Нечеловеческие хроники - Наталья Лустина

Горечь и отрава неоправданных ожиданий буквально пропитала кабинет, который выглядел ранее довольно гостеприимно.

Мишель нес Нинон на руках, а мы, молча, следовали за ними.

Наша процессия остановилась только возле развороченного винного стеллажа. Среди обломков дерева, битого стекла и искореженного металла разлились кровавыми ручейками и лужицами смешавшиеся вина.

Нинон застонала, Мишель обернулся к Дарию:

— Ты уничтожаешь все, к чему прикасаешься? — осуждение сквозило в голосе хранителя.

— Нет, только то, что препятствует мне быстрому спасению друга… — с грустной усмешкой парировал Дарий, и наша процессия двинулась дальше.

Часы ожидания и неизвестности изматывали меня больше, чем весь ужас, пережитый недавно. В моей голове снова и снова проигрывалась последовательность событий, в которых опасность угрожала моим друзьям одному за другим. Каждый из них, словно агнец, ложился на алтарь заклания чужих планов, амбиций, либо непонятного мне злого гения, разыгрывающего партию незнакомой игры, с незнакомыми правилами, ставкой в этой игре однозначно была жизнь каждого из нас, а возможно и всех вместе!

Моя хрупкая человеческая оболочка с трудом выдерживала такие темпы. Адреналин в моих жилах уже не изменял ток крови, организм стал невосприимчив к выбросу гормонов. Слишком много их было за столь короткий промежуток времени. Я словно заведенная кукла, бесцельно измеряла комнату шагами вдоль и поперек.

Спать я тоже не могла. Едва я пыталась заснуть, как проваливалась в странное состояние, уже не бодрствования, но еще не сна, и перед моим взором сразу же вставали картины, приводящие меня в ужас: Дарий, с вздувшимися черными жгутами вен и серым лицом; безмолвный крик Ревекки, ее мечущаяся из стороны в сторону голова с перерезанным горлом; Нинон, лежащая на кушетке, разрываемая кашлем, с окровавленными руками; вампир, разрезающий Реввеке горло; собаки, раздирающие поверженного кабана; кровь, еще и еще… баталии и сражения прошлого, трупы, звуки раздираемой, еще живой плоти… Этому не было ни конца ни края. Я тонула в крови, растворяясь и прекращая существование, теряя себя. Среди этих кровавых сцен, я иногда видела черты Марты, она стояла неумолимым изваянием, полупрозрачная и равнодушная. Я тянула к ней руки, мне казалось, что она должна была слышать, как я кричу ей, но я не слышала собственного крика, а она не отзывалась, продолжая смотреть на этот кровавый ад. Ее призрачные щеки были мокрыми от слез, но она не отворачивалась, лишь ее лицо становилось все более решительным и жестким, за исключением глаз, они смотрели неотрывно и сочились слезами. Тогда я начинала кричать еще громче и просыпалась от того, что кричу по-настоящему, в голос.

Дарий неизменно оказывался рядом, чтобы помочь это пересилить, а холодный душ, смывал липкий пот и я снова и снова мерила комнату неверными шагами, стараясь больше не засыпать.

— Так больше не может продолжаться! — заявил Дарий, глядя, как я вышагиваю от одного окна к другому.

— Она уже окрепла? — это единственное что меня интересовало.

— Нет…но уже скоро… ты должна поспать… — неуверенно начал он.

— Марта мне не отвечает и повсюду кровь…

— Ты выключаешься на 15–20 минут, после чего вскакиваешь с криком, ходишь по комнате, а потом все повторяется…

— Человеческое тело слишком хрупко для всего этого! — перебила я его, резче, чем собиралась.

— Но оно поддается лекарствам… можно принять снотворное… — не очень уверенно пробормотал Дарий.

— Приняв снотворное, я не смогу проснуться и буду вынуждена смотреть этот кошмар дальше. — возразила я устало.

— Не настолько люди слабы! — в который раз возразил Дарий, — Человеческий предел возможностей — это миф… Вспомни их способность к выживанию не смотря на болезни эпидемии, войны, голод…

Этот разговор повторялся снова и снова.

Я была на пределе, в каком-то персональном аду. Это продолжалось уже вторые сутки, но мне казалось, что много дольше. Больше ничего не происходило, казалось, все события замерли, выжидая, чтобы обрушиться на нас вновь, с еще большим ожесточением. Однако именно сейчас, в затишье, а не в каскаде событий, мои нервы оголились так, словно с меня содрали кожу. Я ощущала малейшие изменения чужого настроения, общая атмосфера тревоги наполнила воздух, и я, вдыхая ее с воздухом, сама становилась чем-то подобным. Эмоцией. Словно сплошной мембраной, улавливающей малейшие колебания в окружающем меня пространстве.

Самым страшным временем для меня было время еды, совместно с нашими компаньонами. Неизменно и независимо ни от чего в доме Нинон, словно в большом хорошо отлаженном механизме, все происходило в назначенные ею часы, по заданному ею расписанию.

Сидя в огромной гостиной, за большим, опустевшим без гостеприимной хозяйки, столом, глядя на холодную маску, ничего не выражающего лица Ревекки, осунувшееся, украшенное, словно после хорошей драки, синяками, лицо Мишеля, лицо Маркуса, которое не покидала скорбь и печаль, я боялась…

Страх неизвестности, пожалуй хуже, чем любые, даже самые трагические события, потому, что от тебя ничего не зависит, ты НИЧЕГО не можешь!

Время обеда. «Что в этот раз заставит меня проглотить Дарий?»

Размышляя таким образом, я плелась в гостиную. Дарий крепко держал меня под локоть, хотя с виду, можно было скорее предположить, что он меня галантно поддерживает.

Оживление возле гостиной, сразу привлекло наше внимание.

Во главе стола, как ей и положено, сидела Нинон. Бледная, с утомленными мутно красными глазами, слабая, но живая!

— Нинон! — я бросилась к ней.

— Ну, все уже не так страшно. — возразила она, отвечая на мои объятья.

Рядом стоял, положив ей руки на плечи, Мишель. Его уже можно было зачислить в ряды живых, хотя выглядел он по-прежнему скверно. Разве что изменилось выражение глаз, из них исчезли затравленность и обреченность.

Ревекка, стояла у окна с красным кубком в руках и легкой улыбкой на довольном лице.

Маркус, едва сдерживая нетерпение, расхаживал возле камина.

— Что у нас сегодня на обед? — как ни в чем не бывало, осведомилась Нинон у вошедшего в сопровождении безмолвных слуг Жака.

— Bourride[25], Bœuf en daube[26], ваше любимое, а так же небольшой сюрприз… — невозмутимо сказал, скорее пропел Жак, после чего, величественно замолчал, взглядом контролируя процесс сервировки стола, расторопными слугами.

— Ну конечно! — рассмеялась Нинон, — Присаживайтесь к столу, быстрее.

Ее нетерпение передалось всем. Быстро рассевшись, по уже привычным местам, все, словно по команде уставились на Нинон.