Kurohibi. Черные дни - Gabriel

погрузился аккурат между дольками половых губ, глубоко впившись в мягкое нутро киски и вдавив горошинку клитора внутрь. Аска тихо вскрикнула, сжав руки в локтях и едва не рухнув на подкосившихся ногах, однако Синдзи успел ее вовремя перехватить и, с силой натянув поводок, провел его дальше, погрузив между ягодицами через попку и вдоль спины дотянув до шеи. Там он, несмотря на сбивчивую дрожь Аски и ее мелкие подергивания, протянул петлю ручки через кольцо на ошейнике и завязал на нем продольный узел. Петля не сдавливала шею, однако туго натягивала сам поводок вдоль всего тела, при малейшем движении лишь только сильнее врезающийся в щелку на киске и попке рыжеволоски. Та, сжав губы и мелко задрожав, вскинула голову, схватившись за плечо Синдзи, чтобы не упасть, и тихо запищала.

— Прекрасно, правда? — тот начал медленно ласкать животик Аски, заводя рукой к ее взмокшему лону. — Я дам тебе время привыкнуть к этим путам, а потом, моя дорогая, мы пойдем с тобой в школу! Тебе ведь тоже надо периодически проветриваться.

Рыжеволоска, страдальчески скривившись и выдохнув в протяжном стоне, рухнула на руки Синдзи, и, согнувшись — чтобы ослабить давление шнура на свои чувствительные места, вдруг подняла голову и кротко, нежно улыбнулась. А затем взглянула на него счастливым упоенным взглядом, опутав трепетной сияющей лазурью глаз, плавно подняла руку и еле чувственно, почти не ощутимо провела кончиками пальцев по его лицу. И тот ощутил, как где-то в недрах души кольнула щемящая, глубоко похороненная горчинка, с ударом сердца раздавшись подзабытой грустью и тоской по груди. И Синдзи тогда закрыл глаза, чтобы темная пелена, гнетущей тенью застлавшая взор, не наложилась в этот миг на образ Аски, ставший вдруг таким чистым и сияющим. На ватных ногах он отнес рыжеволоску в гостиную, бережно опустил на диванчик и осторожно распутал петлю, дав, наконец, отдых напряженной в возбуждении и взмокшей плоти, а затем накрыл девушку пледом. Аска устало свернулась на диване калачиком, поджав ноги и смиренно следя за Синдзи истощенным тусклым взглядом, однако наполненным спокойствием и безмятежностью, и через некоторое время тихо засопела, скрыв глаза под густой рыжей челкой.

За вечер Синдзи успел приготовить ужин и накормить притихшую Аску, которая, как оказалось, не заснула, а слегка задремала, погрузившись в собственные мысли и предавшись успокаивающей безмятежности. Поели они на кухне, не проронив ни слова, ванну приняли по отдельности, и к ночи Синдзи даже успел убраться в доме и — зачем-то — сделать домашнее задание. Все это время Аска покоилась на диванчике, обнаженная и закутанная в плед, в задумчивой и смутно счастливой прострации неторопливо играясь с замком на своем ошейнике, слабо постукивая по нему пальчиком, чтобы тот ритмично звякал.

Уже под ночь девушку начало клонить в сон, о чем Синдзи догадался по окончательно стихнувшему бряцанью колечка и пришедшему на смену сонному постаныванию девушки. Осторожно отнеся ее в кровать, он, впрочем, не спешил разделять с ней место, несмотря на обуревающее его желание. Тяжесть в душе, что практически исчезла при виде сладко посапывающей девушки, сейчас начала давить с новой силой, и Синдзи уже знал из-за чего. Покоя ему не давал образ Рей, насаженной на шпиль, связанной и брошенной в одинокой комнате. Как он ни пытался утешить себя мыслью, что узлы завязаны не туго и при должном усилии избавиться от них не составит труда, что это ее персональное заслуженное наказание, что нельзя терять жесткость в угоду чувствам, все это не помогало, и сердце продолжало болезненно колоться от беспокойства.

Походив в задумчивости по квартире, попытавшись успокоиться чашкой чая, полюбовавшись видом спящей Аски, Синдзи все равно не мог успокоить себя. В голове уже основательно засела мысль, что в квартире Рей вот-вот случится что-то плохое, что ее жизнь висит на волоске, что к ней, совершенно беспомощной, в любой момент может зайти кто угодно через вечно незапертую дверь.

И Синдзи не выдержал. Накинув куртку, он вылетел из дома и, задыхаясь от безостановочного ускоряющегося бега, помчался к станции метро. Ночной город встретил его безмолвным мраком, скрашенным разве что уличными фонарями и редкими огнями в окнах зданий, и, несясь по пустым безлюдным улицам, Синдзи внутренне все больше поддавался отчаянному страху. Не боязни тьмы или чего-то потаенно-неизвестного и даже не одиночества, что являлось спутником его жизни и которое он смог одолеть, а страха потери, почему-то напомнившего о далеком и грустью давящем расставании. Путаясь в сумбурных чувствах тревоги и тоски, Синдзи прождал на станции долгих десять минут, пока не прибыл ночной поезд, и в полном одиночестве пустого вагона отправился по окружной линии к кварталу высотных панельных многоэтажек.

По прибытии Синдзи все-таки смог совладать с саднящим чувством беспокойства на сердце и вернуть трезвость рассудку, однако, быстрым шагом поднимаясь к квартире Рей, он все еще ощущал волнение и страх. Ожидая и одновременно боясь увидеть самое худшее, Синдзи с затаенным дыханием распахнул дверь, шагнул в темноту комнаты и устремил взгляд в ее центр — там, на полу, по-прежнему связанная восседала обнаженная голубовласка, все так же с ножкой табурета в своем животе, слабо покачиваясь и с трудом удерживая заваливающуюся назад голову. Услышав шум на пороге, девушка медленно, из последних сил перевела затухающий блеклый взгляд на Синдзи, несколько секунд пытаясь разглядеть фигуру в темноте, и истощенно, на грани потери чувств, мягко улыбнулась.

— Ты пришел… — прочел тот в движениях ее высохших губ. — Икари… кун…

И тут вдруг глаза Рей погасли окончательно, веки закрылись, тонкие хрупкие плечи обмякли, и ее тело, больше не способное держаться без сознания, стало заваливаться на спину. Обледеневший Синдзи бросился вперед, на лету со сжавшимся сердцем смотря, как штырь внутри девушки выпятился из-под ее кожи, проявившись бугром в центре живота под ребрами, и казалось, что от веса он вот-вот прорвется изнутри, однако Рей так и повисла на выпирающей изнутри ножке, удерживаемой плотью и кожей. Синдзи все же успел подхватить девушку, пока штырь не повредил внутренние органы, и, судорожно двигая скользкими от вытекшего из попки кунжутного масла пальцами, стал распутывать узлы веревки.

— Рей… — тихо стал звать он. — Рей, ответь! Не уходи, Рей, держись!

Избавив ее от пут, Синдзи крайне осторожно подхватил девушку за бока и начал бережно ее приподнимать со штыря. Та безжизненно повисла на его руках, не подавая признаков жизни.

— Рей, даже не вздумай! — Его голос задрожал. — Ты же так боялась