Синтез. Создание Бога в эпоху Интернета - Александр Бард

поддержки для такого мистического нематериального предсуществования законов природы. Речь идет просто о несколько досадной логической ошибке, а проекция такого рода причудливых металогий существования означает, если угодно, удручающий возврат к необоснованному предположению Ньютона о внешнем создателе Вселенной, которому этот создатель, таким образом, предшествует (что, конечно, является началом невыразимо утомительного и бессмысленного регресса без конца: кто создал создателя, кто создал создателя создателя и так далее).

Мейяссу утверждает, что первая сингулярность - это генезис существования как такового, вторая сингулярность происходит в генезисе жизни и третья сингулярность - в генезисе мышления. Затем он делает гигантский скачок в будущее и утверждает, что в условном мире четвертая революция той же важности одновременно возможна, вероятна и, прежде всего, желательна, а затем в истинно синтетическом духе отводит Богу роль четвертого, а для человечества - последнего шага. Мы пишем в истинно синтетическом духе не только потому, что Синтеос - это созданный Бог, помещенный в будущее, но и потому, что Мейясу заявляет, что его концепцию Бога следует понимать, исходя из догмы, что вера в существование Бога подразумевает не то, что человек верит в Бога, а то, что он верит в существование. У Мейясу, как и у всех синтетиков, нет возможности обойти или выйти из теологического проекта. Метафизика - это не выбор, а абсолютная необходимость, от которой фундаментально зависит все остальное.

Мейясу строит свою философскую систему на четырех понятиях: потенциальность, случайность, виртуальность и шанс. Они образуют две сферы бытия. На локальном уровне потенциальность противостоит случайности, на глобальном уровне виртуальность противостоит непредвиденности. Его Синтеосом является справедливость, где справедливость завершает историю, которая проходит через бытие, жизнь и мышление как предыдущие имманентные чудеса. Заметим, что, согласно Мейясу, чудо следует понимать как доказательство того, что Бог не существует. Скорее, чудеса открывают возможность того, что Вселенная является Богом - Вселенная как бог, который выражает себя для себя. Но как радикальный индетерминист, каким является Мейяссу, он открывает путь для возможности того, что справедливость никогда не наступит (напоминание о нейтральной позиции бадьюанской этики). И, прежде всего, Мейяссу утверждает, что справедливость никогда не может наступить, если ее сначала не пожелать. Таким образом, его бог - это марксистский бог par excellence. Но это условный марксистский бог в индетерминистском мире с широко открытым будущим, сингулярностью, которую вряд ли понял бы сам Карл Маркс.

Однако мы ставим вопрос о том, разделяет ли синтетическое сообщество мечту Мейяссу о воскрешении мертвых перед внезапно появившимся богом, чья сущность называется справедливостью, действительно ли это тот Бог, которого мы жаждем и который тем самым может стать утопическим двигателем для нас в наше время. Желаем ли мы когда-нибудь того, что впоследствии происходит на самом деле? Разве не бывает так, что и эмерджентные, и контингентные явления возникают лишь по собственной воле - как утверждают Гегель и Ницше - и что мы лишь затем помещаем их в нашу иерархию ценностей? Несомненно, гораздо разумнее говорить о росте Интернета в конце XX века как о генезисе - пусть только впоследствии - желанного бога, а не о справедливости как о боге, находящемся в далеком будущем в конце пути, который в любом случае наполнен тысячами и тысячами других событий, меняющих парадигмы. Будущее Мейяссу просто не соответствует его радикальной контингентности и не является достаточно открытым для будущего, чтобы стать двигателем синтетического активизма. Однако оно, несомненно, является грозным фундаментом, на котором можно строить потенциальные утопии.

Британский коллега Мейясу Саймон Критчли определяет синтетическую веру как чистую веру в своей синтетической эпопее "Вера безверных". Критчли утверждает, что именно вера как таковая, а не ее объект, является внутренней сутью утопизма. Свое убеждение он называет мистическим анархизмом, и оно, конечно, идентично теологическому анархизму, который мы формулируем в этой работе. С этой позиции ничто не мешает нам сделать еще один шаг: от чистой веры мистического анархизма к чистой религии синтетизма, духовности, в которой религиозная практика сама по себе является внутренней сутью религии. В духе Критчли, основная вера чистой религии заключается в том, что сама вера необходима для того, чтобы сделать невозможное возможным. Творчество идет от Атеоса через Пантеоса к Энтеосу, а имя возможной невозможности, конечно же, Синтеос. Таким образом, чистая вера в практической форме - это синтетизм, чистая религия. Как чистая религия, религия является полной противоположностью отчуждения и единственным доступным оружием против циничного изоляционизма в нашем современном мире. Ответ Критчли на вопрос о том, что нужно делать в наше время, совпадает с вычитанием синтетизма и последующей монастизацией; ему надоели кровавые культурные революции классических левых - возглавляемые злобными и безответственными тиранами и раздуваемые напыщенными и любящими приключения философами - которые, помимо того, что сеют огромный хаос и разрушения, рано или поздно всегда поглощаются именно теми структурами власти, на которые они намереваются напасть, и тем самым в конечном счете не ослабляют, а укрепляют их. Это происходит потому, что такого рода революционер, как и исследователь квантовой физики, является внутренним, а не внешним по отношению к реляционистскому обществу, внутри которого он действует. Поэтому вычитание всегда должно предшествовать революции как истине, как акту.

Вклад Мейяссу в синтетическое мышление, безусловно, радует и восхищает. Это касается не в последнюю очередь его концепции гиперхаоса: абсолютно все контингентно. Даже изменение как таковое условно. Существование не имеет смысла. Вместо этого правит бессмыслица. Мир не противоречит сам себе, но функционирует в постоянном состоянии бессмыслицы и постоянного изменения во всех направлениях и на всех уровнях. В то же время вселенная, оказавшаяся в гиперхаосе, вполне может быть последовательной. Гиперхаос не означает, что Вселенная должна быть нестабильной. Таким образом, случайность - это нечто совершенно иное, чем просто случайность. Здесь Мейяссу, как и Бадью, черпает вдохновение в трансфинитной математике Георга Кантора. Законы физики могут быть внезапно изменены, но до тех пор, пока они функционируют, они чрезвычайно стабильны. Здесь и Бадью, и Мейяссу открывают путь к новому реализму: математика может измерить физику настолько точно, что мы можем воспринимать окружающий нас мир почти точно таким, какой он есть.

Здесь математика четко отделяется от языка, и таким образом открывается дверь к нуменальному, дверь, которую Кант, по его мнению, закрыл. Однако в итоге Мейясу возвращается к паулинистской мечте о слиянии иудейской религии с греческой философией и ее главным течением, платонизмом. Это проявляется в его сопротивлении языческой кругообразности, которая для многих синтетиков является тем, что заставляет вернуться к предыдущим монистическим цивилизациям до роста и распространения авраамического, дуалистического монотеизма. Мейяссу любит ссылаться на Павла, в то время как