Учебка. Армейский роман. - Андрей Геращенко

— Запомни, Мироненко — что бы с тобой не случилось, я отвечаю за тебя в первую очередь! Значит, в любом случае ты должен докладывать мне обо всем, что с тобой происходит. А я буду этого добиваться! Мне кажется, что сегодня ты это хорошо понял. А сейчас иди и ложись в санчасть. Рысько!

— Я! — громко ответил гигант и подошел к Щарапе.

— Пойдешь вместе с Мироненко. Когда он ляжет — вернешься.

— Есть.

— И стоило такой шум поднимать? Все равно ведь с самого начала было ясно, что Мироненко надо в санчасть ложить. Щарапа, как и наш Гришневич — тоже скотина порядочная! — сказал Игорь Тую и представил себе лицо Ольги Петровны Мироненко, если бы она сейчас увидела, как обращаются с ее сыном.

Инцидент был исчерпан, а Игорю еще нужно было заняться починкой сапог. Найдя Бытько, Игорь вместе с ним отправился к Черногурову.

Дверь каптерки можно было при желании открыть лишь на верхнюю ее половину, и в этом случае получался небольшой, импровизированный прилавок. Бытько подошел к каптерке первым, но в нерешительности остановился перед дверью.

— Чего ты встал, как столб? — недовольно спросил Тищенко.

— Я что-то не очень хорошо Черногурова знаю.

— А мне он что — друг, по-твоему?

— Не знаю, кто он тебе, а только я не буду спрашивать. Спроси ты.

— Ты что, Бытько, слов не знаешь? — разозлился Игорь.

— Ну, спроси ты, трудно, что ли?!

— Странный ты, Бытько, — пробормотал Игорь и решительно подошел к «прилавку».

Черногуров мельком взглянул на подошедшего Тищенко и, не меняя позы, лениво спросил:

— Что надо?

— Что-то ты не очень приветливый сегодня, — проворчал Тищенко.

— Если тебе делать нечего, то иди и не мешай мне работать, а если что-то надо — говори. Мне некогда попусту трепаться.

Сообразив, что Черногуров не настроен на разговор, Игорь перешел к цели своего визита:

— Нам сапоги надо починить. Дай нам ногу, молоток, резину и гвозди… Обрезать тоже чем-то надо будет.

Ничего не ответив, Черногуров скрылся в соседней комнате, соединенной с первой внутренней дверью. Вскоре он вышел оттуда и подал Тищенко порядочный кусок резины:

— А все остальное у Брегвадзе. Он в сушилке, тоже себе сапоги делает. На вот, еще гвоздей возьми.

Положив гвозди в карман хэбэ, Игорь с сомнением посмотрел на резину, которая показалась ему слишком тонкой.

— Что тебе не нравится? — спросил Черногуров, заметив кислое лицо Тищенко.

— Резина слишком тонкая. У меня каблук больше стерт.

— Ну и что?

— Как это что? Если я ее прибью, все равно полностью не покрою до земли.

— А в два слоя нельзя сложить?

— Можно. Но так может быть будет плохо держаться, да и больше, чем надо, получится.

— Держаться будет нормально. А если больше, чем надо получится — еще немного каблук напильником подпилишь, — с чувством своего превосходства в хозяйственных делах поучал Черногуров.

Игорю больше ничего не оставалось, как только поверить каптерщику на слово, и курсанты отправились в сушилку. В сушилке вовсю кипела работа. Лучше и быстрее всего сапожным ремеслом овладел Брегвадзе. Кроме Брегвадзе в сушилке сидели Петров и Семиверстов, но у них все получалось значительно хуже. Тищенко и Бытько присели на свободные табуретки и тоже включились в работу. Игорь сразу же начал выпиливать напильником нишу в каблуке для резинового лапика, но получалось это у него из рук вон плохо. Брегвадзе, заметив мучения Тищенко, счел своим долгом подать несколько советов:

— Э-ей, чито ты делаешь? Разве так надо? Нэ так. Смотри, как надо. Прямо держи, чтоби ровный край бил. Понял?

— Вроде бы…

— Ну, делай теперь сам.

Игорь принялся двигать напильником так, как ему посоветовал Брегвадзе, и это вскоре принесло свои плоды. Получалось у Тищенко, конечно, не так хорошо, как у грузина, но все же лучше, чем раньше. Все уже почти закончили, а Игорь еще только прибивал сложенную вдвое резину к каблуку. Брегвадзе и Семиверстов ушли еще раньше, а теперь Игоря покинули еще и Бытько с Петровым, потому что раздалась команда на построение. Построение в это время могло означать лишь одно — рота идет в клуб смотреть кино. «Вот козел, Бытько — мог бы и подождать меня! Но куда там — в кино побежал. Правда и мне туда сходить не помешало бы», — подумал Игорь и стал прикидывать, что бы ему сделать с каблуком. Решать надо было быстро, потому что рота уже выбежала строиться, а одного в клуб могли и не пустить. В конце концов, Тищенко решил просто приблизительно обрезать резину, а затем, вернувшись после сеанса, подравнять ее с каблуком. Строй уже тронулся, но Игорь успел в самый последний момент вскочить на свое место.

После фильма Тищенко подравнял каблук, сдал все, что осталось от работы, Черногурову и вернулся во взвод. У Валика опять поднялась температура, и Гришневич сидел на тумбочке, размышляя, что бы предпринять по этому поводу. Вначале сержант вновь хотел отправить его в санчасть, но, хорошо подумав, зло проворчал:

— Пойдешь, а они назад тебя вернут. Только еще хуже будет. Надо завтра идти, когда врачи придут. А пока ложись в койку и лежи здесь.

— Может, я лучше посижу? — несмело возразил Валик.

— Никаких сидений! Я сказал — в койку! — тоном, не терпящим возражений, приказал Гришневич.

Валик разделся и средь бела дня улегся в койку.

Вечером пришел Лупьяненко и принес целую гору продуктов. Гришневич расспрашивал Антона о брате, его службе и отпуске, а курсанты тем временем уничтожали провизию.

Глава двадцать третья

Спирт и прополис

Тищенко едет в госпиталь. «Сердце молодого солдата». В санчасти тоже дедовщина. Тищенко стал солдафоном. Придется удалять гланды. Врач просит привезти спирт и прополис. Почему некоторым врачам нужно отрывать головы. Игорю не удается позвонить домой. Желткова положили для проведения операции.

Игорь еще утром предупредил Гришневича о том, что его повезут в госпиталь, и отправился в санчасть. «Интересно, на месте ли Вакулич?», — подумал Тищенко. Едва курсант успел подумать о старшем лейтенанте, как тот тотчас же вышел из дверей санчасти. Увидев Игоря, Вакулич остановился и весело сказал:

— О, Тищенко, хорошо, что ты здесь. Ты мне сегодня и нужен. Поедем в госпиталь.

— Товарищ старший лейтенант, сегодня к вам Валик из нашего взвода пришел. Разрешите, я до госпиталя здесь посижу, чтобы ему скучно не было? — попросил Игорь.

— Что же это он свои ноги до такого состояния довел?

— Он еще вчера в санчасть ходил, а его назад отправили.

— Портянки надо было учиться наматывать. Сейчас его все равно переодевают, потому что в санчасть ложат. А ты что — в хэбэ в госпиталь ехать надумал?

Игорь понятия не имел о том, как надо ехать в госпиталь, поэтому в ответ лишь недоуменно пожал плечами.

— В госпиталь в парадке ездят. Ясно?

— Ясно.

— Значит так — слушай порядок действий. Сейчас идешь в казарму, одеваешься в парадную форму, берешь туалетные принадлежности и идешь сюда. Понял?

— Так точно.

— И еще — кроме тебя еще два человека поедет. Их мы тоже должны будем дождаться.

Черногуров был на своем месте и Тищенко быстро получил свою парадку.

— Куда это ты собрался? — полюбопытствовал каптерщик.

— Еду сегодня в госпиталь.

— Заболел, что ли?

— На обследование, — пояснил Игорь.

«Парадку» Тищенко надевал третий раз в жизни. До этого лишь раз на присягу и раз на тренировку перед ней. Парадная форма нравилась Игорю и сама по себе, и еще потому, что была похожа на повседневную офицерскую. Она была пошита из той же ткани, а сходство дополнялось фуражкой. Игорь вновь, как и в первый день службы, представил себя гусаром, но, вспомнив о цели сегодняшней поездки, улыбнулся несоответствию своих мыслей нынешнему положению дел. Всю дорогу от казармы до санчасти Тищенко провожали глазами все, кому не лень — от дневальных до офицеров. Курсант в парадной форме в понедельник не столь уж редкое явление, но и не столь обыденное, чтобы оставить его без внимания.

В санчасть Игорь пришел первым, и ему довольно долго пришлось ожидать остальных.

— Вот и еще один идет, — Вакулич показал на приближавшегося очкарика-«духа».

— Товарищ старший лейтенант, курсант Столяров по вашему приказанию прибыл, — доложил очкарик.

— По моему приказанию, но по своему желанию? Да, Столяров? — насмешливо спросил Вакулич.

— Вы ведь знаете, что у меня сердце болит, — обиженно ответил Столяров.

— Знаю, знаю… Потому сегодня и едем. Но, честно говоря, я думаю, что у тебя ничего серьезного не найдут.

— Почему вы так думаете? — еще более обиженно спросил Столяров.

— Опыт, Столяров… жизненный опыт. Не мой, конечно, а всей медицины. Я серьезно говорю. Вот в США исследования проводили и выявили одну очень интересную болезнь сердца. У многих новобранцев в первые месяцы службы от нервных перегрузок, новой обстановки и всего такого прочего начинало болеть сердце. Не очень серьезно, как у тебя, Столяров — вроде нейроциркуляторной дистонии, но все же болело. И это не было симуляцией. Но проходило всего каких-нибудь полгода и от этих болезней не оставалось и следа. Так и назвали это заболевания — «сердце молодого солдата». Это я к тому, Столяров, говорю, что и у тебя все через пару месяцев вернется в норму.