Продавец приключений - Георгий Михайлович Садовников

кутерьме опять уронил очки. Иначе бы меня ничто не заставило броситься в эту драку, – сердито пробормотал Аркадий, пытаясь скрыть своё смущение.

И всё же мои антибиотики нашли себе применение. Пока экипаж фелюги поднимал Машу и собаку на борт, гонконгское чудовище вернулось, приведя с собой целую орду своих сородичей. Но мы растворили в воде мой антибиотик, и вирусы тут же погибли.

Пока наша экспедиция спасала Машу, в кабинете появилось новое действующее лицо. Покончив со страшным врагом и вернувшись к своему главному делу, мы увидели пожилого мужчину с гривой седых волос. Эта грива была так велика, что нам поначалу показалось, будто потолок над нами затянут кучевыми облаками. А под облаками, точно два ясных неба, синели добрые глаза этого человека.

– Я же запретил подходить к микроскопу! – напустился учёный на своего старшего сына.

– А я и не хотел. Но там, папа, такое!.. Такое!.. Что я прямо-таки был обязан туда посмотреть, – не моргнув, солгал подросток.

– Ну и врунишка, – осуждающе пробормотал Пыпин.

– И что ты мог увидеть? На стекле под линзой ничего нет, – удивился мужчина, но, заглянув в окуляр микроскопа, воскликнул: – Батюшки, это же люди!

Мы приветственно помахали учёному. Потом выловили из воды транспаранты и показали хозяину кабинета. Буквы размокли, слегка подтекли, но учёному удалось расшифровать оба текста.

– Извините нас, пожалуйста, – сказал учёный с самым искренним сожалением… – Мы, конечно, не предполагали, что волчок может на самом деле оказаться целой Вселенной. И тем не менее нам нельзя было полагаться только на старшего сына. Мы надеялись, что он присмотрит за Петей, и вот к чему это привело. Моя супруга, видите ли, певица. Всё время гастроли, гастроли… У меня с утра до вечера институт… Мы и тебя проглядели, сынок, – грустно признался он подростку. – А ты и сам превратился в своенравного распущенного мальчишку, стал учить своего младшего брата нехорошим поступкам. И вот из-за вас чуть не погибли миллионы самобытных цивилизаций.

– Я же об этом не знал. Я никому не хотел плохого, – расстроился подросток.

После этого биолог пообещал, что и волчок, и другие Петины игрушки будут целы, и предложил обменяться информацией.

Я охотно ответил согласием.

Но поначалу наша беседа столкнулась с большими затруднениями, потому что мой голос был неуловим для толстой барабанной перепонки учёного. Всё же я и тут нашёл выход из положения, став с помощью взгляда посылать своему собеседнику знаки Морзе. Продолжительный взгляд – тире. Взгляд короткий – точки. И вскоре мы толковали с ним, забыв о необычайных условиях, в которых проходила научная конференция, о том, что я и мои друзья стоим на борту слегка покачивающейся фелюги, а биолог смотрит на нас через сложную оптику своего микроскопа.

Но в конце концов наступила минута прощания. Мы расстались с лёгкой печалью, потому что успели привязаться друг к другу.

– Я обращусь через газету ко всем нашим ребятам, попрошу, чтобы после этого случая они берегли свои игрушки, – пообещал биолог.

Он символически пожал каждому члену нашего экипажа руку и даже мысленно почесал за ухом у пса.

Распрощавшись с биологом, мы поплыли к своему мыслелёту, который терпеливо лежал на волнах, и перебрались на его борт.

Я сел за пульт и начал мыслить, вначале медленно, а потом всё быстрей и мощней. «Перепёлкино-3» поднялся над водой и, описав под линзой микроскопа прощальный круг, полетел в детскую комнату.

Пересекая пространство Петиной комнаты, мы увидели, что мальчик с помощью старшего брата аккуратно сложил все игрушки в специальный шкаф. И лишь наш волчок, как и прежде, вращался посреди пола.

Я направил корабль к сверкающему ободку экватора, сделанному из нержавеющей стали. Однако центробежная сила, ещё недавно выбросившая нас из волчка на тахту, помешала нам вернуться в родную Вселенную. Мыслелёт бился носом о поверхность волчка, но центробежная сила каждый раз отталкивала его назад.

И когда мои друзья уже начали терять надежду на возвращение домой, мне вновь отчаянно повезло. Меня осенило! Я развернул корабль и повёл вокруг волчка в сторону его вращения. Мощные мысли рождались в моей голове одна за другой, разгоняя наш мыслелёт. И когда наконец его скорость сравнялась со скоростью вращения волчка, он без всяких препятствий, боком-боком, вошёл в родную Вселенную. Теперь мы были дома!

Глава четырнадцатая,

в которой мне и Пыпину приходится решать очень важный вопрос

По дороге к Земле мы завезли прорицателя и музыканта на их родную планету. Во время небольшой остановки я, желая размять мышцы, отправился на прогулку по Чудной и, обогнув знакомый холм, увидел изобретателя.

Его дом на воздушной подушке покосился, просел, а сам хозяин, забросив все дела, сидел перед машиной времени и пытался наладить контакт с собой в прошлом.

– Хорош был, дьявол, хорош, – восхищённо бормотал изобретатель. – Ну как ты чувствуешь себя? О чём мыслим? Небось думаешь, будто нет никого умнее тебя и прекрасней? А вот и ошибаешься, приятель! Есть! Ты сам через одну миллиардную секунды! Сообразил? Ну отвечай, отвечай. Что молчишь? – упорно спрашивал он «себя в прошлом», добиваясь, чтобы скорость вопроса и ответа опередила скорость отражения.

Мы попрощались со своими недавними спутниками и взяли курс на Землю. Перед нами лежал путь совершенно чистый от приключений. Так утверждала лоция здешнего района Вселенной, которую я каким-то непонятным мне образом знал наизусть. Избыток опасностей немножечко нас утомил, и мы радовались возможности отдохнуть и поделиться богатыми впечатлениями. На борту «Перепёлкино-3» не затихал весёлый шум. А спаниеля и вовсе невозможно было бы угомонить, если бы даже кто-то за это и взялся. Им овладело невероятное возбуждение. Он то и дело приставал к членам нашего экипажа, почти без умолку повторяя:

– Как я этого вируса, а? Он меня так, а я его этак!

И шерсть у него на загривке вставала дыбом, глаза зажигались фиолетовым огнём. Ему рисовались эпизоды недавней битвы с гонконгским чудовищем.

Он и меня теребил за штанину, мешая управлять кораблём. И мне каждый раз приходилось вежливо напоминать ему об этом.

– Иначе мы никогда не попадём домой, – пояснял я, не сводя глаз с космической дороги.

– Извиняюсь, больше не буду, – спохватывался Аркадий и оставлял мою штанину в покое. Но через минуты две снова дёргал её, горячо говоря:

– Вы только послушайте: он меня по уху раз, а я ему по загривку два!

Наконец спаниель устал, разлёгся у моих ног, подстелив под себя просторное мягкое ухо и накрывшись вторым. Но и во сне он переживал недавнюю битву: и рычал, и скулил, и шевелил лапами, за кем-то гонясь или убегая от кого-то.

Я бы тоже с большим удовольствием поспал или предался общему веселью, но мне приходилось думать и тем самым вести мыслелёт через неизведанные дебри Вселенной. И я думал о том,

Что человек рождён быть добрым,

Что человек рождён быть смелым,

Что человек рождён быть мудрым,

Что человек рождён быть умелым,

Что человек рождён быть счастливым,

Что человек рождён быть красивым,

Что человек рождён бы…

И тут мыслелёт вдруг резко затормозил, будто упёрся в невидимое препятствие. От внезапного толчка все его пассажиры попадали на пол. А я, лёжа на спине и глядя в потолок, сразу понял, что допустил неточность. Красота бывает духовной и просто физической, внешней, часто обманчивой красотой. И вот эта нечётко выраженная мысль и остановила наш мыслелёт посреди глухого тёмного космоса.

Пыпин понял, в чём дело, и насмешливо спросил:

– Не в ту сторону подумал, водитель?

– С кем не бывает, – ответил я, покраснев.

– Вот-вот, у вас, у хороших, один ответ. Сделаете не так и сразу: «Люди не ангелы». А мы, плохие, значит, завсегда ангелами быть должны, – проворчал хулиган, покачивая головой.

Между тем мы находились без движения целых сто двадцать секунд, и это, как я догадывался, грозило нам неведомыми осложнениями.

«Человек рождён быть духовно красивым», – поспешно подумал я, не заботясь уже о стихотворном размере.

И всё равно опоздал на какое-то мгновение. Нас заметили особенно свирепые гравитации, обитавшие на чёрных звёздах-невидимках. Они нападали на всё, что беспечно залетало в эти трущобы Вселенной, и тащили несчастных пленников в своё мрачное