Сочинения. Том 3 - Евгений Тарле

Но, несмотря ни на что, дороги Балканского полуострова оказывались все-таки и опасными, и не особенно проезжими. Император неуклонно продолжал вести свою линию: или хлопок, прошедший через Иллирию, или никакого хлопка.

Наполеон категорически высказался (в январе 1812 г.) в том смысле, что он позволит провозить левантийский хлопок исключительно сухим путем, ибо морским путем нельзя: несмотря ни на какие удостоверения о происхождении, этот хлопок будет проходить через руки англичан, в руках которых вся морская торговля; он будет идти через Мальту, опорный пункт английской контрабанды на Средиземном море[17]. Только сухопутье гарантирует от участия англичан в торговле. Сухим путем мог прийти и неаполитанский, и римский хлопок (мы знаем, что были налицо хлопководство в Неаполе и попытки завести хлопководство в Риме). Но, конечно, если какой хлопок мог заменить хоть количественно изгоняемый из Европы хлопок заморский, то только хлопок левантийский. А левантийский хлопок «сухим путем» мог идти только через Иллирию.

В Иллирию, правда, привозили хлопок не только из Салоник и вообще не только через Балканский полуостров, но также и с островов Архипелага морем, в бухту Каттаро[18]. И только ли левантийским был этот привозимый по морю хлопок, не было ли это обходным движением английской контрабанды? Это могло быть для одних предметом сомнений, а для других и сомнений не было: ведь в эту эпоху взгляд Наполеона был, по существу, недалек от истины: то, что привозится по морю, либо идет из Англии и ее колоний, либо идет с разрешения и одобрения англичан.

Другое стремление Наполеона — повернуть транзитный поток из Иллирии в Италию, прочь от венской давнишней дороги — было осуществить легче, нежели прекратить контрабанду на бесконечной приадриатической береговой полосе Иллирии.

Политика Наполеона в Иллирийских провинциях, направленная к тому, чтобы создать непрерывный торговый путь из Леванта в императорские владения, конечно, жестоко угнетала австрийскую торговлю, и австрийцы делали все от себя зависящее, чтобы удержать прежнюю позицию необходимого этапа между Левантом и Средней Европой. Наполеон знал об этой глухой борьбе, ему докладывали о ней в последний раз за несколько недель до перехода через Неман[19]. И этот вопрос, как и все крупные и мелкие вопросы европейской истории, разрешился за Неманом…

В сентябре 1813 г. первые австрийские отряды вступили в Иллирию.

Глава XIX

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ФРАНЦИИ И РОССИИ ПРИ НАПОЛЕОНЕ

Экономические отношения Франции и России до континентальной блокады. Положение торговли с Россией в 1806–1807 гг. Отношения после Тильзитского мира. Стремления французских торгово-промышленных кругов. Показания французских купцов, торговавших в России. Падение русского курса. Попытки Наполеона бороться с этим явлением. Начало осложнений из-за континентальной блокады. Пререкания из-за лиценций. Декабрьский указ 1810 г. Ввоз хлопка в Россию в 1811 году. Окончательная ссора императоров

Дипломатическая и, шире, политическая история франко-русских отношений при Наполеоне превосходно выяснена трудами и изданиями и русских, и французских источников, вел. кн. Николая Михайловича, Н. К. Шильдера, Вандаля, Сореля, в последнее время Шюке, Дрио.

Несравненно менее исследована история экономических отношений между обеими странами в ту же эпоху. На дальнейших страницах читатель найдет уяснение того, как отражались события наполеоновского царствования на торгово-промышленных интересах, которые имели французы в России, и как в свою очередь эти интересы могли влиять и влияли на отношения между обеими империями. Неизданные документы французского происхождения помогут разобраться в этом не затронутом исторической наукой вопросе, и для общей темы моего исследования о судьбах французской промышленности при Наполеоне того, что могут дать эти документы, достаточно. Нечего и говорить, что другая проблема, обширная и заманчивая, которой я здесь не задаюсь, проблема выяснения во всей полноте экономического состояния России в эпоху континентальной блокады, потребовала бы привлечения, кроме этих французских, документов еще и русских (и в несравненно большем количестве, ибо и вопросы были бы гораздо разнообразнее). К слову скажу, что в библиотеке Ученого комитета министерства финансов этих документов нет[1]. Существуют ли такие документы? И если существуют, то где они? Сколько их? На все это, может быть, со временем представят ответ издания «Сборника Русского исторического общества» (редакция которого уже начала давать массу ценного, относящегося к этой эпохе) и исследования русских историков.

Думаю во всяком случае, что и для подобной будущей специальной работы о России могут оказаться отчасти небесполезными те сведения, которые дали французские документы мне, хотя я и задавался иной задачей.

Кроме неизданных документов Национального архива в Париже и кое-каких указаний документов лондонского Record Office, я привлек и печатные источники: кроме наполеоновской «Correspondance» (официальное издание и дополнительное издание Lecestre’a), еще капитальное издание донесений Коленкура, выпущенное в свет вел. кн. Николаем Михайловичем. Кое-какие брошюры Британского музея, воспоминания Савари (герцога Ровиго) и т. п. отмечены полными ссылками в тексте.

Я уже имел случай указать (в реферате, читанном в СПб. Историческом обществе в октябре 1910 г.), что еще при старом режиме, в министерство Калонна, во Франции проявлялось живейшее стремление завязать с Россией тесные торговые связи и хоть отчасти вытеснить на русском рынке англичан. Договор 1786 г. с Россией должен был, по мысли Калонна, содействовать этому. Но события все изменили. В 1793 г. указом императрицы Екатерины были окончательно и безусловно порваны все сношения с революционной Францией, и торговля между обеими странами оборвалась. Когда в 1800 г. между императором Павлом и первым консулом, генералом Бонапартом, завязалась переписка, начались дружественные отношения и в обществе стали поговаривать даже о предстоящем франко-русском союзе, то сейчас же оживились и надежды французских промышленников. Смерть Павла и вступление на русский престол нового монарха не сразу подкосили эти надежды.

Первому консулу постоянно подавались докладные записки и мемуары о русско-французских торговых отношениях, и всегда основной мотив этих записок был один: французы должны отстранить англичан и голландцев: первых — как прямых врагов и конкурентов, вторых — как очень убыточных и дорогих торговых комиссионеров и судохозяев, и начать непосредственную и оживленную торговлю с Северной империей[2]. И возобновление в 1802 г. старого торгового договора 1786 г. (действие которого было прервано в течение девяти лет после указа 1793 г.) казалось предвестием лучших дней, предвестием успешной борьбы с англичанами.

Укрепиться на русском рынке значит прежде всего довести до «отчаяния» англичан[3]. Торговля с Россией — абсолютная необходимость для Франции и в смысле получения сырья, без которого совершенно нельзя обойтись, и в смысле возможности колоссального расширения сбыта своих фабрикатов. Но английское владычество на морях делало надежды на установление непосредственного торгового обмена между Францией и Россией весьма проблематичным. В Петербург (и Кронштадт) за 1802 г. прибыло всего 986 торговых судов, и из них английских — 477, а французских — всего пять, по французским же данным[4]. Весь вывоз из петербургского порта в 1802 г. был равен 30 695 561 рублю, причем русские вывезли на 11 787 546 рублей, англичане — на 17 741 211 рублей, а французы — на 567 475 рублей. Что касается ввоза в этот порт, то (в том же 1802 г.) он был равен 23 247 834 рублям. Из них на 14 408 892 рубля ввезли русские же купцы, на 8 365 854 рубля — англичане и всего на 60 781 рубль — французы[5].

Вообще людям, близко принимавшим к сердцу торговые интересы Франции, хотелось в эти годы верить в то, что полная гармония интересов существует между Наполеоном и Александром и что поэтому перед французской торговой предприимчивостью открывается необозримое поприще для конкуренции с англичанами[6].

В частности, нужно отметить, что в эти годы с особенно большими упованиями смотрели французские промышленники, судохозяева и купцы на русские берега Черного моря, еще девственные, только приобщавшиеся к экономической деятельности. В первые годы Консульства, пока еще можно было мечтать «о благосклонном отношении императора Александра», французский коммерческий мир с большой радостью смотрел на внезапный рост Одессы[7], но и тут французы с раздражением отмечали упорное и непосильное для них соперничество англичан[8].