Но всякое может быть. — Снорри пожал плечами. — Мы не можем патрулировать стены форта силами двух человек. К нам могут пожаловать с трех сторон сразу — и либо залезут, либо нет. В любом случае они начнут страдать от холода. Мы будем караулить в кордегардии и на месте решим, что нам делать.

— Но ведь темно же!

— Если они придут ночью, Ял, они принесут свет, верно? Нельзя же лезть на стену вслепую. Уж не знаю, как там видят мертвые и нужен ли им свет, но мертвяки, которых я видел в Восьми Причалах, были точно такими же, как на горе в Чами-Никсе. На стены они не полезут.

— А нерожденные?

— Пусть приходят.

И он внезапно взмахнул топором.

Нести стражу выпало мне и Туттугу, по очереди. Тем, кто еще мог драться, не было смысла отмораживать себе задницу на крыше. Туттугу сторожил первым. Я мог только догадываться, чего ему стоило забраться наверх по лестнице с больным коленом. Я нашел его укутанным в меха, синим от холода, в полуобморочном состоянии, когда час спустя пришел заступать на смену. Эйну пришлось помочь другу спуститься.

Я караулил в темноте, ветер вовсю завывал, и не было видно ничего, кроме света костра у восточной башни. Тепло мне было лишь последние несколько часов, но обжигающий холод на улице все равно ошеломил. Я с трудом мог представить, как мы терпели это день за днем.

В темноте, пока я медленно прохаживался по стене, сознание выкидывало странные штуки — я слышал сквозь ветер голоса, различал в ночи краски и лица из прошлого. Я представлял Молчаливую Сестру, здесь, во льдах, ее лохмотья развевались на ветру, а она замыкала вокруг форта кольцо рун, расписывая его стены своим заклятием. Ей следовало бы быть здесь, этой старухе. Она каким-то непостижимым образом привела нас сюда. Это была ее вина. Я называл ее злом, эту женщину с бельмом, ведьму, что сжигала людей в их домах. И все же казалось, что в каждом случае ее подлинной целью был нерожденный или какой-то еще слуга Мертвого Короля. Люди просто попадались на пути. Или может, были наживкой.

Как принцу, мне объясняли, что добро противостоит злу. Мне показали добро в сиянии рыцарской чести и зло, скорчившееся в осознании собственного ничтожества, увенчанное рогами. И я всегда думал: интересно, а где же в этой грандиозной схеме я, мелкий Ялан, состоящий из ничтожных желаний и пустых вожделений, недостаточно значительный для зла и, в лучшем случае, кривовато подражающий добру. А теперь оказалось, что полуслепая женщина из моих детских кошмаров — моя двоюродная бабка. В самом деле, если двоюродный дед Гариус — подлинный король, тогда Молчаливая Сестра, которая старше моей бабки, — его наследница?

Я заморгал под задубевшей на морозе кожаной маской, пытаясь стряхнуть усталость и, возможно, смятение. Я заморгал, чтобы прояснить замутненное зрение. Угли костра плясали на ветру на фоне черной ледяной равнины. Несмотря на ветер, они не улетали. Я еще несколько раз моргнул — они были все там же.

— Ох ты ж зараза! — сказал я онемевшими губами.

Фонари.

Они приближались.

29

Снорри смотрел на наступление сквозь щель в ставнях. Я чувствовал режущий, как ножом, ветер даже у очага.

— Они идут к передним воротам.

— Сколько их? — спросил я.

— Пара десятков, может, чуть больше.

Я ждал целую армию, но их неспроста было мало. Привести целую толпу сюда, где выжить-то толком невозможно, было бы невероятно трудно, да и бессмысленно, если большую часть работы могли выполнить мертвяки. Но это снова заставило задуматься о пленных. Их продали на юг. Я прежде не слишком об этом задумывался, но если пленные были нужны для рытья льда, то… Бред какой-то — они бы просто перебили всех пленных и заставили работать уже мертвых, не знающих усталости и не нуждающихся в тепле и пище.

— Пленных нет! — сказал я вслух: не шепнул, не крикнул, просто констатировал факт.

— За ними плетется с полсотни мертвяков. По крайней мере, столько я могу разглядеть при свете фонарей, но группа тесная. Там могут быть островитяне и некроманты — трудно сказать.

— Что?.. — Я не мог толком подобрать слова. — Почему?..

Если пленных нет… то где Фрейя и маленький Эгиль?

— Люди приближаются к дверям. — Снорри подошел к центральному люку. — Масло.

Подошел Эйн с железным ведром масла, подогретого на огне. Нес его щипцами, обмотанными тряпкой. Очевидно, кипяток замерз бы мгновенно и упал дождем мелких кристаллов.

Снизу донеслось три глухих удара, — похоже, кто-то колотил в ворота. Снорри откинул люк, и Эйн опорожнил ведро, после чего люк сразу же прикрыли, заглушая вопли.

— И что теперь?

Туттугу смотрел широко раскрытыми глазами — он достаточно пришел в себя, чтобы испугаться.

— Ял, давай обратно на крышу, карауль, — сказал Снорри.

— Ступеньки меня доконают; если не что другое — то они.

Я помотал головой и, насколько мог, шустро полез по веревочной лестнице.

С крыши я видел то, что описывал Сноррри, — больше ничего. Возможно, только они и пришли. С колотящимся сердцем, трясясь от холода и от мысли, что там может таиться внизу, я обошел стену. Ничего. Никаких других источников света, вообще ничего не видно. Это меня и беспокоило, и в целом, и по какой-то еще причине, которую я сам не мог точно определить.