Станислав Ростоцкий. Счастье – это когда тебя понимают - Марианна Альбертовна Ростоцкая

знаем, что раньше в кинотеатры ходили, чтобы на заднем ряду, ну, может быть, разок поцеловаться. А теперь, когда в кинотеатрах открываются комнаты для свиданий, вы можете приходить на сеанс, а потом пойти в эту комнату, будучи возбужденными очередным «художественным» произведением… Я «родоначальник» эротического кинематографа и имею право об этом говорить. Мой фильм «Дело было в Пенькове» запрещено было смотреть детям до 16 лет. Я этим ужасно гордился. У меня героиня лежала в кровати во всей одежде, а он лежал в ватных брюках. У меня вырезали баню из «Зорь», вы все это знаете. Поэтому я могу считать себя «родоначальником» эротического кинематографа. И уж разобраться с тем, что такое эротика и что такое порнография, можно. По-моему, для этого собирать симпозиумы не нужно. Очень все просто: все, что действует на инстинкты, – порнография, а что действует на чувства – эротика. По-моему, это все просто.

У страны сейчас нет Идеи. Я не говорю, какая идея была раньше и какая нужна. Вот, говорят, ее даже поручено найти – национальную идею. Очень интересно, кто ее наконец найдет. Между прочим, раньше национальная идея прежде всего жила в кинематографе. Правильной она была или нет – она там была. И главным пропагандистом национальной идеи было кино.

Позиция

Я уверен, что создавать честные фильмы всегда было и будет трудно. Честность напрямую связана с совестью, а художественность – с талантом. Может быть, то, что происходит сейчас в нашей жизни, настолько грандиозно, беспрецедентно и необычно, что еще не нашлись люди, способные это выразить средствами искусства. Ведь и в литературе происходит то же самое. А я убежден, что все начинается с литературы.

Я думаю, что подлинный художник, пытающийся утверждать общечеловеческие ценности, всегда находится в оппозиции к государству, к правительству. Иначе он превращается в конформиста. Именно в этой оппозиции, стремящейся к идеалу, к совершенству, – предназначение художника, то есть человека, обладающего от рождения талантом. Вся беда в том, что на земле еще не существовало общество, которое бы это понимало. И поэтому так часто истинные художники подвергались репрессиям и умирали в нищете, а если и получали признание, то после смерти. Конечно, в истории есть периоды наибольшего и наименьшего благоприятствования развитию искусства. Одно дело, когда за высказанную правду тебя сажают в тюрьму или просто уничтожают, другое – когда начальство не гладит по головке, не награждает, и третье – когда тебя уничижает и журит критика. И все же сопротивление должно быть, ведь когда ты бьешь кулаком в стену: либо разобьешь кулак, либо прошибешь стену. А если ты бьешь в вату – удара не получится. Но главное – это личная ответственность перед собственной совестью и данным тебе богом талантом.

Мне кажется, что для того, чтобы фильм дошел до людских сердец, очень важна мера твоей собственной боли по поводу того, что ты показываешь. Зритель всегда чувствует, являешься ли ты равнодушным наблюдателем, демонстрируя человеческие страдания, или ты сам страдаешь и мучаешься всем своим существом. И если энергия сострадания есть в фильме, то наверняка ему суждена долгая жизнь в людской памяти. Меня всегда раздражали абсолютно благополучные и обеспеченные «художники», брезгливо рассказывающие с экрана, как невыносима, отвратительна и ужасна наша жизнь.

…есть тема, которая постоянно волнует меня. Я мечтаю когда-нибудь снять фильм о подвижничестве. О нравственной стороне подвижничества. Ведь это и главная грань творчества. Если человек делает то, в чем он убежден. Исходя из желания принести пользу – стране, народу! – он за это должен биться. Всегда и до конца!

Вот о чем я сейчас вспомнил и подумал. Давным-давно в журнале «Искусство кино» я написал небольшую статью «Долг поколения». «Как могло случиться, – спрашивал я, наверное, и себя, – что до сих пор ни один из молодых режиссеров, огромное количество которых бывшие фронтовики, награжденные орденами, хранящие дома гвардейские значки и нашивки ранений, не поставил ни одной картины о войне?» Это был 1957 год. А через 2 года появилась «Баллада о солдате» – первый фильм, который с безыскусностью настоящей поэзии сообщил миру нравственный опыт нашего поколения. Григорий Чухрай и Валентин Ежов первыми заговорили о том, что созрело в каждом из нас за годы Великой Отечественной. Об этом я написал в 1960-м в статье «От имени поколения».

Много прекрасных работ за плечами у моих сверстников, вступивших в кинематограф в 50-е. И все же, если б мне сегодня пришлось снова взяться за перо, я бы написал о «долгах поколения». Они остались, выросли, прибавились с годами. Что же мы еще сможем, успеем?..

Знаете, сейчас многие говорят, что их гноили, угнетали. Но я думаю, что вы никогда в жизни не встречали моих жалоб, при том что все мои картины, начиная с первой, бывали закрыты. Но у меня всегда оставалось право не снимать то, что я не хотел. И никто никогда не мог у меня этого права отнять. Как это можно было сделать? Заморить голодом? Но тогда были такие гонорары, соотносительно с ценами, что я мог написать сценарий научно-популярного фильма «Квадратно-гнездовая сеялка-66» или «Сооружение головного туркменского канала» и купить автомобиль. Кроме того, у меня была еще военная пенсия, так что с голоду бы не умер. Может быть, люди моего поколения именно поэтому сняли гораздо меньше картин, чем могли бы. Но я думаю, что многим из нас абсолютно не стыдно за то, что мы сняли. Вот если бы я сделал картину, подобную 95 % тех, которые сейчас делают, мне было бы стыдно перед моими учителями – Козинцевым и Эйзенштейном, хотя их уже и нет в живых. В искусстве, между прочим, очень важно, чтобы было перед кем стыдиться. А стыд тесно связан с таким понятием, как совесть. И сейчас, когда я вижу на экране воинствующее бесстыдство и огромное количество лжи, я думаю: боже мой, как же им не стыдно?

Трагедия сегодняшнего кино состоит в том, что практически невозможно создавать произведения искусства. Много подражания не лучшему Западу. Я смотрю фильмы молодых режиссеров и вижу: у них нет ни денег, ни времени, чтобы подумать. Отсюда огрехи даже у талантливых. Нынешняя система зависимости от того, найдутся ли деньги на съемку – а они находятся для создания лент, которые сулят большую денежную отдачу, а не потому, что может быть создано серьезное, высокохудожественное произведение, – ведет кинематограф к пропасти. Нынешняя система – страшнее существовавшей раньше. Мы не могли сказать все, что хотели. Но мы могли не говорить того, что не хотели. У меня